Здравствуй, не совсем получилось писать тебе каждый день с Волги, по которой я плыл вместе со Спиваковым и Российским национальным оркестром, останавливаясь в разных городах, где они давали свои замечательные концерты. Но все-таки хочу перебрать быстренько то, что осталось в голове.

Как не вспомнить, скажем, Раифский мужской монастырь под Казанью, где в советские годы было что-то вроде исправительного заведения для малолетних преступников, а сейчас малолетки, конечно, съехали, уступив место монахам, но те их по-прежнему опекают, вместе платят за свет и воду, а теперь еще и свой детский приют на территории монастыря организовали, поскольку бездомные дети сами собой прибиваются. Их там человек двадцать от семи до семнадцати лет, помогают монахам территорию убирать. Представляешь картину, едут два мальчика на велосипедах, один другому говорит: "А ты благословение на то, чтобы взять велосипед, получил?" Места красивейшие, это Волжско-камский заповедник. Впритык с монастырской стеной озеро и фонтанчик бьет для душевного благолепия.

Это Казань. А в Самаре зашел перед концертом в недавно открытую католическую церковь сердца Иисусова, которая была, правда, построена еще в 1906 году. И вот собор, скамейки, на которых вразброс сидят человек десять, и музыка. На небольшом электрооргане играет девушка, рядом с ней сидит еще одна, прижав к животу молчащего младенца с соской, и поет. И два молодых мужчины стоят рядом, поддерживая своими голосами хорал. Какая-то библейская картина. И понимаешь, насколько католичество - в рост человеку, его вере. И насколько православие, из которого человеческую нутрь стараются выморить, как клопа, открыв ее для Бога, - дополняет католицизм.

Вечером шел по палубе, увидел Спивакова, сидящего без сил после концерта, рассказал ему, что увидел, а он говорит, что у него три дочери. Живут в Париже. Старшие, поскольку учатся в католической школе, приняли католичество, младшая - православная. Все три были крещены в армяно-григорианской церкви, поскольку Сати, их мама, армянка. Владимир Теодорович и спрашивает у Папы Римского: как быть в такой ситуации? Тот говорит: "Не волнуйтесь, мы все - один дом".

А я вышел из храма, а из двора рядом поднимается густой дым. И пламя открытое. Самара ведь деревянный город. Во дворе двухэтажный дом горит, пламя ревет, участковый милиционер из соседних деревянных домов жильцов выводит. Тут же гаражи стоят, того и гляди, начнут взрываться, субботний вечер, многие на дачи уехали. Мальчишки бегут, кто-то плачет, пожарные машины промчались по улице, чтобы с другой стороны подъехать, все стоят и в ужасе смотрят.

А в двух шагах - самарская филармония. Внутри вся как ракушка, построена армянскими строителями в 1988 году, расцвечена стеклянными люстрами и цветами. И филармоническая публика тут особая, между частями симфоний и концертов не хлопают, как в каком-нибудь Тольятти. Говорят, что они хотели получить суперсолиста на эти концерты. Поэтому пришлось солировать на Страдивари самому Спивакову. Сначала сыграть Второй концерт Моцарта для скрипки с оркестром, а потом тут же взять в руки дирижерскую палочку, подаренную Бернстайном, и дирижировать симфоническим Чайковским. По словам музыкантов, это как сыграть три программы подряд. Плюс пять номеров "на бис" - от Вальса из "Маскарада" Хачатуряна до Адажио Шнитке.

Впрочем, музыканты из РНО не жалуются. Во-первых, плывут все-таки по Волге, вроде как отдыхают, вяленую рыбку с пивком вкушают, хоть, конечно, и музицируют по десять часов в сутки. А во-вторых, главный дирижер с ними. Кроме концертов, репетиции каждый день - готовят программу к открытию сезона в Москве. Один Вальс Равеля чего стоит. Композитор принес его Дягилеву на предмет балетной постановки. Тот говорит: "Равель, музыка хорошая. Но не балет. Так, иллюстрация". Равель поблагодарил, собрал ноты и ушел. Как выяснилось, у него уже начинался рак мозга. И Вальс Равеля - это вам не Болеро. Тут он уже все сказал, что думал обо всем этом мире. Нежнейший вальс, который перебивается мрачнейшими ударными, - как внутри черепа бьет эта боль, вальс смерти. "Загадочнейшее произведение", - говорит Спиваков.

Я слушал все это уже в Саратове. Почему-то семерым московским журналистам места в течение всего турне предусмотрены не были. Даже когда билеты выделялись местными филармониями, они растворялись в карманах администрации РНО. То на откидные посадят, то на приставные. Сидишь где-нибудь под козырьком, двойной звук слышишь. Но все искупилось в Саратовском театре оперы и балеты, где сто человек публики, а среди них и меня, ничтожнейшего, усадили на самой сцене, за симфоническим оркестром. Так что, во-первых, дирижера видишь в лицо. Во-вторых, находишься внутри симфонического пространства. В-третьих, слышишь музыку как бы в зеркальном отражении, - сначала ударные, потом струнные. Впечатление необыкновенное. Ничего не страшно - кругом одна музыка.

Я ведь, признаюсь тебе, уже лет двадцать в консерватории не был. Как в кино и в театре. Или как телевизор не смотрю, кроме новостей и футбола. Жизнь коротка, весь в словесность ушел. Но тут не музыка, тут факт жизни, экзистенциальное переживание. Люди словно для тебя одного играют. Ты взят в комплот, как сказал бы Пастернак, в заговор самой музыки.

