В сегодняшнем "кислотно-щелочном" арт-пространстве нечто по-настоящему хорошее может существовать лишь под маской "плохого вкуса". Речь идет о независимой продюсерской группе "Bad Taste", представляющей в России интересы лондонского трио The Tiger Lillies, а также выпустившей альбомы Псоя Короленко и "Каберне Денев". Псой - это куплеты для образованной публики, "Каберне" - это ска для такой же публики, а "Тигровые Лилии" - это наше все. Достоевский отдыхает в обществе экзальтированных старушек, да и, на самом деле, остальной мир тоже отдыхает. "The Tiger Lillies" оказались для меня вершиной всего того, что я когда-либо видел на сцене (за исключением, может быть, оффенбаховских "Сказок Гофмана" в версии Королевской оперы Валлони).

Возьмите Патрицию Каас, помножьте ее на Эдит Пиаф, смените ей пол, возраст, видовую принадлежность, заставьте долго вникать в стилистику "Звуков Му", раннего "Ноля", раннего же "Мэднесс" и одновременно переводить на английский тексты "Чердака Офицера", сверху полейте это спагетти Вертинским и немного - брехтовскими заморочками┘ Получилось слишком много, что говорит лишь о том, что при откровенной, вроде бы, "постмодерничности" "The Tiger Lillies" уникальны. Это нельзя свести к цирковому шоу - несмотря на клоунские одежды ("профессорский" прикид ударника Эдриана Хьюджа, "гангстерский" - контрабасиста Эдриана Стаута и маска Пьеро на лице солиста Мартина Жака) и общее сценическое поведение. Это и не "богемные извраты" - пусть лирический шансон и посвящен сексу с мухами (вспоминается, кстати, олейниковское "Я муху безумно любил┘ О муха, о птичка моя!"), а солист поет фальцетом кастрата. Оплывающий грим, злобно-разочарованная гримаса, длиннющая коса, свисающая из-под викторианского котелка, - жирный потный Пьеро, битый жизнью, посылает этой жизни анафему, неумело замаскированную под шутку. Надо ли упоминать, что "неумелость" эта также является частью программы. Пьеро никого не пытается обмануть. Он просто собирает нас под свои знамена, ведет к обрыву, словно дудочник толпу крыс (вместо дудочки - аккордеон).

Если Жак - Пьеро, то Хьюдж и Стаут, безусловно, арлекины. В качестве Коломбины выступает надувная овца (с ней у Жака тоже был секс). Хьюдж надувает эту самую овцу, нежно гладит ее - другой рукой продолжая барабанить по развешанным на стойке кастрюлям. Но стоит лишь Жаку отвернуться, как Хьюдж принимается барабанить овцой. А игрушечную муху, в любви к которой признался Пьеро, тот же Хьюдж убивает мухобойкой. Что остается умному Пьеро? Утешаться своей правотой: "Иисус распят для меня! Для меня!!! ДЛЯ МЕНЯ!!!" В другой песне, правда, Пьеро признается в своей дружбе с дьяволом, но дружбе несколько вероломной: улучив момент, он зарезал дьявола и сам стал править адом.

Но это - лишь любопытные детали, разговор о которых не раскрывает сути. Главное - сам образ старого умного противного Пьеро, к которому не испытываешь жалости, которого невозможно любить, над которым невозможно смеяться. Этот Пьеро требует одного: безоговорочного подчинения. Как вождь. Как смерть.