Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Музыка < Вы здесь
Причуды гения
Дата публикации:  28 Апреля 2003

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Один из наиболее выдающихся современных музыкантов, Григорий Соколов играл в Большом зале Петербургской филармонии 26 апреля 2003 года. Программа:

Бах-Рейнкен: соната BVW 965,
Бах-Брамс: Чакона из сюиты BVW для скрипки соло,
Бетховен: сонаты 9, 10, 15.
Бисы: две мазурки Шопена, две пьесы Куперена, прелюдия Баха-Зилоти.

Удивительные произведения, удивительное их соседство в единой программе, поразительное исполнение привели к тому, что в голову пришли мне две-три мысли, кои следуют.

Бах написал сонату BVW 965 и сочинения для скрипки соло в Кетене, в 1720 году, в возрасте 35 лет. Применительно к Баху, слова "в расцвете таланта" неуместны; вся его музыка, за исключением всего нескольких первых сочинений, несет на себе несомненную печать гения-пророка. Тем не менее, сравнивать сонату BVW 965 с сольной скрипичной музыкой невозможно - настолько разительно скрипичный цикл Баха превосходит сочинения Рейнкена, даже и в баховской редакции. Это было очевидно на концерте, когда после сонаты, без перерыва, звучала великая Чакона.

Я не дерзаю гадать, почему Иоганн Себастьян Бах перекладывал музыку Рейнкена (причуда гения?). Мне хотелось понять, почему Григорий Соколов выбрал для концерта фортепианное переложение Чаконы, принадлежащее Брамсу, а не переложение Бузони, хотя Брамсовское написано для левой руки, а версия Бузони - обычная двуручная. Эта последняя добавляет музыке полифоническую компоненту, недостижимую для современной скрипки, делая монументальную баховскую чакону еще более грандиозной. Версия же Брамса является минимальным изменением Баховского текста, требуемым для того, чтобы сыграть эту музыку на рояле. В таком варианте для этого достаточно одной левой руки, как и скрипачу! (Роль смычка отдается педали.)

Я слушал игру Соколова много раз. Я много раз поражался глубине его интерпретации, его восхитительному умению обдумывать звучание каждого отдельного звука. И, как всегда, его исполнение превосходит ожидаемое. Рояль - под одной левой рукой! - звучал как целый оркестр, магически захватывая внимание. Становилось самоочевидным, что свободно творящий Баховский гений, даже выраженный ограниченными возможностями левой руки, неизмеримо превосходит рамки самим Бахом наложенных ограничений переложения музыки Рейнкена, музыки несомненно замечательной, но столь же несомненно несравнимой с собственно Баховской. Возможно, замысел Соколова состоял в том, чтобы сделать это различие явным. Если это так, то замысел удался.

Минимальная версия Брамса привела мне на память слова, которые в романе Германа Гессе "Степной волк" произносит (в грезах главного героя, Гарри) Моцарт:

"...На этой равнине мы увидели какого-то старого длиннобородого господина почтенного вида, который с печальным лицом возглавлял огромное шествие: за ним следовало несколько десятков тысяч мужчин, одетых в черное. Вид у него был огорченный и безнадежный, и Моцарт сказал: - Видите, это Брамс. Он стремится к освобожденью, но время еще терпит.

Я узнал, что черные тысячи - это все исполнители тех голосов и нот, которые, с божественной точки зренья, были лишними в его партитурах. - Слишком густая оркестровка, растрачено слишком много материала, - покачал головой Моцарт. "

Потом - о Вагнере:

"...сразу затем мы увидели Рихарда Вагнера, который шагал во главе столь же несметных полчищ, и почувствовали, какая изматывающая обуза для него - эти тяжелые тысячи. Он тоже, мы видели, брел усталой походкой страдальца."

А вот о Бетховене:

"Разве все мы, знатоки и критики, не обожали в юности произведения искусства и художников, которые сегодня кажутся нам сомнительными и неприятными? Разве не так обстояло у нас дело с Листом, с Вагнером, а у многих даже с Бетховеном?"

Сказано сильно, но неверно. Слова о Брамсе, великом романтике, несправедливы и неуместны. Как показывает - один из многих примеров! - брамсовское переложение, "оркестровка", тем более "густая", вовсе не была целью или страстью Иоганнеса Брамса. Мне кажется, не следует соглашаться с этими музыкальными приговорами создателя Мастера Музыки. Возможно, Гессе поддался тут революционной идее подвергать сомнению все, и неразвитая напряженность этого принципа, его разрушительная сила не умерялась его же широким пониманием, каковое требует подвергать сомнению и самое сомнение. Гораздо более верные оценки музыки имеются у Томаса Манна в "Докторе Фаустусе" или у Пруста, описывающего свой восторг от тетралогии Вагнера, от его Тристана, свое восхищение последними квартетами Бетховена.

Музыке Бетховена защитники не требуются. А тем, кто хотел бы вернуться к свежести первого восприятия и силе первого восхищения, концерт Соколова такую возможность предоставил. Десять частей трех сонат, сыгранных им без перерыва, составили восходящие ступени восторга, с кульминацией в траурном шествии Пятнадцатой сонаты. Почему Соколов играл бетховенские сонаты без перерыва, я объяснить не могу. Несомненно, у него были глубокие причины изменить традиции, хотя внешне это выглядит причудой. Но такие причуды были и у Святослава Рихтера, который играл на концертах по нотам, на затемненной сцене. Поразительно другое: в нашу фельетонную эпоху все еще возможно, заплатив относительно скромную сумму, стать на несколько часов очевидцем (соучастником?) наяву творимого чуда.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


  в начало следующая
Сеня Шлосман
Сеня
ШЛОСМАН

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Музыка' на Subscribe.ru