- Ты куда, сынок?

- На Красную площадь.

- Смотри, не засри ее!

Шок и тихая истерика - такого не было на петербургской сцене.

В звуках холодной темы "Болеро" сходились, как в дуэли, двое больных: "Ахтунг! Ля фюнф ин дер люфт!"

Мать и Сын впервые в истории русского театра обращались друг к другу по-простому - по-матерному.

Экзистенциальная драма в радикальных изводах русского психологического театра стала - это было понятно после первого спектакля - главной приметой режиссерского стиля Александра Галибина. За семь лет работы он успел создать "дискретный авторский театр", спектакли которого разбросаны по лучшим петербургским сценам. После "Ля фюнфа" появились необычные "Три сестры", потом "Городской романс" и "Карамболь". Был "Сказ о царе Петре" в Александринском театре и "Пиковая дама" в Мариинском. В конце декабря - если будут готовы декорации - появится "Бег" в Театре на Литейном. В начале года -если все заладится - начнутся репетиции "Дяди Вани" в Польше и "Бориса Годунова" в Англии.

Страна происхождения

Нашумевший в свое время спектакль Анатолия Васильева "Серсо", показанный в летней эстраде Измайловского садика, перевернул не одну театральную биографию. Васильев исключил из собственной театральной практики всякие приметы "чистых жанров", вернул уставшему от публицистики зрителю представление об античных измерениях бытия и напомнил о сладкой притягательности как Добра, так и Зла. Он предложил, как говорит Галибин, новый способ диалога с миром - объемный, многомерный. В спектаклях Васильева чувствовалась завершенность и продуманность Системы. Чтобы овладеть ею, пришлось, оставив актерскую карьеру, ехать в Москву и в 33 года возвращаться к учению. Галибин пришел в ГИТИС, прошел собеседование, сдал экзамены и поступил на курс Васильева на общих основаниях. Сегодня гордится тем, что их выбор оказался взаимным. До сих пор хранит в себе "эту глыбу-Учителя".

- Я родом из семидесятых, - говорит Александр Галибин, - мне дорого все, что происходило со мной, со всеми нами в те годы. Мне интересно постоянно туда возвращаться. Это называется современной темой. "Ля фюнф" в Молодежном, "Оборванец" и "Карамболь" в Театре на Литейном - это своеобразная трилогия, растянутое во времени размышление о том, из чего, из какого опыта мы состоим. В том, что мы состоим из прошлого, из пережитого - я не сомневаюсь. Мы развиваемся, движемся, читаем, встречаемся с людьми, разводимся, но опыт коммунистических субботников, дешевого портвейна, запрещенных книг, ночных посиделок на кухне - в нас. Та дорога, что осталась за нами, - легко узнаваема. В "Карамболе" - история семьи с конца XIX века до середины семидесятых. Мне эта история понятна и дорога, потому что я делаю только то, что знаю. Современный герой - мой ровесник - конфликтует с миром на уровне подсознания. Он может ничего не произносить и ничего не делать - может просто лежать на диване, как Оборванец, но в его мнимом бездействии заложена угроза. В его странном покое - тревога, способная в любую секунду обернуться взрывом.

Самый эротичный автор

Вы спрашиваете, чем интересны русские режиссеры западным импресарио? Именно этим. Традиции русского психологического театра - в отличие от, скажем, балета - так и не удалось укоренить в традиции иных культур. Недавно меня пригласили ставить "Дядю Ваню" в Польше. Польским товарищам интересно, что думает о Чехове, о мире, созданном им, его соотечественник спустя сто лет после появления пьесы.

Я знаю, что был замечательный спектакль Товстоногова в БДТ, Някрошюса в Вильнюсе - видел их, но хочу ставить иначе. Мне кажется, что Чехов - один из самых эротичных авторов. И наиболее сильное выражение эротизма проявлено как раз в "дяде Ване". Ему, Ивану Петровичу Войницкому - хотя в пьесе точных указаний на возраст нет, - что-то около пятидесяти. В конце прошлого века - глубокая старость. В конце нынешнего - едва ли не юность, чуть подзатянувшаяся, но все же. Представьте ситуацию. В глухую провинцию приезжает с каким-то стариком в роли мужа ослепительная женщина. В полном и завершенном сиянии зрелой красоты. И зовут ее Елена. Стоит ли говорить, что может случиться из-за такой Елены Прекрасной в какой-то жалкой деревне, если пару веков назад из-за нее сгорела Троя?

