Казарновская - человек, который живет ярко и разнообразно. Она, наверное, могла бы стать журналистом, импресарио, киноактрисой, фотомоделью. Но дочь генерала решила посвятить себя пению и, пройдя "сквозь строй" Московской консерватории, стала звездой Музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко. В историю должны войти слова Тихона Хренникова о Казарновской, когда она в неприлично коротких шортиках (в СССР тогда секса не было) пела Зосю Синицкую в его очередной нетленной опере "Золотой теленок": "У этой девушки в голосе сперма!". Рулевой советских композиторов оказался прав - в будущем Любу (а именно так стали писать ее имя в западных афишах - Ljuba) не раз назовут самым горячим и эротичным русским сопрано. В 1989 году, когда Казарновская жила уже в Питере и выступала у Гергиева в Мариинке, она выходит замуж за австрийского оперного продюсера Роберта Росцика. По разным причинам ей пришлось уехать из России на пять лет. Она стала звездой на Западе, пела в "Метрополитен", "Ковент Гарден", "Ла Скала" и всех других самых престижных театрах. Успела стать последней музой Караяна в Зальцбурге. Не раз была партнершей Паваротти, Доминго и Каррераса.

Сейчас живет в Москве, но продолжает ездить по миру. Устав от привычной оперной мясорубки, решила попробовать себя на эстраде, спела с Басковым, Киркоровым и в нескольких собственных шоу. Организовала свой Фонд и вместе с мужем занялась международными проектами. Регулярно привозит к нам интересных людей - Ренату Скотто, Франко Бонисолли, сейчас на очереди ее совместный концерт в Кремле с популярным аргентинским тенором Хосе Кура.

---

РЖ: Люба, а вы никогда не думали, что оперный менеджмент - ваше второе призвание?

Л.К.: Наверное, так оно и будет, но попозже - не торопите меня.

РЖ: Как возник проект с Кура?

Л.К.: Кура - особая фигура в сегодняшнем оперном раскладе. Его называют певцом ХХI века, ему платят самые высокие гонорары в мире. Его лицо - именно сегодняшнее лицо оперы, а не Кабалье третьей свежести - смотрит на вас со всех обложек и витрин. Он в самом расцвете и знает, чего хочет. Он нарасхват, но соглашается петь только тот репертуар, где чувствует свою стопроцентность. Он многогранен, как всякий талант, и, надеюсь, в Москве покажет себя во всем блеске. Хосе не только великолепен как тенор, но и красив как мужчина, я бы сказала, очень плотской красотой, - женщины сходят с ума при виде этого аргентинского мачо, но, к их огорчению, он хороший семьянин и к нам приедет с женой. Недавно он открыл собственное агентство и свой конвейер крутит сам. Необычность его московского визита будет в том, что Кура покажет себя с разных сторон: будет петь со мной гала-концерт в Кремле не только как тенор, но и как баритон, и даст отдельный симфонический концерт в Консерватории как дирижер. Недавно он стал главным приглашенным дирижером польского оркестра "Варсовия". Опера для Хосе - удовольствие, а не работа. Он очень современный и свободный человек. Ненавидит галстуки и бабочки и любит петь с расстегнутым воротом.

РЖ: Чем вам удалось заманить столь недоступного идола?

Л.К.: Оказывается, он давно хотел приехать в Россию, но его здесь не очень знали и не приглашали. Не мог же он сам напроситься! До нас ему предлагал приехать Гергиев, но это не совпало с его творческими планами. А мы даем ему полный творческий карт-бланш. Я с ним до сих пор не пела, но он видел мои записи и предложил, чтобы это был не сольный концерт, а дуэтный. Он считает, что лучше, когда нового певца публике представит русская примадонна, которую здесь знают и любят. Так же было и с Бочелли, когда он услышал меня в концерте на RAI uno и захотел спеть со мной "Адриену Лекуврер" в Большом театре. Эту идею поддерживали Васильев и сменивший его Рождественский. Но потом пришел господин Ведерников и сказал, что театру это неинтересно - и... осуществил перенос этой оперы из "Ла Скала". Так Россия лишилась возможности услышать Андреа Бочелли.

РЖ: Какую программу вы задумали с Кура?

Л.К.: Конечно, итальянскую. Будут арии и дуэты из "Аиды", "Трубадура", "Мадам Баттерфляй", "Мефистофеля", "Паяцев" и "Андре Шенье". Мы делаем театрализованный концерт в рамках сюжета "Паяцев", режиссером пригласили Дмитрия Бертмана.

