Прошедший сезон для Академического симфонического оркестра Московской филармонии был юбилейным: знаменитый коллектив отметил свое 50-летие. Понятно, что за полувековую историю случалось разное: жизнь имеет особенность быть "полосатой". Но знатоки с удовольствием вспоминают годы, когда оркестр возглавлял Кирилл Кондрашин - с 1960 по 1976. Именно благодаря ему коллективу в 1973 году было присвоено звание "академического". Сложные времена для оркестра настали в 90-х годах: что-то не залаживалось у музыкантов с новыми главными дирижерами, оттого даже не слишком опытный слушатель замечал значительное снижение уровня когда-то великолепного ансамбля. Это ощущали и сами оркестранты. Не зря они в 1998 году сами "призвали на царствие" Юрия Симонова, помня его и на посту музыкального руководителя Большого театра, и как создателя Государственного Малого симфонического оркестра СССР, и профессора Московской консерватории.

Ситуация, надо прямо сказать, не часто встречающаяся в нашей, в общем-то, разнообразной жизни. Мы скорее привыкли обсуждать изгнание или уход главного дирижера, режиссера, художника (перечисление можно продолжить). А тут наоборот! И самое удивительное, что обремененный многочисленными зарубежными обязательствами, возникшими за десятилетие его отсутствия на Родине, маэстро согласился. За эти четыре года оркестр вновь набрал силу. Это подтвердили не только праздничные концерты, единодушно отмеченные прессой. Критики включили коллектив в тройку лучших московских оркестров. С этого и начался наш разговор с Юрием Ивановичем Симоновым, народным артистом СССР, профессором.

РЖ: В конце сезона по его результатам был проведен опрос, и Академический симфонический оркестр МГАФ, руководимый вами, в этом рейтинге занял третье место после РНО (Владимир Спиваков) и БСО (Владимир Федосеев). Как вы относитесь к рейтингам и как вы сами оцениваете работу вашего оркестра?

Юрий Симонов: Мне всегда нравилось судить себя по возможно высоким меркам; естественно, что я пытаюсь в том же ключе оценивать работу коллектива, которым руковожу. Четыре года назад сами музыканты оркестра попросили меня помочь им вернуть свою былую славу. Срок небольшой, но достаточный для подведения некоторых итогов.

Могу сказать с определенностью, что я лично доволен нашим сотрудничеством, поскольку во время каждого моего очередного приезда в Москву нам удается подняться на еще более высокую ступень мастерства - и техническую, и, главное, художественную, артистическую. Ведь публика, приходя на концерт, надеется получить удовольствие не столько от аккуратно озвученного произведения (это она может найти у себя дома в записи), но, главным образом, от стиля и характера музицирования данного коллектива. А это - невероятно тонкая вещь: здесь все зависит от суммы мастерства оркестра и дирижера. Мастерство же это складывается из множества мелочей, которые всем участникам процесса приходится учитывать в повседневной репетиционной работе. Разумеется, было бы преувеличением сказать, что мы безупречны на этом трудном пути. Приятно, что в рейтинге наш оркестр не на последнем, а на третьем месте, но я слышал (улыбается), что бывают и другие рейтинги. Наверное, главное в каждом из них, как однажды сказал Грибоедов: "А судьи кто?"

РЖ: В феврале в вашем оркестре было конкурсное прослушивание, значит ли это, что у вас существует кадровая проблема?

Ю.С.: Прослушивания и конкурсы у нас не только нормальная, но и необходимая часть жизни. Несмотря на то, что директор Московской филармонии А.С.Безруков делает все возможное, чтобы мы получали больше денег, но их, конечно, недостаточно. Это можно объяснить, ведь мы не единственный филармонический коллектив, а потом - инфляция, рост цен. Один остроумный человек сказал, что относительно наличия денег в реальной жизни могут быть два варианта: "денег - не хватает" и "денег - нет совсем". Третьего не дано. Но в наших кадровых проблемах деньги - не единственная и даже, думаю, не главная причина. Дело еще в том, что не все музыканты способны освоить тот стиль работы, который я предлагаю оркестру. Ведь постановка и решение высоких творческих задач требуют от каждого оркестранта не только голого профессионализма, но и преданности делу, творческого горения. Для работы в нашем коллективе недостаточно формального присутствия на репетициях - надо любить и уметь музицировать, уметь "включаться" эмоционально. Некоторые музыканты в свое время не были приучены к этому, и такой стиль работы им дается нелегко.

