|
||
/ Обзоры / Музыка < Вы здесь |
23 альбома Вилли Токарева Дата публикации: 13 Октября 2000 получить по E-mail версия для печати Августин говорит, что мы можем помочь себе думать о времени, если будем исходить из полноты целого, - например, песни, которую я берусь спеть от начала и до конца. Она, сама по себе целая, тогда развертывается во времени. Что это за песня? Раннехристианский гимн? Или жизнь человека? Или та хвала Богу, какою оказывается "весь век", totum saeculum, история мира? Как у Аристотеля, у Августина мы знаем время по изменению души: время есть душа изменяющаяся, вне которой никакого измерения времени нет. Это не психологизм. Песня, о которой говорит Августин, - по сути то же, что мелодия (тон) присутствия, как определяет настроение Хайдеггер в своей фундаментальной онтологии. Владимир Бибихин, "Мир" Минувшим летом мне довелось выступить на слете КСП в Нью-Джерси. Вскоре после этого на одном из американских каэспешных форумов появился, пожалуй, самый лестный отзыв обо мне за последние десять лет: "...Что-то вроде Вилли Токарева в молодости, но гораздо глупее". Прочитав эти слова, я подпрыгнул от радости и крикнул: "Йес-с-с-с! Gotcha!!! Наконец мои песни услышаны так, как задумывалось изначально!.." Сразу вспомнилось: 1988 год, я мчусь через город в такси, которое воспел Токарев, - только московском - и допридумываю мелодийки своих первых песенек - Бабы, бабы, бабы и Верую в Бога. Мое воображение слышало их в стильной токаревской аранжировочке с фирменным уменьшенным трезвучием на второй ступени после каждого куплета и с другими различными трогательностями в тембре и интонации, благодаря которым никогда не спутаешь автора Небоскребов с каким-нибудь Шуфутинским или с Любой-Любонькой. Сочиняя те песенки, я размышлял: так в чем же тайна Вилли? Неужели - сказал я себе - в сочетании таланта, даже гения, с полным отсутствием вкуса?.. Много лет спустя мне открылось, что насчет "вкуса" я снобски переборщил. "Бесвкусные" песни Токарева при внимательном рассмотрении оказались самой что ни на есть суверенной, аутентичной поэзией, подкупающей своей "графоманской" незащищенностью, как Тимур Кибиров по одним причинам и Эдуард Асадов по другим. Токаревская энергия передавалась мне через такси - а ведь я часто езжу на тачках, все меня за это ругают. Еще за три-четыре года до своей первой песни (Любовь) я ехал в такси от репетитора, который готовил меня к поступлению в Институт связи (тогда - МЭИС), и услышал у шофера на магнитофоне яркие, привлекающие внимание куплеты в ритме танго:
Балаган состоял из юмористических портретов уголовно-ресторанных типажей и заканчивался простодушным откровением, поневоле заставлявшим задуматься: "...Зачем скупая жизнь нужна, ведь завтра может быть война, зачем скупая жизнь нужна, ведь завтра может быть война...". На кассете были записаны встык два первых американских альбома Токарева - В шумном балагане и Над Гудзоном. В них преобладали песни, стилизованные под "блатные". При этом в интонациях и аранжировке радовало милое наследие семидесятовских ВИА - как если бы Песняры или Самоцветы вдруг смеха ради начали петь про каких-то воров-гуманистов, политику, Зойку, граненые стаканчики, Жигана и Уркагана, причем так, чтобы у них был саунд 80-х. Точные аллюзии на сюжеты знаменитых воровских и тюремных песен нигде не зашкаливали за чувство меры и казались литературно выверенными.
