Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Музыка < Вы здесь
Русалочка, Стенька Разин и Кремль ночью
Дата публикации:  17 Октября 2003

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

На прошлой неделе в Консерватории выступили Геннадий Рождественский и Михаил Плетнев, а в Государственном Кремлевском дворце состоялся вечер "Нет лет", посвященный 70-летию Евгения Евтушенко. Программы Рождественского и Плетнева упомянуты "Еженедельным Журналом" в любопытном контексте: "На весь октябрь в Москве и Петербурге наберется считанное число заметных событий, связанных с академическими музыкальными жанрами... Зато каждое из них, по-видимому, будут обсуждать весь сезон". Утверждение как минимум смелое - до конца месяца в столице выступит не менее шести дирижеров если не с мировым, то с европейским именем каждый; но о сольнике Плетнева говорить будут действительно долго, тогда как программу Рождественского отрецензировали ровно две газеты. Малоудачный выбор места для вечера Евтушенко, переполненный зал у Плетнева и полупустой у Рождественского - показатели того, что законы нашей музыкальной жизни вполне иррациональны.

Кризис, в котором находится Московская филармония, не секрет ни для кого; сюрпризов от нового руководства организации не ждут ни ее сотрудники, ни посетители концертов. В то же время, отлаженная за десятилетия система филармонических абонементов по-прежнему предлагает ряд вечеров, каждый из которых при должной информационной поддержке стал бы событием. Музыкантов, чье имя может без рекламы собрать полный зал, у нас считанное количество (и то: гарантией аншлага не являются даже фамилии Плетнева или Башмета). По-настоящему воспитывать публику не готов почти ни один из них - большинство выступает с проверенными программами, из-за чего малознакомая фамилия композитора в афише лишь отпугивает слушателей. Вероятно, это понимает и Рождественский: 7 октября он открыл свой первый вечер в сезоне "Лирической симфонией" Цемлинского, поставив Брамса во второе отделение. И хотя в начале Брамс звучал бы куда естественнее и привычнее, при таком порядке программы массовый исход публики в антракте неизбежен.

Впрочем, по всей видимости, дирижера в этот вечер пришли слушать самые преданные - зал был полупустым. В течение десятилетий Рождественский терпеливо приучает публику к неизвестной ей музыке, извлекая из небытия потерянные сочинения Шостаковича и Прокофьева, дирижируя российскими премьерами симфоний Мартину, Дворжака, Шнитке, посвящая целые вечера опусам наших современников, вспоминая не самые расхожие произведения Гайдна и Моцарта. Геннадию Николаевичу до сих пор хватает сил и энтузиазма знакомить нас из сезона в сезон с забытыми сочинениями и именами, однако у публики, похоже, это вызывает всё меньший интерес. Как справедливо заметила Екатерина Бирюкова, в 1982 году Рождественскому было непросто дать концерт из произведений Шнитке, Денисова и Губайдулиной, но сегодня представить в Москве подобную программу куда труднее.

Если среди ближайших вечеров Рождественского случатся отмены, это будет уже не так удивительно, как пару лет назад: для мастера подобного уровня оскорбителен полупустой зал. С другой стороны, желание ходить на Рождественского пропало у многих меломанов именно после отмененных в 2001 году концертов. И все же малое количество слушателей, казалось, не смутило музыканта: он дирижировал увлеченно и сосредоточенно. Объединение Брамса и Цемлинского в программе закономерно: запоздалый романтик Цемлинский прямо наследует Брамсу, который ценил сочинения младшего коллеги и рекомендовал их к изданию. В свое время, когда Рождественский радовал публику "концептуальными" программами, он едва ли смог бы обойтись Брамсом и Цемлинским, не добавив к ним Шенберга. Друг и ученик Цемлинского, восхищавшийся Брамсом, основатель "новой венской школы" естественно дополнил бы такую компанию. Увы, это лишь допущение; не так давно Рождественский мог представить в рамках одной программы четыре крупных опуса, но в последние годы редко исполняет больше двух за вечер.

