Московский декабрь так богат интересными концертами, будто одним ударным месяцем можно уравновесить все пустые недели уходящего года. Продолжается фестиваль "Декабрьские вечера"; до 21 декабря продлится "Моцартиана" в Доме музыки; следом филармония откроет фестиваль "Русская зима". Нестандартным репертуаром и свободным входом на концерты радует фестиваль памяти Сергея Прокофьева, организованный преподавателями, аспирантами и студентами Консерватории. Самым крупным в этом месяце стал фестиваль "Владимир Спиваков приглашает", среди шести вечеров которого - три концерта Джесси Норман и московская премьера "Семи врат Иерусалима" Пендерецкого. И хотя подобный масштаб производит сильное впечатление, при меньшем размахе результат мог бы оказаться более цельным и убедительным. Поэтому многие из запомнившихся моментов фестиваля не связаны напрямую с его изысканной программой. Среди огорчений отметим ежевечернюю толчею у металлоискателей и несовершенную подзвучку, а среди радостей - ряд произведений, исполненных на бис и не предусмотренных заранее.

Событие

Главной персоной фестиваля, вне всяких сомнений, стала Джесси Норман. Два концерта с Национальным филармоническим оркестром были по ее желанию дополнены выступлением с "Виртуозами Москвы", причем программу Джесси Норман выбирала сама. И хотя каждое из трех появлений певицы демонстрировало ту меру артистизма, перевоплощения, самоотдачи, которую невозможно описать словами, качество ее пения достигло такой же превосходной степени лишь на концерте с "Виртуозами". Это было чудо, - неповторимость его лишь подтвердил гала-концерт, состоявшийся 8 декабря. Сам замысел вечера, состоявшего почти из одних шлягеров, подразумевал высочайший уровень. Увы, наиболее впечатляющим оказалось не пение Джесси Норман, а ее выход на последних тактах увертюры из "Кармен". Первые же строки Хабанеры неприятно удивили наличием подзвучки, мешавшей оценить пение по достоинству; в Консерватории микрофон не потребовался, что красноречиво говорит об акустике Дома музыки. К концу вечера подзвучку отключили вообще, и песни Гершвина можно было расслышать лишь из первых рядов.

Актерское мастерство Джесси Норман было на высоте: в арии Далилы она до такой степени видела своего Самсона, что мы, казалось, видели его вместе с ней. Однако если примадонна - хотя и с полной самоотдачей - работала на публику, видимо наслаждаясь произведенным эффектом, то на концерте с "Виртуозами Москвы" ни о чем подобном не было и речи. С первых же нот прощальной арии Дидоны из оперы Перселла на лице певицы отражались такая боль, готовность к смерти и одновременно страх ее, что любые эффекты были уже ни при чем. Джесси Норман говорила с Богом, и последнее "Remember me" прозвучало настолько из глубины души, что оценить труд и гений Норман едва ли возможно привычными нам категориями. И ария Дидоны, и ария альта из "Страстей по Матфею" Баха показали, что Джесси Норман принадлежит не этому миру: ею владеет музыкальная стихия, а сама она, в свою очередь, этой стихией повелевает. Нам довелось увидеть настоящее чудо, чему помог камерный оркестр "Виртуозы Москвы".

Виртуозы

Из шести фестивальных вечеров два выступления "Виртуозов" оказались, возможно, самыми совершенными. На фоне новорожденного спиваковского коллектива, который в основном обходился проверенным оркестровым репертуаром, изысканные программы "Виртуозов" смотрелись более чем выгодно. Наряду с известными вещами Баха, Шостаковича и Моцарта были исполнены редчайшие сочинения Рихарда Штрауса, Бриттена, Элгара. Отдельным сюрпризом стала "Langsamer Satz" Веберна - ученическое произведение, не удостоенное автором даже опусного номера. Десять минут красивейшей музыки в духе Брамса заставили задуматься о начале пути многих творцов новой музыки ХХ века: "нулевой" квартет Шенберга, ранний виолончельный концерт Хиндемита, первая симфония Айвза поражают тем, до какой степени их авторы освоили наследие композиторов-романтиков, как прочна "классическая" основа их новаторства.

Об этом же напомнила и музыка позднего романтика Элгара, завершившая одну из программ "Виртуозов Москвы". Прошедший без аншлага концерт 2 декабря оказался чуть ли не самым цельным из всего фестиваля. Отделения были посвящены австро-немецкой (Моцарт и Р.Штраус) и английской музыке (Бриттен и Элгар). Кульминацией программы стал цикл Бриттена "Озарения", который исполнил тенор Тоби Спенс. Если по силе голоса и харизматичности Норман намного превосходит молодого англичанина, то артистизм двух мастеров - вполне сопоставимого уровня. Бриттену и вслед за ним певцу удалось воссоздать художественный мир гениального безумца Артюра Рембо: его стихи Спенс пропел так искренне и убежденно, как будто сам был их автором. Какой бы ни казалась музыка "Озарений", - торжественной, веселой, задумчивой - ее настроение при этом оставалось трудноуловимым, заставляя одновременно восхищаться и ломать голову.