Некоторые песни были не "блатные", и музыкальный дух ВИА не встречал в них противоречия со стороны текста:
Блатные песни Токарев пел голосом хулиганящего солиста ВИА, а лирические примерно в стиле ленинградской эстрады 70-х, неизменно с легким акцентом, какой часто бывал у солистов ВИА, что-то среднее между иностранным и белорусским. Попадались и своего рода шуточные песни, смутно напоминающие какой-то студенческо-бардовско-туристский трэш или арии отрицательных персонажей в детских фильмах, - уморительная автобиография ("Я с детства был обижен // Жестокою судьбой, // Но все обиды детства // Прошли, само собой. // Я очень беспокойный // И очень был дурной // Родители и сестры, // Все мучались со мной..."), комические куплеты Тракторист, представляющие семейную ссору, и гениальная, практически народная Спортивная рыбалка со знаменитым припевом "Эх, хвост, чешуя, не поймал я ничего!". Некоторые песни Токарева были римейками заслуженных ресторанных шлягеров (Чубчик, например, - его пели и Лещенко, и Ребров), а другие лишь остроумно отсылали к традиции, но так, чтобы все всё поняли:
Часть песен была посвящена русской нью-йоркской тематике, особенно в альбоме Над Гудзоном, как должно явствовать из названия. Поступив в МЭИС, я поехал вместе со всеми на картошку. По дороге в автобусе кто-то включил на полную громкость магнитофон "Весна", зазвучала эта кассета, и я понял, что в русской песенной поэзии появился новый топос - эмигрантский Брайтон Бич, иронически окруженный стилизованно-"нэпманской" аурой.
Не помню, в какой из этих двух альбомов входят знаменитые токаревские Небоскребы - подражание частушкам, современный городской псевдофольклор, как если бы тот же Кибиров писал в совершенной простоте душевной, без концепта: "Я приехал из деревни // В этот крупный городок, // Не могу я разобраться, // Где тут запад, где восток. // Небоскребы, небоскребы, // А я маленький такой, // То мне страшно, то мне грустно, // То теряю свой покой". Мастерски передаются чувства маленького человека, затерянного среди огней большого города. Слишком тонко для жлобов, без рефлексии слушающих "попсу", и для снобов, эту же "попсу" бессмысленно-высокомерно не слушающих, - короче, для всех, кому медведь на ухо наступил. Эта песня должна войти во все антологии русской поэзии, а также в хрестоматию, посвященную эмигрантской теме, вместе с замечательной повестью Владимира Короленко Без языка. Туда же - всем известную балладу-исповедь нью-йоркского таксиста, которым Вилли действительно работал несколько лет:
В Америке он появился вовремя, когда европейское поколение русских эмигрантских песен совсем уже состарилось, подернулись пленкой ретро салонно-эстетские поэзы Вертинского, бандитские романсы в исполнении как бы цыгана Алеши Дмитриевича, бесчисленные куплетцы, фокстротцы и танги легкокрылого Петра Лещенко. "Третья волна" корчилась безъязыкая, ей нечем было кричать и разговаривать, но в конце концов она дождалась своего песенного образа. Патриот России Вилли Токарев подарил ей неподдельный драйв советской легкой музыки, самые отвязные наработки стиля ВИА, да еще и в сочетании с мощной харизмой магнитофонного "подполья" 70-х: Северного, Беляева, Лобановского, Крестовского, братьев Жемчужных. Собственно, это все и были шансонье в изначальном французском смысле слова, поскольку пели свои песни не под одну гитару, а чаще всего с ансамблем. Они работали в условиях сильной угрозы со стороны агрессивных трендов (рока и советской попсы), а также со стороны более успешных и социально более вменяемых "гитарных" бардов, и ни один из них не вышел на большую эстраду, кроме Розенбаума, который был отчасти и попсой, и каэспешником. Токарев влил наследие этой "магнитофонной" классики 70-х прямо в рот американского рашен комьюнити и дал ему конкретный язык в рамках песни. Прямо с первого курса МЭИСа я попал в армию, где впервые услышал четвертый, в каком-то смысле этапный альбом Токарева Золото (1984), целиком состоящий из супершлягеров, сцентрированных на еврейской теме. Здесь Токареву удалось поженить незабвэнный драйв брутально-антисемитских песенек Беляева, ставших народными, с литературной розенбаумовской любовью к Бабелю, профанированной коммерческим Шуфутинским.