Помимо Шенберга, "Лирическая симфония" напомнила и о Малере, чья "Песнь о Земле" послужила Цемлинскому моделью, хотя по строению "Лирическая" скорее напоминает Седьмую того же Малера: наиболее масштабные части расположены в начале и конце, а лирический центр произведения обрамляют два быстрых, крайне эмоциональных фрагмента. Сочинение Цемлинского часто сравнивают также с музыкой Берга, - с этим трудно согласиться. Если последние опусы Малера вплотную приближаются к экспрессионизму, - недаром Малера так ценили Шенберг и Берг - то Цемлинский в 1923 г. словно сделал шаг назад к романтизму. И если по тонкости инструментовки, удачно подчеркнутой оркестрантами, сочинение иной раз не уступает "Песни о Земле", то сама музыка куда более прямолинейна, нежели сочинения Малера и нововенцев. Вокальные партии исполнили Валерий Планкин и Лидия Токарская; дирижер отнесся к солистам бережно, ни на минуту не забывая о балансе между голосом и оркестром.

Меньше сюрпризов принес Первый концерт Брамса. Симбиоз Рождественского и Виктории Постниковой, успешно проявивший себя весной в прокофьевском цикле, на сей раз не продемонстрировал столь же стабильного качества. Игра пианистки показалась неровной - звуки рояля иной раз были настолько резкими, что дело спасал лишь оркестр, тактично сглаживавший шероховатости сольной партии. Сильнее всего удивили смещенные акценты во второй части, зато финал концерта прозвучал искренне и вдохновенно. И если Цемлинский у нас - редкий гость, то тем приятнее, что 22 октября РНО под управлением Владимира Юровского исполнит его симфоническую поэму "Русалочка". Это произойдет в Доме музыки, а Консерваторию на следующий день после Рождественского посетители брали штурмом, стремясь на сольный вечер Михаила Плетнева. Если недавно автор этих строк заочно полемизировал с Плетневым, не видевшим необходимости в расширении репертуара и предлагавшим играть классику больше и лучше, то 8 октября пианист доказал на деле свою - пусть относительную - правоту. Вполне консервативная программа из Баха и Моцарта имела у переполненного зала колоссальный успех.

Несомненно: в истории искусств не найдется более гениальных, разносторонних и "изначальных" по отношению ко всей последующей музыке композиторов, нежели Бах и Моцарт, а игры, подобной плетневской, в Москве не слышали много месяцев. Но что мешает нашей публике быть внимательной и к другим выдающимся исполнителям, почему в прошлом сезоне куда спокойнее прошли концерты Кента Нагано, Шарля Дютуа, Александра Лазарева, Наталии Гутман, того же Рождественского? Среди недавних программ лишь одна вызвала у публики столько же энтузиазма, сколько и плетневская - Венский филармонический оркестр: наиболее аншлаговый и наименее удачный из трех вечеров летнего фестиваля "Звезды белых ночей в Москве". Если на Плетнева ломилась публика, пропустившая ряд великолепных концертов и притом штурмовавшая Консерваторию в ожидании полек и вальсов Штрауса (именно им посвятил половину программы Венский филармонический), это говорит куда больше о публике, нежели о реальном качестве концерта. Однако на сей раз штурм того стоил; жаль, что он едва ли удался хотя бы одному безбилетнику.

В первом отделении Плетнев исполнил сольные сочинения Баха - Шестую партиту и Чакону. Существуют разные переложения Чаконы, самое радикальное среди которых принадлежит Эдисону Денисову. Сочинение для скрипки соло Денисов превратил в концерт для солиста и оркестра, где баховская партия скрипки практически неизменна, тогда как оркестр колеблется между поддержкой солиста и борьбой с ним. Однако во время игры Плетнева закрадывалась крамольная мысль о том, что Денисов все же не так радикален, как авторы фортепианных переложений (в данном случае Бузони). По крайней мере, Чакона Баха-Денисова осталась скрипичным произведением с присущим скрипке надрывом; Чакона же Баха-Бузони продемонстрировала совершенно иную драматургию. Если первые ноты оригинальной Чаконы - неутешный плач, мольба, попытка освободиться от пут, то начало фортепианной Чаконы прозвучало скорее как скорбное раздумье. Зато в переложении для двух рук музыка Баха обрела почти что оркестровый масштаб, тогда как в оригинале она ограничена возможностями скрипки соло.