Мне бы хотелось, чтобы слушатель, придя в зал, где играет наш оркестр, оказался бы во власти музыкальной стихии, и, забыв о жизненных неурядицах, с наслаждением погрузился бы в то прекрасное, что звучит со сцены, как в реальную действительность. Чтобы он покидал зал с просветленным лицом, окрыленным, обновленным, более счастливым человеком: своеобразная музыкальная психотерапия, что-то, граничащее с гипнозом. Подобного эффекта достигнуть непросто. Именно поэтому мы терпеливо ищем таких музыкантов, которые способны настолько увлекаться собственной игрой на инструменте, что невольно вовлекают в этот процесс присутствующую в зале публику. Выходит, что мы как бы коллекционируем музыкантов особого стиля, подбираем специальную команду. Трудно поверить, но при таком непопулярном в наше время подходе к комплектованию коллектива нам все же удалось за последние два сезона заполучить в оркестр довольно много высокоодаренных исполнителей. А это означает, что не так уж плохо обстоят дела с талантами в новой России: есть еще молодые (да и не только молодые люди), для которых любовь к своему делу - не пустой звук.

Конечно, не всем подобный взгляд на работу в оркестре близок. Некоторые самой природой не приспособлены к сосредоточенной эмоциональной деятельности, а потому просто физически не могут выдержать длительного и концентрированного артистического напряжения. Стыдно признаться, но при более "дифференцированном" погружении в технологию игры оркестра вдруг обнаруживаешь, что, оказывается, у нас еще есть музыканты, не имеющие элементарной школы оркестровой игры; кому-то не хватает технической оснащенности, иным - собственной увлеченности музыкой.

Не следует забывать, что в любом коллективе кроме материальной проблемы существует еще проблема морального климата. У нас среди музыкантов преобладают нормальные и даже хорошие человеческие отношения. Отрадно, что этот процесс прогрессирует: постепенно нас покидают скандалисты, лентяи, иждивенцы, люди, с детства не любящие музыку, видящие в ней лишь средство добыть деньги. Как-то естественным путем получается, что все вредное, способное помешать тонкому процессу совместного музицирования, постепенно отторгается нашим коллективом. И действительно - куда приятнее работать с человеком, у которого хотя и есть какие-то профессиональные слабости, но который, имея позитивный жизненный настрой, сам без особого нажима "сверху" старается эти свои слабости изжить.

Мы всячески поощряем в наших музыкантах доброжелательность, вежливость и терпимость ко всему, с чем им приходится сталкиваться на работе. Уважая в наших людях их личностные и артистические достоинства, мы стараемся помочь им освободиться от негативных привычек, которые поощрялись стилем отношений в недалеком прошлом этого коллектива. Мы помогаем людям изжить в себе страх, замкнутость, недоверие к окружающим, подозрительность к руководству, вкус к интригам, критиканство, демагогию и другое. В то же время, по моему убеждению, атмосфера психологической раскованности и отсутствие у работника примитивного страха перед "начальством" не должны приводить к анархии и хамству, а наоборот - должны оборачиваться его же (работника) боязнью навредить общему делу, опасением испортить общий труд. За всеми этими проблемами неусыпно наблюдает наш новый директор оркестра А.В.Глазырина. При этом мы стараемся следить за тем, чтобы каждый музыкант осознанно воспринимал те непременные условия, которые являются творческой основой нашего коллектива. Ведь профессиональная чистоплотность, скрупулезное соблюдение мельчайших подробностей, зафиксированных в нотном материале, являются показателем уровня культуры, без которой немыслимо высококлассное исполнение.

РЖ: Насколько зависит качество исполнения от стабильности коллектива?

Ю.С.: Безусловно, нестабильность в коллективе сказывается на качестве исполнения. К сожалению, почти на каждом нашем концерте можно заметить приглашенных из других оркестров музыкантов: чаще всего это оттого, что мы сами отпускаем наших людей подработать с другими коллективами. Бесспорно - это компромисс, на который не каждый руководитель рискнет пойти. Мой учитель Е.А.Мравинский почти никогда на это не шел, но... ведь тогда было другое время, другая страна, другой уровень требований к искусству. Я думаю, что если нам когда-нибудь удастся создать своим музыкантам более терпимые материальные условия, то мы будем просить их не слишком распыляться на стороннюю работу.

