Еще до начала представления интриговали две вещи: во-первых, почему на первый спектакль никому доселе не известного антрепризного театра (пусть и с громкими именем в названии: "Театр Пелевина") заломлены оглушительные цены (100 долларов - партер, 50 долларов - балкон), и, во-вторых, почему в числе действующих лиц в программке отсутствует ключевой, если не просто главный герой романа - Василий Иванович Чапаев.

Первый вопрос решался постепенно: перед началом в фойе пел Александр Ф. Скляр (тоже, как известно, сотрудничающий с Пелевиным), а в антракте охрана театра вежливо отсекала публику от верхнего буфета - там накрывался премьерный стол (по-видимому, как раз для тех, кто заплатил по сто долларов).

На второй вопрос ответ, увы, обнаружился сразу: потому что главврач психушки в исполнении Сергея Никоненко по совместительству является и Чапаевым. А Володин, которому, как мы помним, в психушке "инкриминируют" то, что он является небесным светом (и это повторено в спектакле), есть другая ипостась Котовского.

Для Сердюка и Просто Марии других полноценных воплощений не нашлось, и им пришлось довольствоваться ролью офицеров, затеявших с Петром скандал в ресторане из-за слова "суккуб".

Я написал "увы", потому что такая жесткая привязка, на мой взгляд, сразу резко снижает и упрощает "Чапаева и Пустоту". В книге так до конца и не дается однозначного ответа, кто же таков главный герой: молодой человек середины 90-х, которому в сумасшедшем доме мерещится гражданская война, или же поэт-декадент начала века, которого осаждают диковинные кошмары о новой России. Поэтому роман оказывается подобен упоминаемой в нем притче Джуан Дзы: то ли философу снится, что он бабочка, то ли бабочке снится, что она философ.

Создатели же спектакля - режиссер Павел Урсул и автор инсценировки, исполнитель главной роли Евгений Сидихин - во всех интервью перед премьерой говорили вполне четко: действие их спектакля происходит в сумасшедшем доме, куда главный герой попадает после убийства друга. Остается, правда, противоречие: ведь Григория Фанерного Петр Пустота убивает в реальности 1918 года, а не в реальности сумасшедшего дома. Впрочем, можно предположить, что это воображаемое убийство - Евгений Сидихин разыгрывает эту сцену один, в виде "боя с тенью".

Кроме того, такое решение разочаровывает еще вот почему.

В 1997 году, на он-лайновой пресс-конференции в Zhuranal.Ru, на вопрос: "Кто из режиссеров мог бы снять "Чапаева и Пустоту" - Кустурица, Линч, Гринуэй, Коппола, Тарантино, Стоун?" - сам Пелевин отвечал: "Сложно что-то по поводу режиссеров сказать. Я знаю, что Чапаева должен играть Энтони Куин " (напомним только одну его роль - Дзампано в "Дороге" Феллини).

Хороший характерный актер Сергей Никоненко, при всей к нему симпатии, - явно не Энтони Куин. И если у Пелевина анекдотный Василий Иванович, который сидит и пьет горькую, на самом деле "один из самых глубоких мистиков", посвященный, гуру, ненавязчиво ведущий Петра во Внутреннюю Монголию, то в спектакле этого второго плана вовсе не чувствуется. Во всяком случае, не чувствовалось на премьере. Герой Никоненко - это тот самый герой анекдотов. Только почему-то в речи у него мелькают слова не только о самогоне, но и о бытии и сознании.

Впрочем, признаться, больше всего меня интересовало, как создатели спектакля поступят с Анной: ведь это едва ли не единственный во всей пелевинской прозе полноценный женский образ, и какой образ! Пелевин не жалеет для нее слов: "О нет, она не годилась для трипперных бунинских сеновалов! Но ее легко можно было представить, например, на льду катка. ...Причина была в неуловимом и невыразимом свойстве ее красоты, которая с первого момента заставила меня домыслить и приписать ей глубокую и тонкую душу".

Но, к величайшему сожалению, с Анной на премьере не сложилось: актриса Мария Миронова, как извещала приколотая на входной двери записка, заболела. "Дублершу" же Елену Ковторову легче всего представить... ну, пускай не на сеновале, но уж никак не на льду. Скорее - в гитисовской курилке.

Впрочем, дело здесь не в одной вынужденной замене. Из-за отсутствия исполнительницы единственной в спектакле женской роли премьеру не стали откладывать, и в этом есть свой резон: при переносе книги на сцену значение Анны (в романе - второй после Чапаева оси той системы координат, в которой пытается самоидентифицироваться главный герой) очень сильно сократилось и свелось именно к этому - единственная женщина, призванная украшать собой сцену, на которой действуют брутальные мужчины Сидихин, Никоненко и Гоша Куценко (Котовский-Володин; в афишах так и было написано - "Гоша").

При переносе на сцену оказались также сильно скомканы вставные новеллы - истории Просто Марии, Сердюка и Володина.

"Японская" новелла совсем выпала; "алхимический брак" же Марии и Шварценеггера Тимофей Байер (Мария) просто проговаривает в пулеметном темпе один за двоих, как в радиотеатре (не забыв изобразить губами скрежет шарниров Терминатора).

История же о том, как Володин и двое бандитов вечного кайфа искали, оказалась вынесена как бы в постскриптум, когда действие - история пребывания Петра Пустоты в психушке - уже как бы закончилось. Я так и не понял, как эта сцена связана со всей пьесой. Могу только предположить, что режиссеру просто жаль было выпускать тарантинистый эпизод.

Конечно: всякая инсценировка прозы, будь то булгаковские "Мертвые души" или додинские "Бесы" , начинается со слов, что это невозможно, что это непереносимо на сцену etc. И в том, что часть важных - как кажется читателю романа - эпизодов выпадает, а часть сжимается и переделывается, нет ничего предосудительного.

Беда в том, что часть важных сцен, таких как упоминаемая уже завязка - "бой с тенью", история Просто Марии и других, остаются абсолютно непонятными, если не знать романа. Но, судя по радостному удивленному смеху зрительного зала после реплик, которые не должны, по идее, вызывать удивление у людей, роман читавших, таковых в зале было не слишком много.

Я обратил внимание на странную, казалось бы, замену в одном из диалогов. Главврач спрашивает Петра: "Сколько вам лет?" - "Двадцать шесть", - отвечает тот в книге. В спектакле он дважды - в начале и в конце - дает совершенно бессмысленный, на первый взгляд, ответ: "Семьсот" (к Чингисхану, что ли, отсылает этот ответ? и почему?).

Но если вдуматься, смысл здесь есть, и очень жесткий. Герои Пелевина, хоть он и любит говорить, что действие его книг разворачивается в абсолютной пустоте, всегда накрепко привязаны к конкретному времени и месту, фиксируя некое умонастроение и состояние. Они абсолютно узнаваемы. В 1996 году 26-летние читатели "Чапаева" могли, обмениваясь впечатлениями, тыкать друг в друга пальцами. С тех пор и они, и жизнь вокруг них очень изменились - и это было зафиксировано в "Generation П". Метания Петра кажутся сейчас абсолютно архаичными, словно ему действительно семьсот лет.

Те, кому роман не понравился, говорили, что это как бы пересказ, пособие по дзен-буддизму для бедных (духом). Театральный же пересказ пересказа получился пособием для тех, кто, ну, очень беден духом. Но в состоянии выложить за билет по сто баксов.

• "Четвертый лишний" - спектакль по "Чапаеву и Пустоте" киевского театра "Дах"
• "Легко ли не быть Пелевиным?" - о героях "Чапаева и Пустоты"