Видимое спокойствие, с которым играл Плетнев, по контрасту напомнило другого выдающегося мастера - Григория Соколова, чьи исполнения гораздо более эмоциональны. (Примечательно, что минувшей весной в Петербурге Соколов исполнил Чакону в версии Брамса - более сдержанной и лаконичной, созданной для левой руки с минимальными изменениями баховского текста.) Самозабвение, с которым обычно выступает Соколов, - внешнее выражение его строгой манеры игры; не менее обманчива и плетневская невозмутимость, за которой скрывается точное знание того, как играть. И если во время исполнения Чаконы могло показаться, что не вдохновение управляет Плетневым, а наоборот - то к финалу и пианист, и стихия достигли полного равновесия. В отличие от оригинальной Чаконы, окончание которой практически повторяет ее начало, победно-отчаянный финал двуручной версии Бузони резко контрастен по отношению к задумчивому вступлению. Антракт запомнился толпой студентов, безуспешно пытавшихся пробиться сквозь милицейские кордоны, а на сцене тем временем появился камерный состав Российского национального оркестра.

С момента первой программы в сезоне РНО не выступал около полутора месяцев, набрав за это время вполне приличную форму (это подтвердил концерт, состоявшийся 16 октября под руководством Александра Лазарева). Плетнев-солист, дирижирующий оркестром из-за рояля, выглядел куда органичнее Плетнева-дирижера за пультом. С палочкой в руках, Михаил Васильевич как будто просит оркестр сыграть, тогда как клавиатура для него - настолько своя стихия, что и дирижерской уверенности появляется куда больше. Уже в ре-мажорном рондо Моцарта Плетнев-пианист и Плетнев-дирижер были до такой степени вместе, что оркестр и рояль звучали как единый многоголосный инструмент. В Двадцатом концерте это впечатление лишь усилилось: будучи занят сольной партией, музыкант дирижировал то глазами, то одной из свободных рук, - это ни разу не помешало игре. Один из моих коллег в своем обзоре возмутился отсутствием каких-либо бисов - совершенно зря: увенчать Двадцатый концерт Моцарта, особенно в таком исполнении, решительно нечем.

Тремя днями позже в Кремле состоялся концерт, посвященный 70-летию Евгения Евтушенко. В программе были обещаны два сочинения Шостаковича на слова поэта, а на афише нескромно красовалось фото Дмитрия Дмитриевича с Евгением Александровичем. Впрочем, слова о нескромности здесь вряд ли уместны: Евтушенко начал вечер словами о том, какой честью для него была работа с композитором и как он благодарен судьбе за эту встречу. В дальнейшем поэт не раз возвращался к данной теме, четко обозначив масштабы: "Шостакович и я" - именно так, а не наоборот, следовало понимать фотографию на афише. Евтушенко удалось сделать Шостаковича главным героем концерта: Тринадцатая симфония "Бабий Яр" и кантата "Казнь Степана Разина" заняли более половины вечера, в конце которого поэт добавил немало добрых слов о композиторе и поприветствовал его дочь Галину Дмитриевну, находившуюся в зале.

В тот вечер Евтушенко был на удивление искренним и обаятельным, и даже неожиданный ведущий Михаил Задорнов оказался корректен и уместен. Досадно, что равноправным с Шостаковичем героем программы не смогла стать его музыка - в этом ей помешал выбор площадки. Поэт хотел создать на концерте камерную, домашнюю обстановку, и это ему вполне удалось; однако тем больше было причин выбрать вместо Дворца съездов Большой зал ЦДЛ или Консерватории. Увы, в Кремле оркестр физически не может звучать без микрофонного усиления, а этот момент был начисто провален: пропущенная через динамики игра музыкантов капеллы Полянского напоминала звук старой пластинки на старом же проигрывателе. Хуже всего пришлось тихим, приглушенным пассажам, которые полностью перекрывал технический фон. Впрочем, солистов было слышно лучше, а в "Казни Степана Разина" в полную силу зазвучал и хор Капеллы, усиленный коллективом Льва Конторовича.