Должно быть, именно после этого альбома Токарева назвали "почетным евреем Брайтона". Сын кубанского казака Ивана Васильевича Токарева, названный ВИЛли в честь Ленина, стилизует еврейский spiсe не хуже другого, тоже абсолютно русского, одного из лучших живших в России артистов - Аркадия (всегда для всех "Аркаши") Звездина. В Золоте (1984) и Козырной карте (1986) окончательно кристаллизуется токаревский принцип концептуального альбома, в целом заданный предыдущими работами. Каждый новый диск Токарева - цикл песен, среди которых обязательно есть блатные, лирические, юмористические и балладные монологи от имени иммигранта, с нехилым эпическим разворотом. При этом какая-то тема господствует и составляет ведущий принцип альбома, иногда отражаясь в названии. В музыкальном плане, наряду с безраздельно господствующей умцей-умцей, Токарев обращается к рок-н-роллу, вальсу и танго, интонационно расцвечивая песни в более или менее современных ритмах. Так постепенно по разрозненным точкам вычерчивается контур музыкально-поэтического мира Токарева. Услышав вскоре после армии Козырную карту (1986), я понял, что Токарев мастер катарсиса. С тех пор каждый раз, когда я слушаю Бедное сердце мамы, мне хочется плакать, несмотря на еще более идиотские слова, чем в одноименной песне Лещенко. Чтобы работать напрямую с архетипами и задевать какие-то конкретные струны, нужен сильный драйв, нужны вибрации. А у Вилли они есть - дай Бог всем и каждому:
Потом я ездил в Одессу, о чем даже потом пытался написать маленький рассказик в стиле М.Ю.Лермонтова: "Одесса - самый лучший город из всех приморских городов Украины. Я там чуть-чуть не умер от обжорства, да еще вдобавок меня хотели". В городе Бабеля я время зря не терял - купил два "перестроечных" альбома Вилли Токарева, посвященных перестройке и эмиграции. Большинство песен написано от лица "типажей" и представляет, лирически или сатирически, судьбы русских в Америке. Особенно запомнилась сатирическая песня-баллада На Дерибасовской я пивом торговал: "Нас жило в коммуналке шесть семей, // Шесть разъяренных, шесть гремучих змей. // В компот мне соли подсыпал один агой, // Другой агой передо мной ходил нагой...". После долгих злоключений герой попадает в Америку, где его привычный бизнес строится по иным законам: "Я жил в Одессе, пиво всем недоливая, // А здесь, чтоб жить, я всем переливаю!". В альбомах впервые появляются песни-монологи, последовательно озвучивающие твердую патриотическую позицию автора:
Политические куплеты забавно чередуются с наивной семейной лирикой, песенками про свадьбу, маму, папин день рождения. Во всех песнях присутствует типично советский, в духе ВИА, музыкальный рисунок и предполагается "советский" же implied listener. Замечательный эпический фон монологов Токарева - русская душа диаспоры, "наша Америка", Нью-Йорк, а если задуматься, то и весь мир - как огромная провинция России.
