Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Музыка < Вы здесь
23 альбома Вилли Токарева
Дата публикации:  13 Октября 2000

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Августин говорит, что мы можем помочь себе думать о времени, если будем исходить из полноты целого, - например, песни, которую я берусь спеть от начала и до конца. Она, сама по себе целая, тогда развертывается во времени. Что это за песня? Раннехристианский гимн? Или жизнь человека? Или та хвала Богу, какою оказывается "весь век", totum saeculum, история мира? Как у Аристотеля, у Августина мы знаем время по изменению души: время есть душа изменяющаяся, вне которой никакого измерения времени нет. Это не психологизм. Песня, о которой говорит Августин, - по сути то же, что мелодия (тон) присутствия, как определяет настроение Хайдеггер в своей фундаментальной онтологии.

Владимир Бибихин, "Мир"

Минувшим летом мне довелось выступить на слете КСП в Нью-Джерси. Вскоре после этого на одном из американских каэспешных форумов появился, пожалуй, самый лестный отзыв обо мне за последние десять лет: "...Что-то вроде Вилли Токарева в молодости, но гораздо глупее". Прочитав эти слова, я подпрыгнул от радости и крикнул: "Йес-с-с-с! Gotcha!!! Наконец мои песни услышаны так, как задумывалось изначально!.."

Сразу вспомнилось: 1988 год, я мчусь через город в такси, которое воспел Токарев, - только московском - и допридумываю мелодийки своих первых песенек - Бабы, бабы, бабы и Верую в Бога. Мое воображение слышало их в стильной токаревской аранжировочке с фирменным уменьшенным трезвучием на второй ступени после каждого куплета и с другими различными трогательностями в тембре и интонации, благодаря которым никогда не спутаешь автора Небоскребов с каким-нибудь Шуфутинским или с Любой-Любонькой. Сочиняя те песенки, я размышлял: так в чем же тайна Вилли? Неужели - сказал я себе - в сочетании таланта, даже гения, с полным отсутствием вкуса?.. Много лет спустя мне открылось, что насчет "вкуса" я снобски переборщил. "Бесвкусные" песни Токарева при внимательном рассмотрении оказались самой что ни на есть суверенной, аутентичной поэзией, подкупающей своей "графоманской" незащищенностью, как Тимур Кибиров по одним причинам и Эдуард Асадов по другим.

Токаревская энергия передавалась мне через такси - а ведь я часто езжу на тачках, все меня за это ругают. Еще за три-четыре года до своей первой песни (Любовь) я ехал в такси от репетитора, который готовил меня к поступлению в Институт связи (тогда - МЭИС), и услышал у шофера на магнитофоне яркие, привлекающие внимание куплеты в ритме танго:

В шумном балагане
Любят собираться
Жулики-бандиты,
Воры всех мастей.
Кто пришел напиться,
Кто пришел подраться,
Кто пришел послушать
Свежих новостей.

Балаган состоял из юмористических портретов уголовно-ресторанных типажей и заканчивался простодушным откровением, поневоле заставлявшим задуматься: "...Зачем скупая жизнь нужна, ведь завтра может быть война, зачем скупая жизнь нужна, ведь завтра может быть война...". На кассете были записаны встык два первых американских альбома Токарева - В шумном балагане и Над Гудзоном. В них преобладали песни, стилизованные под "блатные". При этом в интонациях и аранжировке радовало милое наследие семидесятовских ВИА - как если бы Песняры или Самоцветы вдруг смеха ради начали петь про каких-то воров-гуманистов, политику, Зойку, граненые стаканчики, Жигана и Уркагана, причем так, чтобы у них был саунд 80-х. Точные аллюзии на сюжеты знаменитых воровских и тюремных песен нигде не зашкаливали за чувство меры и казались литературно выверенными.

...Мурка, если мне станет известно,
Что работаешь ты на Чека,
Я скажу тебе прямо и честно:
Пристрелю, и не дрогнет рука...