Есть и положительные моменты в нашей непростой жизни. За последние годы мы уже дважды побывали в Америке, по разу - в Англии, Германии, Франции, Испании, Италии, Греции, Ливане, Венгрии; в начале последнего сезона состоялась интересная поездка по Европе; в ближайшее время мы посетим Юго-восточную Азию и Японию. Затем снова Англия, Германия, Израиль. Кстати, интересная деталь: почти везде, где мы выступаем, директора залов немедленно после наших концертов звонят на фирму, чтобы выразить свое желание увидеть наш коллектив снова. Это воодушевляет.

Возвращаясь к вашему вопросу, нельзя не признать, что, приглашая на замену своему штатному работнику пусть хорошего, но пришедшего "со стороны" музыканта, мы идем на известный риск. В то же время я не склонен драматизировать ситуацию: это - реальная жизнь и, наконец, просто - болезнь роста. Трудно поверить, но даже на этом пути явных потерь случаются и приобретения. Походит-походит какой-нибудь приличный музыкант из другого оркестра к нам, а там, глядишь... и прижился. Значит, есть в стиле нашей творческой жизни что-то такое, что является притягательным для некоторых хороших оркестрантов из других коллективов. Подбор кадров - тонкий вопрос. Тут, как в дружбе или любви: законы, как говорится, не писаны.

РЖ: В зрительном зале часто слышна фраза, что нет плохих оркестров, а есть плохие дирижеры. Верна ли она и на сцене?

Ю.С.: Абсолютно справедлива. Настоящий дирижер - это личность, человек, способный в момент дирижирования стимулировать в играющем под его управлением коллективе все самое профессиональное и высокодуховное, умеющий объединять энергию и чувства нескольких десятков музыкантов, постоянно направляя их в организуемый им звуковой поток. Если стоящий за пультом не осуществляет эти процессы и не руководит ими, то это означает, что он является не дирижером, а только человеком, исполняющим роль дирижера, тогда как реальным дирижером в данной ситуации выступает сам оркестр. Именно поэтому первый тип руководителя всегда повышает качество любого коллектива, а второй - понижает.

Для меня дирижирование - не столько профессия, сколько сама жизнь, ведь я занимаюсь этим с детства. Кстати, 12 января 2003 года исполнится 50 лет со дня моего дебюта. Это было в Саратове, в школьном оркестре... тогда звучала 40-я симфония Моцарта. Теперь, с высоты немалого практического опыта, становится еще яснее - впереди дорога познания самых главных тайн дирижерского искусства. Чтобы стать действительно настоящим маэстро, нужно невероятно много уметь и желательно больше знать! Кроме того (и это тоже обязательно!) надо обладать солидной дирижерской школой. Без этого значительный успех невозможен. Ведь там, где нет школы, царствует любительщина.

Обратимся к истокам профессии музыканта. Как только у ребенка появляется интерес к игре на одном из музыкальных инструментов, его начинают учить: как правильно держать инструмент, правильно сидеть (или стоять), учат "держать спину", долго "выстраивают" и постоянно подправляют позицию рук, пальцев, следят за положением плеч, локтя и т.д. Если этот процесс пустить на самотек, то из ребенка может вырасти калека. То же может случиться (и случается довольно часто) в нашей "таинственной" дирижерской профессии. Попробуйте взглянуть на некоторых смельчаков за пультом непредвзятым глазом, то есть на минуту забыв, кто перед вами, какие у этого человека связи, деньги или заслуги перед искусством в другой профессии. Присмотритесь повнимательнее, и вы без труда догадаетесь, что, как у Андерсена - "король-то голый!"... Почему-то считается, что применительно к профессии дирижера не существует никаких ограничений для любого, пожелавшего встать за пульт. Да и к чему здесь школа? Но ведь это не так! Даже только в мануальной (двигательной) стороне этого дела важно: как дирижер стоит, когда и куда смотрит, как держит палочку, куда направлена эта палочка и многое другое. Один дирижер - англичанин, который не придавал значением таким мелочам, однажды лишился собственного глаза.