Концерт завершился "Интродукцией и аллегро для струнных" Элгара; "Виртуозов Москвы" поддержал квартет Бородина. Сама по себе идея сопоставления двух британских композиторов ХХ века красива, однако на фоне парадоксального и загадочного бриттеновского цикла музыка Элгара показалась чересчур пафосной и не слишком оригинальной. Достаточно короткое сочинение для квартета с оркестром, поставленное в финал программы, сыграло с ее составителями неожиданную шутку: главными героями концерта, которых вызывали слушатели, оказались не оркестранты и не дирижер Владимир Спиваков, а музыканты квартета Бородина. На бис они сыграли полутораминутную пьесу Стравинского "Excentrique"; музыка, воспринятая частью зала с явным недоумением, была исполнена бородинцами так точно, с таким азартом и удовольствием, что запомнилась автору этих строк как один из наиболее удачных моментов фестиваля. Впрочем, немало интересного показал и Национальный филармонический оркестр.

Победители

Наряду с песнями Берга, звучавшими в первый вечер, главным испытанием для музыкантов НФО стала симфония Кшиштофа Пендерецкого "Семь врат Иерусалима". Современный классик давно не считает себя авангардистом, и "Семь врат" действительно не имеют с авангардом ничего общего. С первых же звуков вспомнились "Carmina Burana" Орфа и Восьмая симфония Малера, о которых напомнил не только мощно вступивший хор, но и исполнительский состав: увеличенный на треть оркестр с духовой группой на балконе и расширенной группой ударных, пять солистов и чтец (всего около 300 человек). Можно ли в принципе назвать подобную музыку современной? Да, если считать Пендерецкого автором, который преодолел увлечение авангардом и сумел синтезировать современный язык с многовековой традицией. Нет, если иметь в виду желание композитора встать в ряд великих симфонистов ХХ века - хотя бы даже ценой нескольких шагов назад. В любом случае, это очень захватывающая музыка, совсем не утомляющая за неполный час. И если солисты так и не составили цельного ансамбля, то под руководством Пендерецкого оркестр и хор достойно справились с задачей.

На закрытии музыканты вновь играли Берга; за пультом стоял шеф Парижской оперы Джеймс Конлон, солировал Владимир Спиваков. В ряде интервью накануне фестиваля Спиваков сетовал на то, что концерт Берга "Памяти ангела" не звучал в Москве более десяти лет, однако маэстро ошибся: месяцем раньше сочинение было исполнено БСО с солистом Максимом Федотовым. И если теперь оркестр, ведомый опытным Конлоном, звучал более уверенно, нежели БСО, то сравнение с Федотовым оказалось не в пользу Спивакова. Взволнованный и трагический концерт Владимир Теодорович сыграл холодно и рассудочно. Бис не прибавил ясности - адажио Гайдна, исполненное Спиваковым более вдохновенно, едва ли уместно после Берга. Фестиваль завершился Восьмой симфонией Дворжака, которую за последние месяцы приходилось слышать в интерпретациях Михаила Плетнева и Джеймса Левайна. Трактовка Конлона показала, что и Плетневу, и Левайну не хватило точности, тонкости, темперамента - всего того, что позволяет музыке проникнуть в душу слушателя, и Конлону это удалось. Бисы из "Лоэнгрина" и "Щелкунчика" завершили фестиваль на победной ноте; возьмемся ли мы судить победителей?

В те же дни, что и спиваковский фестиваль, в Москве прошли концерты Владимира Ашкенази с программой "Музыка и диктатура". У фестиваля Спивакова не было подобной объединяющей идеи, чего не скрывал сам маэстро: "На него [фестиваль] просто приезжают мои друзья, с которыми мне доставляет удовольствие вместе музицировать... Но в программе, конечно, имеется своя логика... Я хотел выявить весьма тонкие, подчас внутренние связи, которые сближают творчество одного композитора с творчеством другого...". Это благородное намерение едва ли было реализовано - в половине концертов встречались номера, вызывавшие недоумение. Логика, по которой на вечерах фестиваля прозвучали сочинения Шостаковича и Форе, вероятно, ведома лишь его организаторам. То же относится к симфонии Пендерецкого, появление которой в программе форума нагляднее всего иллюстрирует отсутствие у него какой бы то ни было концепции. Будем надеяться, что фестиваль "Владимир Спиваков приглашает" еще не раз порадует Москву запоминающимися вечерами, однако при отсутствии общей идеи ему суждено остаться набором качественных, но никак не связанных между собой концертов.