Некоторые песни были не "блатные", и музыкальный дух ВИА не встречал в них противоречия со стороны текста:

Оторвите меня от земли-и-и,
Журавли-и-и-и!
В солнечном свете вам так легко плывется,
Вам так легко смеется, вам так легко поется,
Птицы курлыча-а-ат, птицы в дорогу кли-ча-а-ат,
Мне постоянно снятся
Крылья, чтоб к вам подняться,
Журавли-и-и.

Блатные песни Токарев пел голосом хулиганящего солиста ВИА, а лирические примерно в стиле ленинградской эстрады 70-х, неизменно с легким акцентом, какой часто бывал у солистов ВИА, что-то среднее между иностранным и белорусским.

Попадались и своего рода шуточные песни, смутно напоминающие какой-то студенческо-бардовско-туристский трэш или арии отрицательных персонажей в детских фильмах, - уморительная автобиография ("Я с детства был обижен // Жестокою судьбой, // Но все обиды детства // Прошли, само собой. // Я очень беспокойный // И очень был дурной // Родители и сестры, // Все мучались со мной..."), комические куплеты Тракторист, представляющие семейную ссору, и гениальная, практически народная Спортивная рыбалка со знаменитым припевом "Эх, хвост, чешуя, не поймал я ничего!". Некоторые песни Токарева были римейками заслуженных ресторанных шлягеров (Чубчик, например, - его пели и Лещенко, и Ребров), а другие лишь остроумно отсылали к традиции, но так, чтобы все всё поняли:

...А помнишь, Маша, как с тобою мы кутили,
Чаи гоняли мы с вареньем - красота!
Нам даже песенку с тобою посвятили:
"У самовара я и Маша" - песня та.

Часть песен была посвящена русской нью-йоркской тематике, особенно в альбоме Над Гудзоном, как должно явствовать из названия. Поступив в МЭИС, я поехал вместе со всеми на картошку. По дороге в автобусе кто-то включил на полную громкость магнитофон "Весна", зазвучала эта кассета, и я понял, что в русской песенной поэзии появился новый топос - эмигрантский Брайтон Бич, иронически окруженный стилизованно-"нэпманской" аурой.

На Брайтон Бич на всех нежданно налетела
Девятым валом наша тре-тя-я волна.
Открыли ла-вочки, а в них була-вочки,
Булавка всякому прохожему нужна.

Не помню, в какой из этих двух альбомов входят знаменитые токаревские Небоскребы - подражание частушкам, современный городской псевдофольклор, как если бы тот же Кибиров писал в совершенной простоте душевной, без концепта: "Я приехал из деревни // В этот крупный городок, // Не могу я разобраться, // Где тут запад, где восток. // Небоскребы, небоскребы, // А я маленький такой, // То мне страшно, то мне грустно, // То теряю свой покой". Мастерски передаются чувства маленького человека, затерянного среди огней большого города. Слишком тонко для жлобов, без рефлексии слушающих "попсу", и для снобов, эту же "попсу" бессмысленно-высокомерно не слушающих, - короче, для всех, кому медведь на ухо наступил.

Эта песня должна войти во все антологии русской поэзии, а также в хрестоматию, посвященную эмигрантской теме, вместе с замечательной повестью Владимира Короленко Без языка. Туда же - всем известную балладу-исповедь нью-йоркского таксиста, которым Вилли действительно работал несколько лет:

Я тут в Америке уже четыре года,
Пожил во всех ее известных городах.
Мне не понять ее свободного народа,
Меня преследует за будущее страх.

Когда приехал, разобрался очень быстро:
За корку хлеба здесь приходится пахать,
Здесь хорошо живут банкиры и министры,
И здесь любому на любого начихать.

В Америке он появился вовремя, когда европейское поколение русских эмигрантских песен совсем уже состарилось, подернулись пленкой ретро салонно-эстетские поэзы Вертинского, бандитские романсы в исполнении как бы цыгана Алеши Дмитриевича, бесчисленные куплетцы, фокстротцы и танги легкокрылого Петра Лещенко. "Третья волна" корчилась безъязыкая, ей нечем было кричать и разговаривать, но в конце концов она дождалась своего песенного образа. Патриот России Вилли Токарев подарил ей неподдельный драйв советской легкой музыки, самые отвязные наработки стиля ВИА, да еще и в сочетании с мощной харизмой магнитофонного "подполья" 70-х: Северного, Беляева, Лобановского, Крестовского, братьев Жемчужных.

