Весть о том, что в столицу намеревается приехать Чечилия Бартоли, потрясла сознание любителей музыки. Общественность рванула в кассы Большого зала консерватории и... застыла от ужаса. Таких цен на концерт классической музыки Москва не видела никогда и, дай бог, никогда больше и не увидит. Билеты в партер стоили от пяти до десяти тысяч рублей (в долларовом эквиваленте - от $180 до $350), в первый амфитеатр - от тысячи до пяти (от $35 до $180). Организаторы - блаженны верующие, - видимо, подумали, что в последние годы уровень благосостояния наших граждан возрос неимоверно. Но в своей жадности они переплюнули даже видавшую на своем веку старушку Европу. Обосную свое высказывание. Смотрите, господа, сколько стоят самые дорогие билеты на аналогичные концерты Чечилии Бартоли в Европе:

Эстерхаза, Гайдновский фестиваль - $175
Люцерн, музыкальный фестиваль - $120
Лондон, Wigmore Hall - $110
Бад-Киссинген, музыкальный фестиваль - $75
Шварценберг, фестиваль "Шубертиады" - $80

А в Москве самая высокая цена - $350. Почувствуйте разницу и подивитесь выдумке фонда "Мир искусства", который и пригласил Бартоли. Вообще-то, все это пахнет криминалом. Я в финансовых делах не сильна, но могу предположить, что кто-то захотел нагреть руки на итальянской примадонне. Народ, надо сказать, рассудил мудро: бедная интеллигенция осталась сидеть дома и слушать записи Бартоли (за день до концерта "Эхо Москвы" крутило в эфире диски певицы, чем доставило всем огромное удовольствие), интеллигенция побогаче раскошелилась и в два дня "смела" билеты по тысяче, образованные новые русские и старые евреи закупились пятитысячными билетами и заполнили под завязку первый амфитеатр и часть партера. Ситуация получилась трагикомическая - амфитеатр ломился, в партере гулял сквозняк, ибо здоровенные мордовороты, поставленные в БЗК "для порядку", пускали людей в заповедную зону только в соответствии с купленными билетами.

Не ошибусь, если скажу, что дурость организаторов была мгновенно забыта, как только начался концерт. Сначала публика подивилась "Берлинской академии старинной музыки", исполнившей кончерто-гроссо Вивальди - оркестру, с которым приехала дива. Выступающий без дирижера оркестр играет столь слаженно и чисто, с таким знанием стиля, что потребность в дирижере отпадает сама собой. В Европе можно найти и более мастеровитый аутентичный коллектив (например, итальянский "Il Giardino Armonico", с которым Бартоли записала свой знаменитый "Вивальди-альбом"), но в качестве аккомпаниатора берлинцы безупречны.

Затем вышла она - и зал взвыл от восторга, прежде чем была спета первая нота. Конечно, от этой дурной привычки кричать браво перед началом выступления нужно отучаться, но в данном случае публику можно было понять - все ж таки приехала легенда, не испугалась неблагоприятной политической обстановки (вот наша соотечественница Мария Гулегина испугалась - и в декабре не приехала). Теперь предстояло сравнить Бартоли живую и Бартоли в записи в том репертуаре, в котором равных ей нет - в оперных ариях Вивальди.

Голос у Бартоли на поверку оказался крохотный, но юркий. Сидя в середине первого амфитеатра, традиционного считающейся лучшей в отношении акустики точкой зала, весь обращаешься в слух - все очень тихо. Голос Бартоли можно сравнить с какой-нибудь музейной редкостью. Ювелирно сделанный, он теряет часть своего очарования, оказавшись на больших просторах, ему не предназначенных. Половину тончайших деталей просто невозможно уловить, поскольку обладательница этого голоса находится на расстоянии тридцати-сорока метров от вас. Попробуйте посмотреть на яйцо Фаберже с другого конца выставочного зала - разве можно увидеть все его драгоценные камни?

Зато Бартоли приучает публику иначе слушать музыку - не пропускать ни одной ноты, сопереживать героине из вивальдиевского "Фарначе", которой мерещится собственный окровавленный сын (ну чем не "мальчики кровавые в глазах"?) и ликовать вместе с Гризельдой, воодушевленной двумя ветрами, несущими ее на всех крыльях к счастливому финалу оперы. Вивальди, надо думать, странный был человек - видимо, от большой нелюбви к вокалу он писал свои арии в абсолютно инструментальной манере, с использованием типовых приемов скрипичной техники. Спеть это, кроме Бартоли, не сможет никто - шею свернет. Бартоли же война с сумасшедшими колоратурами стоит неимоверных усилий, что видно невооруженным глазом. Тем лучше слушать ее записи - здесь нет ни конвульсий, ни прерывистого дыхания, ни страшного от напряжения, изможденного лица.

В итальянских ариях Глюка (это - ее следующий совместный проект с фирмой Decca, эксклюзивным артистом которой она является) легендарный голос расцвел и окреп. Исчезли километровые фиоритуры, появилась более спокойная вокальная линия, поддержанная лаконичным, скупым аккомпанементом, знаменующим расцвет новой эры - прозрачной, легкой гомофонии. Но итальянские страсти остались. За одну десятиминутную сцену Берениче из оперы "Антигона" Бартоли пережила, наверное, две жизни. Такая невероятная эмоциональная отдача - что-то уникальное в наши дни, и слушатели оценили это сполна. После завершения основной программы - еще три биса, лучистая улыбка примадонны и триумфальный уход со сцены.

Выходя из зала я размышляла: какая Бартоли предпочтительней - в записи или живая? В записи она добирает ту самую малость, которая делает ее совершенной - вокальную мощь. Лучшим слушателем певицы с самого начала ее звездного пути является микрофон - только он в полной мере сможет уловить все бесчисленные краски ее голоса, схватить на лету пассаж на две октавы и еле заметное пианиссимо. Но с живым выступлением сравниться не может ничто. Потому что есть такая вещь, как сценическая энергетика. Надо только сидеть поближе к сцене, чтобы слушать этот голос - маленький, но гениальный.

• "Независимая газета" об этом же концерте