РЖ: Изменятся ли как-то ваши героини, когда вы будете петь с Кура?

Л.К.: Конечно. Но это будет экспромт. Хосе сам яркая индивидуальность, и он так много предлагает как партнер, что, конечно, я буду выстраивать наши взаимоотношения на сцене сообразно его посылу. Если он будет более агрессивен и напорист, чем к этому привыкла я, мне тоже придется быть активней. Или наоборот, принять более мягкую позицию. Но, например, я уже сейчас решила, что в дуэте из "Андре Шенье" я буду более жесткой и современной, чем принято трактовать эту романтическую героиню, поскольку в этой роли сам Кура очень жесткий. Недда у меня тоже будет с характером, как и его Канио.

РЖ: В чем уникальность его голоса?

Л.К.: У Хосе есть особая темно-вишневая, баритональная краска, которая была присуща, допустим, Карузо или дель Монако. И - я открою маленький секрет - в нашем совместном московском концерте он решил спеть не только арию Канио "Смейся, паяц", но и Пролог из этой оперы Леонкавалло, предназначенный для баритонов.

РЖ: Ваши ближайшие планы до концерта в Кремле?

Л.К.: Паваротти объявил об уходе со сцены через три года (сейчас ему 67), и в связи с этим начинается его грандиозное прощальное мировое турне во всех городах, где он пел. Это серия концертов, в которую войдут монографические, из музыки Беллини, Верди, Пуччини и так далее, каждому городу достанется какой-то один композитор. 12 октября Лучано пригласил меня принять участие в Верди-гала в Монте-Карло - мы должны вместе петь первый дуэт из "Отелло", финальные сцены из "Аиды" и "Травиаты".

РЖ: А целиком "Аиду" вы еще не пели?

Л.К.: Нет. Готовлю ее для фестиваля в Таормине.

РЖ: Что взволновало вас больше всего за последнее время?

Л.К.: Недавно у меня были концерты в Вашингтоне, и на один пришла знаменитая сопрано прошлых лет Эвелин Лир, прославившаяся в операх Вагнера и Берга. Мы разговорились, и она спросила, не думала ли я когда-нибудь о "Лулу" - и на всякий случай, если я решусь, она посоветовала мне хорошего коуча (концертмейстера, который делает с певцом партию). Я ответила, что до сих пор так и не решила для себя, какой же все-таки голос способен адекватно изобразить этот ядовитый цветок зла. Ведь кроме прочих сумасшедших задач, ты должна качественно отоварить все эти запредельно высокие ноты. А она улыбнулась и сказала: "Да не в голосе тут дело, голос может быть самый непонятный, но это должен быть голос-хамелеон и актриса, умеющая окрашивать его в соответствии с ситуацией". Потом, в конце июня я пела в "Сан-Франциско Симфони Холл", с оркестром под управлением Майкла Тилсона Томаса в опере-балете Римского-Корсакова "Млада", и на прощание маэстро спрашивает меня, что будем делать следующее. Я с сомнением в глазах предлагаю "Лулу" и слышу в ответ: "Не советую" - "Почему?" - "В эти тяжкие можно пускаться в самом начале карьеры, когда вам 20 и нет ни имени, ни репутации, то есть когда вы - чистый лист". На том и расстались, а я продолжала думать над "Лулу" и пришла к выводу, что это даже не "Саломея", в которой есть привязка к конкретной мелодике и к определенному (вагнеровскому) стилю. Стать Лулу на середине пути безумно сложно и страшно, так как музыка Берга требует отрешиться от всего, что было раньше, забыть весь пройденный до этого репертуар и сформировавшиеся тембральные стереотипы, обнулить свое музыкальное сознание и стать девчонкой. Можно только принять эту музыку "на грудь" и опытным путем проверить, как ваш голосовой аппарат на нее реагирует. На Западе Лулу всегда пели и поют молоденькие дебютантки - это достаточно быстрая слава, и этим девочкам не очень-то страшно, что через пять лет они могут остаться без голоса.

РЖ: А по какому поводу была в Сан-Франциско "Млада", которая даже на родине, в Большом театре, не смогла удержаться, несмотря на блестящую постановку Покровского-Лазарева-Левенталя?