Собственно, это все и были шансонье в изначальном французском смысле слова, поскольку пели свои песни не под одну гитару, а чаще всего с ансамблем. Они работали в условиях сильной угрозы со стороны агрессивных трендов (рока и советской попсы), а также со стороны более успешных и социально более вменяемых "гитарных" бардов, и ни один из них не вышел на большую эстраду, кроме Розенбаума, который был отчасти и попсой, и каэспешником. Токарев влил наследие этой "магнитофонной" классики 70-х прямо в рот американского рашен комьюнити и дал ему конкретный язык в рамках песни.

Прямо с первого курса МЭИСа я попал в армию, где впервые услышал четвертый, в каком-то смысле этапный альбом Токарева Золото (1984), целиком состоящий из супершлягеров, сцентрированных на еврейской теме. Здесь Токареву удалось поженить незабвэнный драйв брутально-антисемитских песенек Беляева, ставших народными, с литературной розенбаумовской любовью к Бабелю, профанированной коммерческим Шуфутинским.

Все работники привстали,
Рыбу кушать перестали,
Кто-то мне на кресло указал
(- Садись!)
И сказал, что тетя Хая
Прилетает из Шанхая,
Сруль за ней поехал на вокзал.

Должно быть, именно после этого альбома Токарева назвали "почетным евреем Брайтона". Сын кубанского казака Ивана Васильевича Токарева, названный ВИЛли в честь Ленина, стилизует еврейский spiсe не хуже другого, тоже абсолютно русского, одного из лучших живших в России артистов - Аркадия (всегда для всех "Аркаши") Звездина.

В Золоте (1984) и Козырной карте (1986) окончательно кристаллизуется токаревский принцип концептуального альбома, в целом заданный предыдущими работами. Каждый новый диск Токарева - цикл песен, среди которых обязательно есть блатные, лирические, юмористические и балладные монологи от имени иммигранта, с нехилым эпическим разворотом. При этом какая-то тема господствует и составляет ведущий принцип альбома, иногда отражаясь в названии. В музыкальном плане, наряду с безраздельно господствующей умцей-умцей, Токарев обращается к рок-н-роллу, вальсу и танго, интонационно расцвечивая песни в более или менее современных ритмах. Так постепенно по разрозненным точкам вычерчивается контур музыкально-поэтического мира Токарева.

Услышав вскоре после армии Козырную карту (1986), я понял, что Токарев мастер катарсиса. С тех пор каждый раз, когда я слушаю Бедное сердце мамы, мне хочется плакать, несмотря на еще более идиотские слова, чем в одноименной песне Лещенко. Чтобы работать напрямую с архетипами и задевать какие-то конкретные струны, нужен сильный драйв, нужны вибрации. А у Вилли они есть - дай Бог всем и каждому:

Что бы делал я, если б собаку
Я с собою сюда не привез?
В ней, в собаке, Одесса родная,
В ней, в собаке, любимый Привоз.

...По ночному Кливленду не ходит ни души,
И темно на улице, хоть свет туши.
Я сижу в апартменте с собакою один,
Был всегда товарищем, а стал я господин.

Потом я ездил в Одессу, о чем даже потом пытался написать маленький рассказик в стиле М.Ю.Лермонтова: "Одесса - самый лучший город из всех приморских городов Украины. Я там чуть-чуть не умер от обжорства, да еще вдобавок меня хотели". В городе Бабеля я время зря не терял - купил два "перестроечных" альбома Вилли Токарева, посвященных перестройке и эмиграции. Большинство песен написано от лица "типажей" и представляет, лирически или сатирически, судьбы русских в Америке. Особенно запомнилась сатирическая песня-баллада На Дерибасовской я пивом торговал: "Нас жило в коммуналке шесть семей, // Шесть разъяренных, шесть гремучих змей. // В компот мне соли подсыпал один агой, // Другой агой передо мной ходил нагой...". После долгих злоключений герой попадает в Америку, где его привычный бизнес строится по иным законам: "Я жил в Одессе, пиво всем недоливая, // А здесь, чтоб жить, я всем переливаю!".

