Юбилейный, ХХ фестиваль Next Wave в нью-йоркской "Бруклинской академии музыки" (BAM) открылся оперой Филипа Гласса "Галилео Галилей". Ее мировая премьера состоялась в конце июня, так что нынешний показ, первый в Нью-Йорке, также можно считать премьерным.

Театральную сторону постановки - либретто и режиссуру - взяла на себя Мэри Зиммерман, режиссер чикагского Goodman-theater'a (по заказу которого опера и была написана), уже известная своими успешными театральными адаптациями классических произведений, включая "Илиаду" и "Метаморфозы", а также своими постановками таких, казалось бы, не театральных произведений, как "Записные книжки Леонардо да Винчи".

Либретто "Галилея" оказалось совершенно под стать музыке Филипа Гласса: авангардистское и минималистическое, с учеными изысканиями и неожиданными вставками.

Опера начинается с того, что ослепший под конец жизни (малоизвестная подробность) Галилей (тенор Джон Дуйкерс) сидит около изобретенного им телескопа, и размышляет о том, является ли его слепота божьей карой за гордыню, или же за то, что он смалодушничал и отрекся от своих идей в инквизиции. Воспоминание об этом разворачивается в следующую сцену - сцену отречения, и этот прием, вполне в духе минимализма, повторяется девять раз, по числу сцен идущей полтора часа оперы, а действие движется от конца к началу - от Галилея-старика к Галилею-ребенку.

Одна из сцен смонтирована по подлинным письмам к Галилею его старшей незаконной дочери, постриженной в монахини под именем Марии Челесты ("Небесной"), а еще одна разыгрывает в лицах реальный фрагмент из главного сочинения Галилея - "Диалога о важнейших системах". Кроме того, в либретто использованы подлинные протоколы допросов Галилея в инквизиции. Подлинность и важность всех этих текстов подчеркивается тем, что они - и только они - проецируются, как субтитры, на задник сцены.

Кроме того, в последней сцене, перед Галилеем-ребенком разыгрывается целая маленькая опера XVII век, - отец Галилея, Винченцо, был известным музыкантом и одним из создателей самого жанра оперы - еще одна малоизвестная ученая подробность, чуть ли не специально ради которой (а также, видимо, ради того, чтобы внести "дух барочного католицизма") в состав исполнителей был включен контр-тенор - Марк Крайтон.

По контрасту с таким "вывернутым наизнанку" сюжетом, постановка чрезвычайно добротна и реалистична - сутаны, камзолы, шляпы и бороды той эпохи, апельсиновые дерева в кадках, плывущая через сцену гондола. Сцена, в которой молодой Галилей проводит физические опыты с ускорением и движением, сделана как пантомима - под бравурную тангообразную пьесу Гласса молодые люди бегают, прыгают, перекидываются мячиками и стоят на головах - кажется, что просто от избытка сил и юношеского задора.

Говоря об опере, я ничего не говорю о музыке. Музыку сложно описать словами, тем более минималистскую. Стиль Гласса узнаваем, и при этом опера не кажется сухой и рассудочной - повторяющиеся пассажи слаженно звучащего камерного оркестра (Eos orchestra, дирижер Уильям Лампкин) оттеняют вполне виртуозные арии персонажей.

Опера заканчивается тем, что за маленьким Галилео, наблюдающим поставленную его отцом оперу, начинает наблюдать взрослый Галилей, за которым, в свою очередь наблюдает Галилей-старик. Потом выходит Мария Челеста и за руку уводит всех троих Галилеев прямо в Рай. В подкрепление такой развязки Зиммерман приводит слова самого Галилея о том, что Библия - это книга о том, как попасть на небо, а не о том, как небо устроено и подробно объясняет, что Галилей вовсе не был таким атеистом-рационалистом, каким его хотели представить следующие поколения.

В программке синопсис оперы предваряется предупреждением: чтение развязки может лишить удовольствия от просмотра. К сожалению, я смело могу описать развязку: едва ли российскому зрителю скоро представится удовольствие посмотреть эту оперу, современную и архаичную одновременно.