При этом, уверяю вас, все чеховские мотивы - мотив вины интеллигенции, мотив покаяния или возмездия - безусловно также будут воплощены. Я никогда не корежил автора ради какой-нибудь "концепции" или "самовыражения".

Русский феномен

С "Борисом Годуновым" пока вообще ничего не понятно. Кто-то из иностранцев увидел в Мариинском театре спектакль "Пиковая дама", и возник разговор о постановке оперы "Борис Годунов". Никакие бумаги еще не подписаны, да и вообще - о будущих работах сложно говорить. Любая пьеса, которую я собираюсь ставить, вырастает из того или иного опыта отношения к миру во времени. Пьеса возникает как образ, требующий воплощения. Как требование состояться. Отбор идет сознательно и подсознательно. Начинаешь отбирать ощущения, классифицировать и возводить будущий спектакль по горизонтали и по вертикали, выискивая в каждой из частей свою меру соотнесения с целым. Приходится тщательно "разминать" пластику, интонации персонажей, чтобы найти единственный - только этому спектаклю подходящий музыкальный, световой, визуальный образ. Результат непредсказуем. Может быть ошеломительный успех, может - провал. Правда, провалов пока не было. Я не знаю, что получится, но тема Бориса, тема власти и человека во власти меня, как режиссера, всегда занимала. Я сделал в Александрийском театре "Сказание о царе Петре и убиенном сыне его царевиче Алексее". Я хотел понять, что такое Государь в русском сознании.

Отметить, как вспышку, как источник внутреннего конфликта, то мгновение, когда в государственные решения начинают вклиниваться какие-то семейные дела. Это ведь тоже очень русский феномен. Это чрезвычайно существенно в нашей истории. Вот Государь - наместник Бога на земле, вот его близкие - семья, вот народ. Я беру большой круг - документы, предания, письма, и сужаю до малого - жизни семьи. Показываю, как малое пространство - частное, семейное - начинает воздействовать - через Государя - на судьбу народа. Миф о Годунове, рожденный толпой и представляемый толпе, как ярмарочный балаган, должен вдруг превратиться в трагедию, оттого что Годунов - живой. Это та точка, где миф превращается в правду. Ее, как мне кажется, и угадал Пушкин, когда писал свою, "на манер Шекспира", историческую хронику.

Чертежи для строителя

Я рад, что если ему суждено быть - мой Годунов появится не в России. Начнутся все эти бесконечные толкования, попытки актуализации Бориса и его семьи. Все эти вульгарные параллели - не люблю. Я вообще никогда не занимался на сцене публицистикой, социальными проблемами или моралью. Мистикой - да, но только в тех пределах, которые необходимы в каждом из прежних спектаклей. Я вообще очень просто работаю. Если чувствую, что нужно использовать какие-то мистические мотивы - открываю Каббалу. Если мне нужны ветхозаветные мотивы - Библию. Если нужен мифологический ряд - обращаюсь к Эсхилу или Еврипиду. Пока я не знаю, каким мифологическим кодом буду "вскрывать" Бориса Годунова. Может быть, Федрой, или Медеей, или Антигоной. Не важно, посмотрим. Это правильно, когда говорят, что все возможно, потому что все уже было: были инвалидные коляски, повторялись диагональные декорации, были летающие занавесы, как в "Пиковой даме". Важно, как ты освоил это, ради чего. Режиссер - очень сложная профессия, это не прораб, который собирает шабашников, чтобы построить коровник. Пользуясь образом любимого мною Театра на Литейном - это такой странный человек строитель Сольнес, который по чертежам Строителя вселенной пытается создать если не маленькие белые церкви, то для людей - дома. Позволяет случиться тому, что должно случиться. Терпеливо делая дело, ждет. И все получается.