Конечно, особо важен уровень общей и музыкальной культуры дирижера, весь накопленный им интеллектуальный и эмоциональный багаж. Однако не менее важно - как ты эти накопленные ценности выражаешь. Дирижирование - не разговорный жанр; сколько бы дирижер-эрудит не разглагольствовал на репетициях перед оркестром, ему все равно рано или поздно (а именно - на концерте) придется все делать только руками, причем... молча! И вот от того, как он это умеет делать, зависит почти все. Я пишу книгу о нашей профессии, где привожу одну из выведенных мною в результате долгих изысканий формулу, которая звучит так: настоящим дирижером-профессионалом может считаться только тот, кто способен за несколько репетиций из плохого оркестра сделать приличный, из приличного - хороший, а из хорошего - превосходный. Если сказать короче: "на дирижера" надо долго и упорно учиться. И при этом еще нет никакой гарантии, что усилия эти полностью оправдаются и данный дирижер как высокотворческая единица действительно состоится. Вот такова наша профессия!

РЖ: Еще не так давно вы преподавали в Московской консерватории. Есть ли сейчас у вас ученики?

Ю.С.: Есть, и довольно много. Когда К.П.Кондрашин покинул СССР, я принял его класс, который вел с увлечением в течение 12-ти лет, несмотря на огромную занятость в Большом театре. Уйдя из театра и покинув погибший под колесами перестройки Малый симфонический оркестр, я некоторое время еще продолжал преподавать. Однако в начале 90-х годов решил уйти, поскольку как дирижер-практик к тому времени оказался невостребованным, а посвятить себя в расцвете творческих сил только работе в консерватории считал неправильным. Как раз в тот период из Англии последовала серия интересных творческих предложений, которые невозможно было совместить с регулярной педагогической работой в московском ВУЗе. Мне показалось, что профессор консерватории не имеет права давать два-три урока в год, и когда я написал заявление, его (улыбается) с удовольствием подписали. Теперь даю мастер-классы и частные уроки. Молодые дирижеры находят меня в любой точке мира: я консультирую их, воспитываю, направляю. Это очень интересный и полезный для обеих сторон процесс.

За годы, пока я преподавал в СССР, мне удалось помочь многим молодым дирижерам. Теперь многие из них по праву заняли и достойно держат интересные творческие позиции. В последнее десятилетие, то есть годы, проведенные за рубежом, появились новые ученики, в том числе и иностранцы. Денег за обучение не беру, памятуя, как жили и работали в старые добрые времена наши учителя: святые были люди! - создавая многое, довольствовались малым.

РЖ: Ваш оркестр - государственный коллектив. Хорошо или плохо это в наше время?

Ю.С.: И да, и нет. Так уж сложилась моя жизнь: я привык работать в системе, где все звенья между собой связаны, соподчинены, а все вместе служили одной цели. Этой высшей целью для меня всегда была и остается слава русского музыкального искусства. Мне с детства не нравилось быть в оппозиции к кому бы то ни было, тем более государству. Мой характер формировался в 50 - 60 - 70-е годы. Тогда музыкальному искусству советским правительством уделялось достаточно серьезное внимание. Даже в голодные 40-е годы провинциальные музыкальные театры и филармонии имели пусть скромную, но стабильную дотацию и работали с энтузиазмом... Лет десять назад я давал интервью в Лондоне, где с увлечением говорил о Большом театре, наших оркестрах. И вдруг слышу, как корреспондент с явной досадой в голосе прерывает меня: "Да что вы все время хвастаетесь советским музыкальным искусством?! Да у вас же в стране искусство было частью политики!!!" В первую минуту я опешил: мне даже почудилось, что лично я в чем-то провинился, сказал какую-то нелепость. Но придя в себя, подумал: а чего здесь, собственно говоря, стыдиться? Это же замечательно, если у правительства частью политики является... музыкальное искусство.

Сейчас, к сожалению, такого уже нигде в мире нет! Всем наплевать на эту часть человеческой культуры; она почти полностью сброшена на руки спонсоров. Но ведь спонсоры - это люди со своими вкусами и амбициями. А когда человек платит - он получает право диктовать. Конечно, случается, хотя и весьма редко, что люди, дающие деньги, правильно разбираются в существе вопроса. Тогда - успех! А если нет? Тогда они стимулируют рост любительщины; продвигают музыкантов сомнительного уровня, а то и просто своих бездарных знакомых или родственников. По мне, если уж терпеть чье-то тенденциозное вмешательство, то уж лучше пусть это исходит от государства. Лишь бы только исходило хоть какое-то отношение! Ведь самое худшее для профессионального музыкального искусства - безразличие!

