Новый сезон в Театре на Малой Бронной открылся премьерой - "Доктор Фауст" по пьесе Кристофера Марло. Афиша гласила: "Впервые в России!" "Фауст" Марло никогда у нас не ставился, и потому зрительские ожидания привычно склоняются в сторону более известного гетевского варианта. У Марло же доктор Фауст только вызывает дьявола, продает душу, путешествует в обществе Мефистофеля и в конце концов умирает. Никакой Маргариты, никакого "остановись, мгновенье!". Антиклерикальные мотивы, вставные сцены со слугами, a la Шекспир, крепкая декорация от Станислава Морозова, костюмы от Марии Даниловой, напоминающие обертки дешевых конфет √ "ириски" и "барбариски", плюс стихи Джона Донна и музыка, написанная постановщиком спектакля Игорем Древалевым. Но стихи и музыка - пожалуй, уже костыли.

Нельзя ставить "Гамлета" без Гамлета - это аксиома. Так и "Фауста" без Фауста - нельзя. Это, разумеется, не претензия к исполнителю - Дмитрий Цурский (Фауст) ничем не плох, он честно играет то, что ему было предложено играть. Единственный вопрос, который можно было бы задать: почему именно он, почему не кто-нибудь другой, все равно, кто? Фауста в этом спектакле нет - он ничего не жаждет, ничего не открывает, ничего не познает. Все происходящее с Фаустом происходит совершенно формально. Может быть, только в страх смерти, приходящий в конце концов к Фаусту, как-то верится. Зачем было Фаусту заклинать дьявола, непонятно. Единственное приходящее на ум объяснение - мода. Кажется, это общая мода на чернокнижие: слуга Фауста Вагнер (Кирилл Глазунов) изображает из себя чернокнижника, подобно своему хозяину; какие-то слуги на постоялом дворе крадут у Фауста книгу и начинают читать по ней заклинания - просто так, от нечего делать, чтобы "выпендриваться". Моде этой, поветрию, выпендрежу, поддается и Фауст - молодой и глупый, никаким собственным знанием и переживанием этого знания не отягощенный. Возможностями, предоставленными ему Мефистофелем, он распоряжается как-то совершенно по-тинейджерски: скучно валяет дурака; издевается над ни в чем неповинными встречными, вроде папы римского и императора константинопольского, столь же, впрочем, как и он, неистребимо скучными; ворует блюда со стола, подобно пажам в Бургундском отеле, удочкой срывавшим парики с лысых голов; корчит рожи; показывает зад; сейчас, кажется, напишет где-нибудь неприличное слово. В общем, пакостит. Фауст - мелкий пакостник. Довольно неожиданно, хотя, конечно, тоже имеет право на существование. Одно ясно - ничего из того, что он делает, о чем спрашивает, чего требует, ему не нужно.

Однако не все так безнадежно - нашелся и в этом спектакле тот, кто знал, чего хотел. Мефистофель. Мефистофель здесь - женщина (Лариса Богословская). Актриса играет не дьявола, не бесполое существо, а именно женщину, страстно влюбленную в Фауста. Возможностью жить осмысленной жизнью, предоставленной ей режиссером, она пользуется в полной мере - ей есть зачем выходить на сцену. В первом действии пол Мефистофеля воспринимается только как прием, причем не самый лучший, принижающий то, что, по идее, должно происходить с Фаустом, граничащий иногда с похабщиной. И только к середине второго действия чувствуешь, что осколки складываются в целостную картину. Она так любила Фауста, так хотела быть вместе с ним, что ради этого, может быть, сама и разожгла в нем страсть к магии, заставила вызвать дьявола, выскользнула из ада, проскользнула сквозь игольное ушко, со всех ног бросилась к нему - только чтобы никто не опередил. Она соблазнила его и заставила пожертвовать своей бессмертной душой, только чтобы 24 года жить с ним обманом, силой, упреками, страстными манящими монологами, обращенными в пустоту, отводя его от всех других женщин. И теперь, когда время, отпущенное Фаусту, подходит к концу, она не может пережить того, что сама обрекла его на погибель, на все те муки, которые ожидают его бессмертную душу, - муки, при мысли о которых она сама трепещет. Не то Русалочка, согласившаяся ради любви ходить по ножам, не то лермонтовский Демон наизнанку. Она баюкает Фауста, как больного ребенка, она заворачивает его в овечьи шкуры, она согревает его своим дыханием, она содрогается, глядя, как эта жизнь вытекает у нее сквозь пальцы. Она одна была во всем виновата - но по крайней мере становится ясно, ради чего.