"Defixiones делались из камня и ставились в изголовьях могил. Они означали предупреждение: не ройтесь в могилах. Те Defixiones, которые интересуют меня, угрожали туркам, дабы те не раскапывали могилы армян или греков".

Этой каменной угрозе и было посвящено многооктавное, многоязычное московское выступление греческой певицы Диаманды Галас, называвшееся Defixiones: Will and Testament (т.е. завещание и свидетельство).

Галас, помимо всего прочего, - политическая активистка, и во множестве громких интервью уже достаточно нашумела по поводу того, что она хочет выразить в своем новом альбоме и чего она требует от зрителей и от мира. Если ее прежние альбомы сопровождались публичными акциями против СПИДа и против "спидофобии", то нынешнему проекту предшествовало множество описаний армянского и греческого геноцида 1915 года, отраженного в армянских и греческих стихах, для которых Галас создала столь подходящую музыку. И не напрасно: выяснялось, что есть образованные люди, впервые слышащие об армянской резне.

Тем не менее, когда одинокая длинная фигура в простом черном платье с черными волосами и с огненными черными глазами тихо, почти скромно, выходит на тусклую сцену и начинает петь пронзительным голосом какие-то нездешние восточные мотивы, полные человеческого отчаянья, слова становятся не важны. Важнее всего был сам необыкновенный, режущий по живому голос Галас. Первая нота уже выражала все - поэтому не требовалось ни переводов, ни объяснений, ни вступительных речей.

Сперва прозвучало несколько песен, которые Галас пела без аккомпанемента на каких-то восточных языках (иногда таинственно вмешивался записанный женский голос, читающий что-то по-армянски). Эти песни с восточными модуляциями - часть давней музыкальной культуры (так называемая rembetika) армянских, греческих, тюркских и прочих меньшинств, которые цыганствовали по Ближнему Востоку.

Потом Галас пела под собственный аккомпанемент (роялем она владеет так же виртуозно, как голосом), а каждая песня приобретала характер и силу каждого языка, на котором она исполнялась. Галас пела по-французски (возможно, опять своего любимого поэта, Шарля Бодлера), по-немецки, по-испански, по-английски... В одной из последних блюзовых баллад, спетых голосом истинной негритянки, прозвучали слова: "Боже, когда меня не станет, пусть могила моя будет чиста".

Галас сама говорила, что непонимание языка дает слушателям возможность сосредоточиться на звуке, и доказала это. Все, что ей нужно, она выражает пением. А что именно - свидетельство ли человеческих страданий или определенные политические требования - можно только услышать.