Сегодня в нашей стране все смешалось настолько, что один и тот же статус человека или коллектива в зависимости от ситуации может оказаться и выгодным, и опасным. Например, наш оркестр. С одной стороны, хорошо, что мы являемся государственным коллективом, поскольку руководство филармонии и Министерство культуры еще помогают нам, как могут. Но... этот же момент мешает нам самим зарабатывать деньги.

Конечно, прекрасно, что теперь почти все оркестры свободны от мелочной опеки государства и, хотя это непросто, могут сами зарабатывать. Хорошо, что главные дирижеры не обязаны регулярно отчитываться перед Министерством или парткомами; музыкантов не терзаю на выездных комиссиях вопросами, проверяя степень их благонадежности; в последний момент их не снимают с самолетов по анонимному доносу и по решению... кого - не объясняют! Словом, много положительного пришло в жизнь музыкальных коллективов. Это правда, и мы искренно рады этому.

Но ведь правда и то, что оркестров слишком много и почти все они недоукомплектованы; что художественный уровень большинства из них весьма невысок, и перспектив повысить его нет. Что главные дирижеры из музыкальных воспитателей и артистов, каковыми они обязаны быть, если возглавляют коллективы, превратились волею обстоятельств в людей, которые день и ночь... ищут деньги. Кто больше нашел - тот и лучший дирижер. Если завтра не дашь столько же, то ты уже вообще не дирижер! Что репертуар оркестров регулируется так называемым рынком (будь он неладен!). А рынок требует только 4-ю, 5-ю и 6-ю симфонии Чайковского, его же 1-й фортепианный концерт и еще кое-что, но в таком же роде - иначе залы будут полупустые! Вкусы публики извращены всякого рода шоу. А все ради чего? Ради тех же денег. Это ведь тоже правда! Что профессиональный уровень дирижеров продолжает катастрофически падать. Что дирижеры на репетициях стесняются говорить с оркестрантами о музыке, поскольку эта тема перестала всех волновать.

С другой стороны, кого из руководителей культуры страны сейчас интересует уровень игры оркестров? Кто может пригласить главного дирижера "на ковер", как это делала Е.А.Фурцева, и спросить - чем он занимается на репетициях, если артисты его оркестра (или театра) так слабо выступают на концертах? Да и дирижер, в свою очередь, не может пригласить музыканта и всерьез говорить с ним о качестве его работы, рискуя получить в лицо ответ типа: "Платите больше - тогда буду работать лучше!" Получается, что только деньги способны (да и то временно) улучшить ситуацию. Но ведь слабый музыкант, получив сегодня в два раза больше, чем вчера, не может автоматически стать в два раза лучше. Он берет прибавку с благодарностью (или без оной - в зависимости от уровня его воспитания), но остается таким же. И конца этому не видно, поскольку нет рычагов, способных заставить такого музыканта повышать свой уровень и честно работать за то вознаграждение, которое сегодня является реальным!

Кстати, некоторые наши люди весьма наивны, думая, что все музыканты за рубежом довольны своим материальным положением. Где бы я ни гастролировал - всюду находятся оркестранты (и среди них много слабых!), которые, получая весьма большие зарплаты, постоянно бубнят, что им платят мало и что работы слишком много. И в то же время всюду есть оркестранты (и среди них много хороших!), которые работают очень много и всегда очень качественно за весьма скромные деньги. Давно известно, что эмоциональное восприятие человеком действительности напрямую зависит от его характера, психологического настроя и от того, насколько реально он умеет оценить, что с ним происходит. Однако, я надеюсь, вы понимаете, что это философская тирада не имеет отношения к нашим сегодняшним низким зарплатам.

РЖ: Вы работаете в нескольких коллективах - в Москве, Будапеште и Брюсселе. Как удается все свести в единую афишу?

Ю.С.: С трудом. Компоновка сезонов определяется содержанием предложений и проектируется на два сезона вперед. Приблизительно за год до начала следующего сезона отрабатывается и уточняется график передвижений и точный план репетиций в каждом городе, с каждым оркестром. Моя жена Ольга ведет переговоры и переписку, помогая координировать все детали этих планов; старается, как можно раньше и точнее, предвидеть возможные проблемы, чтобы мы успели к ним подготовиться.