Объявляя Тринадцатую симфонию (сольную партию исполнил Михаил Гужов), Задорнов назвал ее самой известной симфонией ХХ века. Это очевидное преувеличение наглядно отразило совокупность недоразумений, связанных с Тринадцатой. Известно, какое впечатление она произвела на современников, однако главную роль здесь все же сыграли запретные темы, затронутые поэтом. И "Бабий Яр", и "Казнь Степана Разина", прочитанные самим Евтушенко на вечере, произвели сильное впечатление. Но тот же "Бабий Яр", звучащий в виде симфонии, мгновенно обнажает все поэтические небрежности и фальши, а музыка Шостаковича не спасает дело: в данном случае она, по мнению автора этих строк, безнадежно иллюстративна. И если музыка "Казни Степана Разина" также до некоторой степени описательна, то в "сюжетном" сочинении это куда более оправданно, нежели в философской Тринадцатой. Не случайно в исполнении Александра Киселева "Разин" показался более искренним и прочувствованным, нежели "Бабий Яр" у Гужова - образ лирического героя во втором случае представляется куда более надуманным.

Выбор площадки определил и контингент слушателей: среди них почти не было обычной консерваторской публики, хотя в Консерватории оба сочинения Шостаковича привлекли бы немалый интерес. Помимо "Степана Разина", текущий сезон обещает еще одну редкую кантату Шостаковича - "Песнь о лесах", которую исполнит неутомимый Рождественский в одной программе с опусами "Кремль ночью" Мясковского и "Здравица" Прокофьева. Прокофьев звучал и в программах прошлой недели: 12 октября в Доме музыки Павел Коган исполнил его Четвертую симфонию. Дирижер попытался убедить и слушателей, и оркестр в том, что именно Четвертая (а не более привычные Первая и Пятая) является наиболее яркой среди симфоний Прокофьева, и это до некоторой степени ему удалось. Жаль, что больше половины прокофьевских симфоний мы слышим так редко. Зато если в начале статьи ваш покорный слуга недоумевал по поводу переполненных и полупустых залов, то 16 октября он был вознагражден - имя Александра Лазарева собрало, хотя и без особого ажиотажа, полный зал. "Симфонические танцы" Рахманинова, продирижированные Лазаревым за гранью мыслимых представлений о вдохновении и самоотдаче, без сомнения окажутся среди событий, которые "будут обсуждать весь сезон". А Консерватория наконец объявила о единственном концерте Джеймса Левайна, который выступит 27 октября с фестивальным оркестром Вербье.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Илья Овчинников, Чайковские открывают сезон /30.09/
В конце сентября сезон открыли оркестры Владимира Федосеева (БСО) и Владимира Спивакова (НФО). И хотя НФО привлек больше внимания прессы и бомонда, БСО неопровержимо доказал свое лидерство. Тем временем, музыканты обвиняют Филармонию в консерватизме, а ее новое руководство обещает сделать все возможное для преодоления застоя.
Михаил Фихтенгольц, Оттенки тишины /07.10/
В музее-усадьбе "Архангельское" прошел единственный в России концерт виолиста Паоло Пандольфо.
Варвара Бабицкая, Отвратительные интеллектуалы /22.09/
Для публики, привыкшей к хмельной непосредственности и бездумной joie de vivre, очарование The Tiger Lillies - в интеллектуальной природе группы и в ее протестантском трудолюбии.
Валерий Полянский, "Мои музыканты могли бы играть в тысячу раз лучше" /15.09/
Интервью. Весь сезон - и подарок себе на 55-летие, и головная боль, потому что репертуар хотя и любим, но и очень непрост. Я благодарен судьбе за то, что могу выйти к оркестру и поработать. Наши музыканты понимают всю сложность ситуации, и атмосфера в коллективе хорошая. Единственное, чего не хватает, - спокойствия за завтрашний день.
Илья Овчинников, Помолодевшее лицо РНО /05.09/
После того, как Владимир Спиваков объявил набор в новый симфонический оркестр, из коллектива Михаила Плетнева ушло около трети музыкантов, и это еще не предел. Руководство РНО не видит здесь проблемы и с оптимизмом смотрит в будущее. На основании первого концерта рано делать выводы, но омоложение состава едва ли пошло плетневцам на пользу.
предыдущая в начало следующая
Илья Овчинников
Илья
ОВЧИННИКОВ
Выпускающий редактор Русского Журнала
ilya@russ.ru
URL

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Музыка' на Subscribe.ru