Семь одежек, и все без застежек. Нет, это - не лук. Загадки о луке читайте в рубрике "Сад и огород", если Русский Журнал когда-нибудь захочет завести такую, а пока речь ведется об известном итальянском драматурге Луиджи Пиранделло .

Слой за слоем, сцена за сценой бережно упаковывает он в своих пьесах то, что принято называть настоящей жизнью, в обертку из слов. Снимать одежки должны уже озадаченные зрители. Сначала, возможно, они обольются слезами, но потом обнаружат, что под одежками ничегошеньки нет. Никакой тебе живой жизни. Впрочем, несмотря на обман зрителей, в истории, кажется, еще не было случая, чтоб после представлений пиранделловских пьес публика требовала назад свои деньги.

Это Пиранделло ввел в театроведческий оборот термин "словесное действие" (azione parlata). Говорить - значит, делать. На словесном действии строится и его ранняя пьеса "Обнаженные одеваются", приглянувшаяся известному режиссеру Роману Козаку. Один за другим персонажи пересказывают историю, чем-то похожую сюжетом на "Бедную Лизу". Девицу соблазнили и бросили, после чего она, ясное дело, решает свести счеты с жизнью. Не утопиться только, а отравиться.

Обрывки этой печальной повести мы слышим сначала от известного романиста Людовико Нота (его играет специально приглашенный из "Современника" Авангард Леонтьев), нацелившегося своей пишущей машинкой на жизнь девушки (Елена Новикова). Потом выясняется, что случай бедной девицы попал в газеты, и его излагают со сцены уже в желтеньком духе газетного очерка. А затем к нам выходят некоторые персонажи этой истории, каждый из которых выдвигает свою версию случившегося. В общем, под обнаженностью в заголовке пьесы подразумевается подлинное происшествие с Эрсилией Дреи, а уж одевает эту историю каждый по-своему.

Роман Козак наверняка где-то читал, что стиль Пиранделло трудно отнести к школе психологического реализма. Поэтому главную свою цель постановщик видит в мужественной борьбе с проклятым психологизмом. То есть чем фальшивее, чем наиграннее будут речи и позы господ артистов, тем лучше. "Вы уже небось слышали, что жизнь - это театр? Так вот, жизнь - это плохой театр".

Авангард Леонтьев выказывает свои умения в присущем ему характерном амплуа - то и дело широко-гостеприимно разводит руки навстречу своей героине и слегка тянет слова, как поступают обычно люди, излечившиеся от заикания. В столь же гротесковой манере сочинены и прочие роли. И когда актеры вот так тянут свои реплики, кажется, что они просто еще не решили, как им нужно играть - хорошо или плохо. Обнажаться или одеваться.

В такой же нерешительности пребывает и постановщик. Какое-то несчастное свойство есть у Романа Козака - неспособность точно выполнить ни одну из поставленных себе задач. Он киксует раз за разом, не умея направить свой любимый (видно ведь, что любимый) шар в лузу. Ничего особенного, просто у человека от природы что-то с глазомером. Конечно, если вы в зрительном зале очень напряжетесь и будете каждую минуту делать поправки на профессиональные неумения постановщика, то приблизительно представите, чего он добивается. Но напрягаться не хочется. Все чаще взгляд ускользает за спину актеров - туда, где режиссер поместил большие часы, отсчитывающие реальное, не сценическое, время. Через один час сорок пять минут все кончится. Вы облегченно подниметесь на ноги и подумаете: все-таки жизнь - это жизнь, а плохой театр - это плохой театр.