Основная моя занятость в Брюсселе: там я работаю с 1994 года и имею стойкие обязательства. В Будапеште каждый сезон ставлю какой-нибудь оперный спектакль, предпочтительно оперу Вагнера. Теперь все больше внимания и времени берет оркестр Московской филармонии. Есть и другие оркестры, где я должен появляться время от времени... Педагогическая деятельность... В редкие интервалы между всем этим, а чаще всего, в дороге - работа над книгой... Пока еще выдерживаю такой график, но, кажется, пора подумать и о себе.

РЖ: С такой жизнью вы не можете не придерживаться железной дисциплины. Не посещает ли вас иногда желание спрятать дирижерскую палочку в футляр и заняться, скажем, разведением цветов?

Ю.С.: Соблазнительно, конечно. Безусловно, хочется иметь досуг. Но не для разведения цветов: для книг, живописи, путешествий. Однако еще сильнее боязнь не успеть сделать основное дело своей жизни. С детства я одержим мечтой: стать дирижером высочайшего класса; такого, что к какому бы оркестру ни вышел - все получается. Может быть, это наивно, но зато увлекательно! До сих пор иду и иду по этому пути. Послушаешь какую-нибудь свою запись - и видишь, что вот тут можно сделать иначе, вот здесь чуть по-другому. И так вся жизнь - в стремлении сделать лучше, чище по стилю, выразительнее. И невозможно остановиться.

РЖ: Что для вас важнее - возвратиться к произведению или открыть новое?

Ю.С.: Конечно, постоянно возвращаться к шедеврам классической музыки. Это - мой главный интерес в жизни. В первую очередь Бетховен - фундамент симфонизма! Мечтаю когда-нибудь сыграть все его симфонии, "открыв" их как бы заново - и для себя, и для публики. Обнажить их "новизну", сделать их созвучными слушателю сегодняшнего дня - не просто застывшими манускриптами, а живыми, впечатляющими картинами духовной жизни человека.

Сейчас в мире так много шума! Оглушительные шоу многотонных эстрадных установок. Это такое безобразие! Это так вредно для духовного здоровья нации! И эта лавина продолжает ползти на нас с Запада вместе с другими прелестями так называемой цивилизации. Все чаще посещает мысль: может быть, нам не обязательно и в этом подражать кому-то? Может быть, наконец, проснется в нашем народе чувство национальной гордости за нашу культуру, которая еще не до конца разрушена?! Иногда начинает казаться, что идет планомерное, направленное разрушение психики человека. Может быть, здесь тоже необходим свой "Гринпис"? Теперь все, кому не лень, упражняются в "музыкальном бизнесе". Интересно, что на Западе как раз именно этот шум и называется музыкой, тогда как нормальная музыка стыдливо именуется уважительным, но уже почти скомпрометированным в глазах масс полуругательным словом классика. Бедная публика, как выброшенная на песок рыба, задыхается от суррогата, подделок, от бессмысленных потуг на искусство. Даже профессионал иной раз способен заблудиться среди этих ярких этикеток. Что говорить о простом слушателе! Пора с этим как-то бороться. Как? Не с автоматом же в руках: наверное, только личным примером...

РЖ: Уже известно расписание следующего сезона. У вашего оркестра абонемент под номером 1. Это для вас что-то значит?

Ю.С.: Для меня - ничего. Когда артист выходит на сцену, все формальные обстоятельства отступают на задний план.

Конечно, это имеет значение для публики - она выбирает.

РЖ: С какими критериями вы подходите к приглашению солистов?

Ю.С.: Солист - это партнер. Этим многое сказано. Меня не волнует - в моде он сегодня или нет. Пусть мой коллега по сцене не имеет громкого имени, лишь бы импонировал мне своим темпераментом и отношением к делу. Общаясь с солистом впервые, я стараюсь внимательно наблюдать: как он ведет себя на репетиции, концерте; как оценивает себя, игру оркестра, мой стиль работы. И оценивает ли вообще: многим солистам не до чего - они заняты только своей персоной! Если я вижу, что солисту нравится играть с нашим оркестром, со мной как партнером, то при условии, что и он мне интересен как артист, я его приглашаю еще раз. Но часто бывает, что солиста интересует не музицирование с другим, неизвестным ему ранее дирижером, с целью обогатить себя какими-либо музыкальными идеями, а лишь возможность получить еще один концерт с оркестром. Отсюда стиль его поведения: показаться на сцене, "без проблем" отыграть, а потом сразу же улизнуть с друзьями на вечеринку. Другой вариант - весь оставшийся вечер разговаривать в артистической, разумеется, не на музыкальные темы, а просто так, "за жизнь", даже не сказав дирижеру "спасибо за сотрудничество", или, хотя бы "до свидания"; я уже не говорю о такой роскоши, как послушать второе отделение концерта, где еще продолжают выступать оркестр и дирижер - твои партнеры, с которыми ты только что играл. Если я вижу нечто подобное - значит мы разные люди, и нам не следует в будущем терять друг на друга время. Кстати, Е.А.Мравинский вообще не любил выступать с солистом.