В альбомах впервые появляются песни-монологи, последовательно озвучивающие твердую патриотическую позицию автора:

Есть фанатики на свете твердолобые,
Заболевшие болезнью русофобией,
И долдонят, чтоб Россию уничтожили.
Ну и твари, до чего же, суки, дожили!

Эй, кулак забудь, напрасно кулаками хвалишься,
А с мечом придешь к нам, от меча и свалишься,
Если хочешь жить на свете поспокойнее,
Уважай Россию-маму подостойнее!..

Но ее ты не учи, не мучь советами,
Пусть живет себе старинными заветами,
Ты же солнцу не прикажешь не светить, не греть,
И России не прикажешь взять и умереть!..

Политические куплеты забавно чередуются с наивной семейной лирикой, песенками про свадьбу, маму, папин день рождения. Во всех песнях присутствует типично советский, в духе ВИА, музыкальный рисунок и предполагается "советский" же implied listener. Замечательный эпический фон монологов Токарева - русская душа диаспоры, "наша Америка", Нью-Йорк, а если задуматься, то и весь мир - как огромная провинция России.

Перпетум-мобиле на нашем Уолл-стрите,
А от Манхеттена кружится голова.
Читайте, слушайте, завидуйте, смотрите,
Нью-Йорк отец родной, а матушка - Москва.

Это постоянное "наш", "наше" станет ключевым и в третьем "перестроечном" альбоме Токарева С днем рождения, милая мама (1989), посвященном путешествиям по различным городам мира. "Я нашел здесь просторы России, // И березку родную нашел, // Не болею я здесь ностальгией, // Мне в Канаде моей хорошо... // ...В Канаду, в Канаду, в Канаду я влюблен, // В березку нашу белую и в наш кудрявый клен!.." Оптимистический образ всего мира как одной большой России сосуществует в этих песнях с романтической печалью странника, нигде не нашедшего себе приюта: "Где, где, скажи, скажи, // Есть добро, нету лжи, // Где этот мир такой, // Счастье всем и покой?" - и дальше тихонечко в терцию: "Ветром летят наши года, // Но не найти нам никогда, // Где этот мир такой, // Счасть-е и па-а-ко-ой".

С тех пор он записал очень много новых альбомов. Кассету с антиельцинскими песнями Россия есть, была и будет, представляющую оформленный протест в чистом виде, я купил и подарил папе на день рождения, что понравилось бы Токареву. Был альбом, целиком посвященный женщинам, там все песни назывались женскими именами, кроме песни Моня, названной так в честь счастливого соперника лирического героя. Был римейк советских песен, кажется, Летят перелетные птицы, как потом у Жириновского. Был альбом песен Джулия, целиком посвященный Юле, подруге последних лет Токарева, на которой он женился в России. Сейчас у Токарева насчитывается 23 альбома - любимое число Пи-Орриджа. На этом вполне можно было бы и остановиться. Но - необязательно.

В последних песнях Токарева очень мало художественной условности. Если его раздражает, что кто-то концертирует под фанеру, сразу появляется песня: "Взяла ма-не-ру // Петь под фа-не-ру...". Если влюбился в Джулию - немедленно альбом Джулия, и так далее. Это хороший эстетический жест, гиперреализм, акын, что вижу, то пою. Если друг продает музыкальную аппаратуру - можно сочинить песню про него. В Интернете я нашел альбом 1996 года Прощай, Нью-Йорк и поразился песне Тимур. В стилизованно-кавказском ритме, но в своей привычной гармонии, с неизменной отмашечкой в виде уменьшенного трезвучия на второй ступени Токарев рекламирует магазин какого-то Тимура на углу 21-й стрит и 5-й авеню, сообщая, что хозяин магазина его друг и продает музыкальную аппаратуру хорошего качества:

У Тимура нет халтуры,
Качество там есть,
Потому что для Тимура
Выше денег честь!