Л.К.: Это был большой фестиваль русской музыки с участием Вадима Репина, Максима Венгерова и других. Три раза мы спели "Младу", два раза Еврейский цикл Шостаковича, кроме этого, я выступила с концертом русских арий, а Тилсон продирижировал "Картинки с выставки" Мусоргского. Как они играют русскую музыку! Я просто сошла с ума от восторга (и публика, разумеется, тоже). У нас так давно не играют. В газетах было написано, что форма у оркестра даже лучше, чем в "Метрополитен". И это похоже на правду. Есть запись, и если она пройдет по всем параметрам live, ее выпустят на CD, если нет, то Тилсон собирается делать еще одну. "Млада" была в полусценической версии (модный нынче semi-staged), с балериной в титульной роли и в оригинальной режиссуре Питера Маклинтока из "Метрополитен" (его вы можете знать как постоянного ассистента Роберта Карсена). Посередине стоял подиум, и певцы на нем возвышались над оркестром. Сделали потрясающие минималистские декорации в духе языческого модерна и Рериха - Ярило - солнце, прорывающееся сквозь облака. Все остальное дорисовывала игра света. В костюмах тоже просматривалась претензия на старославянский стиль, но по духу они были очень современными. У Войславы, то есть у меня, было сильно приталенное платье с широко расходящимся шлейфом, и на интенсивно красном фоне, подобно звездам, громоздились какие-то серо-черные ляпы. Плюс очень красивый головной убор типа венка-повязки с лентами, вплетенными в волосы. Я выходила под аплодисменты. Княжичем Яромиром был Гегам Григорян, моего отца Мстивоя великолепно представлял Тигран Мартиросян, чья международная карьера летит на всех парусах, меццо-сопрано из Израиля Сусанне Порецки, которая поет уже и в "Мет", и в "Бастиль", достались две роли - чешского барда Лумира и подземной богини Морены, и она периодически меняла брючный костюм на платье такого же покроя, как у меня. Цикл Шостаковича мы пели вместе с ней и Всеволодом Гривновым. Этот певец вырос сейчас в большого тенора, недавно я слушала его в "Адриенне Лекуврер" и не могла нарадоваться. Наше знакомство с Севой произошло лет десять назад в Монте-Карло в спектакле "Отелло", когда он был совсем еще юным начинающим певцом и дебютировал в роли Кассио, а я готовилась стать мамой и была в интересном положении. Но самое интересное, когда здесь слышат про "Младу", то говорят, что это скучно. Как вам это понравится?!..

РЖ: Почему бы не привезти Тилсона Томаса на гастроли в Россию?

Л.К.: Я все сделаю, чтобы здесь узнали этого магического дирижера и услышали, какого качества может быть оркестр. Я давно не сталкивалась с подобным классом. Состав оркестра Сан-Франциско интернационален, на вторых и третьих пультах сидят в основном выходцы из Азии, на первых пультах много "русских израильтян", концертмейстер скрипок играет на коллекционном инструменте Давида Ойстраха. Тилсон Томас - живая традиция. Совсем мальчишкой он был ассистентом у Стравинского и Бернстайна. Его предки - Томашевские с Украины, поэтому для него славянская музыка, как родная кровь, и он давно мечтает побывать в Москве и Киеве. Перед "Младой" я как раз читала "Память" Чивилихина, где много говорится о древних этносах, в том числе о первых славянах, и Тилсон, оказывается, тоже этим интересуется - нам было о чем поговорить. В общем, вернулась окрыленная. У меня обычно не вызывают энтузиазма современные оркестры, но то, что я услышала в Сан-Франциско, вселяет надежду.

РЖ: Значит оркестровый кризис не только в России?

Л.К.: Безусловно. На первый взгляд средний мировой уровень очень приличный, играют точно, ровно. Но безлико. Идет бесстрастное озвучивание нот. Нет индивидуального почерка, как это было в прежние времена великих дирижеров, когда вы с закрытыми глазами могли отличить оркестр "Ла Скала" от оркестра Караяна, а Светланова от Мравинского.

РЖ: А что вы думаете о молодом дирижере Теодоре Курентзисе, последнем ученике Ильи Мусина, о котором многие говорят как о чуть ли не единственной надежде русской оперы?