РЖ: Где из трех ваших основных городов вам интереснее работать?

Ю.С.: Перефразируя одну расхожую "народную мудрость", могу ответить: где бы ни работать - лишь бы работать! Если серьезно, то... непросто ответить на этот вопрос. В конечном итоге - в Москве. Хотя тут есть нюансы, которые требуют пояснения.

В Брюсселе, например, оркестр меня прекрасно чувствует; молниеносно реагирует на любой мой жест - все-таки уже более 8 лет вместе! Они любят играть со мной, а я люблю ими дирижировать; у нас своя публика. Это - много! Собственно говоря, этого вполне достаточно для счастливой творческой жизни дирижера. И все же: в чужой стране - это в чужой стране. Со временем становится все очевиднее, что русскому человеку лучше работать в России: как бы хорошо к тебе ни относились на Западе - глубокого понимания своего труда там вряд ли найдешь.

Правда, и на Родине тебя могут отторгнуть. Ведь чем лучше ты делаешь свое дело, тем больше раздражаешь коллег по профессии. Даже если они являются хорошими специалистами и, как принято выражаться, сами "в порядке", то все равно им неприятно, что есть еще кто-то, с кем их можно сравнивать. А середняков ты постоянно раздражаешь уже только тем, что еще жив и ходишь по земле. Но при всем этом - здесь ты работаешь на своих людей. Ты говоришь на родном языке, можешь более точно объяснить музыкантам любое твое творческое пожелание, выступаешь перед своей публикой, которая воспринимает тебя всерьез (со знаком плюс или минус - неважно), но не безразлично, не просто как модную сегодня игрушку. В этом есть что-то по-настоящему ценное, и вряд ли стоит окончательно менять эти ценности на другие.

В то же время венгры первыми выступили с инициативой отпраздновать мой юбилей. В Будапеште по этому поводу был организован незабываемый концерт! Не буду перечислять всего, достаточно упомянуть лишь о том, что четыре оркестра играли под моим управлением. Вообще в Венгрии меня очень любят: может быть, за то, что не занимаюсь политикой в музыке, или за то, что не капризничаю по пустякам, а работаю с любыми оркестрами, невзирая на скромные гонорары. В день моего рождения, за 30 лет активной творческой деятельности в стране, я был награжден офицерским крестом Ордена Венгерской Республики.

В Москве Министерство культуры и филармония также отметили эту дату специальным концертом, а Президент наградил меня Орденом Почета... Но у нас, в России, как-то всего слишком много. Пространства... людей... Особенно теперь. Такое впечатление, что находишься (смеется) на рынке: все время кого-то задеваешь локтем, и сам как бы толкаешься, пытаясь "продать" свой продукт, а тебя при этом не очень-то охотно пропускают на это торжище. Откровенно говоря, это не слишком приятно. Ведь искусство для серьезного артиста - не бизнес, а удовольствие и единственная форма жизни. Но надеюсь, что мы с оркестром все эти "гримасы времени" в конце концов переживем. Главное - честно делать свое дело и не терять силы на глупости.

РЖ: Глупости - это что?

Ю.С.: Самореклама. Борьба с прессой. Непременное стремление доказать всем, что ты великий, единственный. В конечном итоге - это абсолютно бессмысленная суета и глупая потеря времени. Всем не угодишь! Ведь о вкусах не спорят: все равно для кого-то ты - что бы ни сделал! - всегда будешь чужим и потому непонятым. Такова уж судьба художника. И еще: не стоит всерьез ни на кого обижаться. Просто не следует забывать о том, что большинство людей - только люди. И вспоминать почаще Пушкина: "Хвалу и клевету приемли равнодушно / И не оспаривай глупца!"

Беседу вела Татьяна Рыбакина