И по вечерам Спиваков рассказывает нам с Галей, как не может после таких концертов уснуть всю ночь. Как лежит тихо-тихо, и вдруг Сати говорит ему: "Перестань, я слышу, как ты думаешь". Как где-нибудь в Нью-Йорке, слыша под утро сирены полицейских машин, спросонья отсчитывает такт и определяет тональность. Как в том же Вальсе Равеля вычитал в партитуре тему заупокойной католической мессы Dies irae и поспорил с Денисом Мацуевым, что она там есть, потому что, играя Вальс на рояле, тот даже не подозревал об этом. И то, что, готовясь играть или дирижировать любое сочинение, Спиваков настолько проникается им, что в каком-то смысле кажется самому себе его творцом. Что, впрочем, наверное, так и есть.

В общем, я так обнаглел, что в прошлом письме даже написал, что Гиндин сыграл Первый концерт Шопена для фортепьяно с оркестром не так чтобы очень. Хотя не успел написать, что в Тольятти повторил его очень даже очень. Короче, даже моя мама удивилась и расстроилась: "А если мама Саша Гиндина это прочитает и расстроится? Тоже мне, великий знаток музыки выискался, чтобы оценивать лауреата и пианистическую звезду!" Грешен, увлекся, длинный язык распустил, почувствовал себя в своем праве. Зато очень хорошо понял изнутри хамский снобизм нынешней нашей музыкальной критики. Они ведь всей сворой набрасываются, когда важнее, чтобы тебя "свои" изнутри одобряли, чем соответствие правде. Да еще снаружи "дяди" проплачивают. Тут ведь крупная игра идет. Ходят упорные слухи, что "антиспиваковские" статьи Поспелова и жены его Черемных заказывала... дирекция РНО. Там уж очень характерные ребята всем управляют. С МГИМОшным образованием, пятью языками, дипломатическим прошлым и большими международными связями. Такие вцепятся, живым не отпустят, не та школа. Я уж и на себе это почувствовал. Не поверишь, отписал за это Волжское турне РНО - десять статей и интервью! Думаю, намного больше, чем все остальные, кто там был, вместе взятые. И что? Меня уже достали, что я каких-то спонсоров где-то не указал. Или указал, но не для того издания, где должен был. Хотя и они, если честно, не все обязательства выполнили. Я от "Времени МН" ехал с губернаторами общаться, хотя бы по пресс-конференциям, как те обещали. Но ни одного так и не увидел. В общем, любви не получилось, бесплатный сыр бывает только в мышеловке, и хороших людей найти нелегко. Особенно там, где лежат хорошие деньги. Спивакова только жалко. Он человек, действительно, необыкновенный, интеллигентнейший, и с дирекцией РНО с виду не совпадает не только на физиологическом, но, я бы сказал, уже на антропологическом уровне.

Так что где ждешь всего хорошего, его, как правило, не оказывается. Жизнь сволочная и состоит из контрастов. Я все время искал в городах Интернет, чтобы отправить тебе письмо и разные статьи по редакциям. В Тольятти нашел интернет-центр в обычной районной библиотеке, куда меня тут же записали за два рубля. Десять компьютеров, мгновенное соединение, божеские деньги, полно народу за ними сидят. Библиотекарша с высшим образованием получает тысячу рублей в месяц. Косметический набор в торговом комплексе "Русь" через дорогу стоит дороже. Тысяча рублей - это пятьдесят минут на картинге погонять рядом с той же библиотекой, чем и не преминули воспользоваться перед концертом молодые музыканты из РНО.

А в Саратове - наоборот. Выход в Интернет, куда ни совался, строго засекречен и начальством не разрешен. Зашли с Галей в областную библиотеку для детей и юношества. Сорос выделил им семь компьютеров. Создали специальный отдел. Но детей к этим компьютерам не допускают. Говорят, что Сорос, мол, не оплачивает нам выход в Интернет, а мы за каждую минуту должны соответствующую бумагу в финансовое управление отсылать. И вообще, про электронную почту я им первый сказал. Гад, выходит, этот Сорос, только лишнюю головную боль придумал. Ну они и ограничились переводом своего каталога в электронную форму. А то, что книги эти в Интернете можно читать без проблем, - это для детей вредно, от экрана излучения идут. И вообще они не собираются со всякими интернет-кафе конкурировать. Как подумаешь, сколько в этом Саратове юношеской наркомании, так и хочется этих "культуртрегеров" куда-нибудь на цугундер. Зато в интернет-кафе "Бешеная мышь" через дорогу ничего не мешает сдирать с посетителей по 90 рублей за час - втрое выше нормальной цены. Вообще Саратов произвел тягостное впечатление своей грязью, мусором - на центральных даже площадях, рядом с местной Думой и памятником Столыпину. Все особняки загорожены шатрами общепита, окрас особняков XIX века дикий, как у какой-нибудь IKEA, в подъездах красивейшие лестницы и решетки под таким слоем пыли. Экскурсовод, показывая на набережной памятник Гагарину, всерьез поинтересовалась, знаем ли мы, кто это такой. Неудивительно, что журнал "Волга", который был тут вполне вровень столичным, уже закрыли. В общем, странная жизнь. Думаю, не только в Саратове.

Как говорил тот же Владимир Спиваков, окажешься где-нибудь в мидл Америке, глаза бы не смотрели. Закроешь их и представляешь, как идешь по коридору своего дома на улице Верди в Париже - тут тебе картина Анненкова, тут Серебряковой, тут Коровина, - сразу жить хочется. "Знаете, Игорь, что имел в виду Гераклит, говоря, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку? Что мы уже в ней находимся".

Вот так, мой милый. Стоящий по горло в этой реке,

Игорь Шевелев