Л.К.: Я тоже питала определенные надежды, но они развеялись после нашего совместного проекта с Франко Бонисолли. Он, конечно, талант от бога и очень знающий человек. Немного не от мира сего. Меня попросил обратить на него внимание еще покойный Илья Александрович. В маленьком "Геликоне" Курентзис очень мило сделал "Фальстафа", но с большой формой в большом зале он пока не справляется. Становится неуправляемым, не слушает умных советов - упрямство и нежелание учиться дальше. И слишком сильное желание показать свою необычность. Маэстро Караян не позволял себе говорить, что после занятий с ним все становятся другими певцами, другими людьми. Завышенная самооценка всегда напрягает. Его размашистый жест провоцирует очень громкий звук у оркестра. Бонисолли не заканчивал дирижерско-хорового факультета и не может вступать сам. Курентзис говорит: "Все мы профессионалы, и если вышли на сцену, то должны быть предельно готовы". В опере так не бывает - тогда надо идти дирижировать симфонией. Взаимоотношения певца, дирижера и оркестра четко определены, их нельзя менять, особенно в том варианте, в котором оказались мы. В общем-то, запорол нам концерт. Бонисолли, конечно, взорвался, ушел со сцены. Таким капризным, как он, лучше не наступать на больную мозоль - вулкан. Дирижеру в таких ситуациях просто необходимо проявлять коллегиальность. Или - не дирижировать оперой и идти в симфонический оркестр... То же самое, кстати, происходит сейчас и у певцов. Вот вы можете сегодня узнать кого-нибудь по тембру?

РЖ: Кое-кого...

Л.К.: Допустим, но в основном и здесь та же усредненность звучания. Я думаю, происходит это оттого, что певцы слушают записи, учат по ним партии, копируют друг друга.

РЖ: А Хосе Кура можно отличить с закрытыми глазами?

Л.К.: Думаю, да. Его голос из тех, что итальянцы называют celebri voci (славные голоса).

РЖ: А можно маленький ликбез на эту тему?

Л.К.: В эпоху Верди такие голоса были способны на все - Леонора и Азучена в "Трубадуре" на следующий день могли поменяться партиями без ущерба для себя и для оперы; это сейчас четкое разделение на сопрано и меццо, а в старых клавирах Рикорди (мне показали их в музее "Ла Скала") вы можете увидеть, что обе партии предназначены для так называемого media voce - промежуточного голоса, справляющегося со всеми регистрами. Виолетта, Джильда, другая Леонора в "Силе судьбы" и, что самое смешное, Эболи написаны для одного голоса, а сейчас Джильду поют чистые колоратуры, Виолетту - лирические голоса с техникой, "Силу судьбы" - крепкие спинто, а Эболи - меццо-сопрано. Произошел крутой поворот. Дирижеры перестали считаться с певцом и идти ему навстречу - сегодня мы все обречены на борьбу с оркестровым форте. И главное, камертон с тех пор безжалостно подскочил вверх - с 432 до 440 герц. Какая-нибудь шестая доля тона, но именно это завышение привело к тотальной перестройке голосов, изменению их окраски, из-за этого почти перевелись низкие голоса - басы профундо и контральто. И сегодня любому певцу приходится осветлять голос, иначе невозможно забраться на высокие ноты и дотянуть спектакль физически. Например, в Венской опере, которая славится своим завышенным камертоном, к концу "Аиды" струнные разогреваются и в прощальном дуэте O terra addio вообще выдают высоту тона аж в 448 герц. Высокая позиция очень удобна струнникам и придает оркестровому звуку яркость, звонкость, но певцы ощущают горло уже где-то на макушке и, грубо говоря, вынуждены выплевывать связки. Помню, как в свое время очень боролся за "снижение камертона" Евгений Нестеренко, справедливо считающий, что современный камертон растягивает связки на ненужную высоту и портит голоса. Из-за этого изменились все критерии. Представьте, что я дирижер или директор театра. Конечно, мне рентабельней взять для "Трубадура" певицу с легким высоким голосом, которая стабильно пропищит все верха, чем более красивое и плотное по звучанию драматическое сопрано, у которой, однако, не так стабильны крайние ноты. Но в результате необратимо меняется само представление о сущности героя. И сегодня в кровавых партиях валькирий, амазонок или каких-нибудь злодеек зачастую можно услышать милое колоратурное воркованье. Права на Баттерфляй вновь переходят к легким сопрано, Лизу поют маленькие голоса. То же самое у мужских голосов. Большинство драматических партий сегодня, за редким исключением, поются лирическими голосами. На этом фоне Хосе Кура смотрится как феноменальный реликт старой породы. Кстати, Андрей, а вы успели послушать Франческу Патане в "Турандот" в Большом?

Беседу вел Андрей Хрипин