Это постоянное "наш", "наше" станет ключевым и в третьем "перестроечном" альбоме Токарева С днем рождения, милая мама (1989), посвященном путешествиям по различным городам мира. "Я нашел здесь просторы России, // И березку родную нашел, // Не болею я здесь ностальгией, // Мне в Канаде моей хорошо... // ...В Канаду, в Канаду, в Канаду я влюблен, // В березку нашу белую и в наш кудрявый клен!.." Оптимистический образ всего мира как одной большой России сосуществует в этих песнях с романтической печалью странника, нигде не нашедшего себе приюта: "Где, где, скажи, скажи, // Есть добро, нету лжи, // Где этот мир такой, // Счастье всем и покой?" - и дальше тихонечко в терцию: "Ветром летят наши года, // Но не найти нам никогда, // Где этот мир такой, // Счасть-е и па-а-ко-ой". С тех пор он записал очень много новых альбомов. Кассету с антиельцинскими песнями Россия есть, была и будет, представляющую оформленный протест в чистом виде, я купил и подарил папе на день рождения, что понравилось бы Токареву. Был альбом, целиком посвященный женщинам, там все песни назывались женскими именами, кроме песни Моня, названной так в честь счастливого соперника лирического героя. Был римейк советских песен, кажется, Летят перелетные птицы, как потом у Жириновского. Был альбом песен Джулия, целиком посвященный Юле, подруге последних лет Токарева, на которой он женился в России. Сейчас у Токарева насчитывается 23 альбома - любимое число Пи-Орриджа. На этом вполне можно было бы и остановиться. Но - необязательно. В последних песнях Токарева очень мало художественной условности. Если его раздражает, что кто-то концертирует под фанеру, сразу появляется песня: "Взяла ма-не-ру // Петь под фа-не-ру...". Если влюбился в Джулию - немедленно альбом Джулия, и так далее. Это хороший эстетический жест, гиперреализм, акын, что вижу, то пою. Если друг продает музыкальную аппаратуру - можно сочинить песню про него. В Интернете я нашел альбом 1996 года Прощай, Нью-Йорк и поразился песне Тимур. В стилизованно-кавказском ритме, но в своей привычной гармонии, с неизменной отмашечкой в виде уменьшенного трезвучия на второй ступени Токарев рекламирует магазин какого-то Тимура на углу 21-й стрит и 5-й авеню, сообщая, что хозяин магазина его друг и продает музыкальную аппаратуру хорошего качества:
За время своего долгого знакомства с поэтическим миром Токарева, я бросил Институт связи и поступил на филологический факультет МГУ и в аспирантуру. На филфаке, скажу я вам, не очень-то было принято слушать Токарева. Само собой разумелось, что это попса, фуфло. Правильно поняв, благодаря филологическому образованию, что нехорош Шуфутинский, но не сумев разобраться, чем именно он нехорош, студенты вместе с ним "выплеснули" и Токарева, а заодно и все жемчужины двадцатилетней давности, вплоть до гения и новатора Аркаши Северного, без которого другим был бы облик и русских ВИА, и рока, и КСП. Вертинского или, скажем, Утесова не херили, потому что они уже были каноном интеллигента, а для таких, как Токарев, всегда был готов набор штампов-инвектив: "подумаешь", "ресторанная музыка", "три блатных аккорда", - и этим якобы все сказано. Только вот теперь, не только закончив университет, но и защитив диссертацию о Короленко, я осмелел настолько, что решаюсь сказать вам очень простую вещь: Вилли Токарев - не только прямой отец русской ресторанно-эмигрантской песни "третьей", "американской", волны, но и важнейшее промежуточное звено между русским магнитофонным андеграундом конца 60-х - начала 70-х и так называемым "русским шансоном", стремительно начавшим расти с середины 80-х годов (Новиков, Асмолов, Джигурда, Круг, Полотно, Трофим, Шелег, Кучин, Лесоповал и др.) и правдиво отображающим жизнь. Вилли Токарев - центральная фигура в этой преемственности. Он прототипический эмигрантский бард 80-х, символ жанра, его король, козЫрная карта, если угодно. Трудно переоценить роль и значение Вилли Токарева в истории русской песни. Но скажите мне: почему же я этак с 1993 года ни разу не купил ни одного альбома Вилли Токарева? Одно из двух: либо на меня все-таки бессознательно повлиял интеллектуальный диктат, осуществляемый творцами современных вкусов, либо поздний Токарев действительно менее интересен и его можно уже так активно не покупать. Сейчас же пойду и куплю всего Токарева в mp3, чтобы, во-первых, заполнить лакуны, а во-вторых, проверить - все ли правильно в этой статье? Настоятельно рекомендую вам сделать то же самое. поставить закладку написать отзыв
|
Молодежный филолог и акын urport@cityline.ru URL |
|
||