За время своего долгого знакомства с поэтическим миром Токарева, я бросил Институт связи и поступил на филологический факультет МГУ и в аспирантуру. На филфаке, скажу я вам, не очень-то было принято слушать Токарева. Само собой разумелось, что это попса, фуфло. Правильно поняв, благодаря филологическому образованию, что нехорош Шуфутинский, но не сумев разобраться, чем именно он нехорош, студенты вместе с ним "выплеснули" и Токарева, а заодно и все жемчужины двадцатилетней давности, вплоть до гения и новатора Аркаши Северного, без которого другим был бы облик и русских ВИА, и рока, и КСП. Вертинского или, скажем, Утесова не херили, потому что они уже были каноном интеллигента, а для таких, как Токарев, всегда был готов набор штампов-инвектив: "подумаешь", "ресторанная музыка", "три блатных аккорда", - и этим якобы все сказано.

Только вот теперь, не только закончив университет, но и защитив диссертацию о Короленко, я осмелел настолько, что решаюсь сказать вам очень простую вещь: Вилли Токарев - не только прямой отец русской ресторанно-эмигрантской песни "третьей", "американской", волны, но и важнейшее промежуточное звено между русским магнитофонным андеграундом конца 60-х - начала 70-х и так называемым "русским шансоном", стремительно начавшим расти с середины 80-х годов (Новиков, Асмолов, Джигурда, Круг, Полотно, Трофим, Шелег, Кучин, Лесоповал и др.) и правдиво отображающим жизнь. Вилли Токарев - центральная фигура в этой преемственности. Он прототипический эмигрантский бард 80-х, символ жанра, его король, козЫрная карта, если угодно. Трудно переоценить роль и значение Вилли Токарева в истории русской песни.

Но скажите мне: почему же я этак с 1993 года ни разу не купил ни одного альбома Вилли Токарева? Одно из двух: либо на меня все-таки бессознательно повлиял интеллектуальный диктат, осуществляемый творцами современных вкусов, либо поздний Токарев действительно менее интересен и его можно уже так активно не покупать. Сейчас же пойду и куплю всего Токарева в mp3, чтобы, во-первых, заполнить лакуны, а во-вторых, проверить - все ли правильно в этой статье? Настоятельно рекомендую вам сделать то же самое.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Псой Короленко, Бирюзовые колечки /05.10/
Теодор Бикель - это пряная дионисийская витальность малоросских, еврейских, румынских, цыганских оркестриков, южное пограничье русской культуры, сокровенное местечко ее. // Бикель Федор. Песни русского цыгана. - Theodor Bikel Sings Yiddish Theater and Folk Songs.
Псой Короленко, Мы едем по дорогам Европы /28.09/
Европейско-русский меташансон Ганса Зиверса возвращает бардовской и рок-песне ее высокий контекст - не просто "литературный", а философский, мистический, эзотерический.
Псой Короленко, У нее одна задача /21.09/
Кот Мурлыка "Великой Эпохи" в связке с субверсивной бивис-и-баттхедной парой Лившиц-Левенбук образует трехглавого пса Кербера, охраняющего царство Аида.
Сеня Шлосман, Причуды гения /28.04/
Один из наиболее выдающихся современных музыкантов, Григорий Соколов выступил в Петербургской филармонии. Тем, кто хотел бы вернуться к свежести первого восприятия бетховенских сонат, концерт Соколова такую возможность предоставил. Поразительно, что в нашу эпоху возможно стать на несколько часов очевидцем наяву творимого чуда.
предыдущая в начало следующая
Псой Короленко
Псой
КОРОЛЕНКО
Молодежный филолог и акын
urport@cityline.ru
URL

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Музыка' на Subscribe.ru