С джазом в Советской стране, как и со многим другим, было неблагополучно и неопределенно. Генеральная линия партии относительно джаза выработана была халтурно, то и дело менялась. Джаз то оказывался "музыкой толстых", то звучал голосом угнетенных слоев американского общества. Тут критики пускали умильную слезу имени Гарриет Бичер-Стоу, а на свет вдруг являлся теа-джаз Утесова. Колхозницы и веселые ребята днем, эти музыканты вечерами играли в ресторанах, превращаясь в западный джаз-бэнд, и им внимали дети Арбата. Музыка играла недолго.

Не секрет, что музыкальное направление очень часто стремится к продуцированию мифологии, к выстраиванию определенного образа либо самого исполнителя, либо истового меломана. Джазовых героев в Союзе было немного; трудно представить себе нечто менее совместимое, чем свингующее существование-покачивание джазмена и моральный облик строителя коммунизма. Боевой офицер-маринист, эрудит, ценитель джаза и коллекционер Колбасьев (с примечательным именем Сергей Адамович) - один из немногих людей, пытавшихся практиковать джазовый образ жизни. В 37 году он был арестован, обвинен по 58 статье и расстрелян. Денди оказался страстотерпцем, и эта трансформация героя ощущалась, во-первых, болезненно, а во-вторых, неорганично. Позже рок-герой из подвалов и котелен с усмешкой взирал, "какой в афише объявлен новый фарс", был, в отличие от джазмена, насквозь идеологичен и - в своем противостоянии власти - естественен. Страдание от рук власти входило в рок-программу.

А джаз хорошо сохранялся в воспоминаниях. Герои памятного театральной Москве восьмидесятых годов спектакля "Взрослая дочь молодого человека" говорили о молодости, хите "Чаттанога" и галстуке "Пожар в джунглях".

Вся эта известная история, схематичная и знающая немало исключений, - к той немудрящей мысли, что джаза-то у нас никогда как следует не знали. Ни толком, до конца, с доскональным знанием имен, полюбить джаз, ни потом с горечью в нем разочароваться мы практически не могли. Мы лишь хотели причастности к этой культуре, но настоящей джазовой эрудицией могли похвастаться немногие.

Ситуация стала меняться в постперестроечные годы, когда на волне клубного расцвета появились в Москве специальные джазовые заведения. Джаз стали заново узнавать, испытывая двойственные чувства. С одной стороны, джазовая внеидеологичность, бесстрастность, отрешенная ирония импонировали публике, подуставшей от рок-одержимости. С другой стороны, выяснилось, что умению слушать эту музыку обучены далеко не все. Непросто сходу проникнуться джазовой "бессодержательностью"; отсутствие гармонического стержня с первого прослушивания кажется дефектом, устранения которого ждет ухо. Но несмотря на все эти первоначальные недопонимания, джаз продолжал манить. Он по-прежнему казался звуковым выражением чужой сладкой жизни, только чуть менее инопланетной и недоступной, чем раньше. Огромную роль в становлении московских джазовых вкусов сыграл (и продолжает играть по сию пору) Le Club, отметивший этим летом пятилетие. В Le Club стали регулярно приезжать западные джазмены, а по понедельникам (в соответствии со старейшей нью-йоркской традицией, например, Виллидж Вэнгард) играл и играет биг-бэнд Игоря Бутмана, саксофониста, основателя Le Club'а. В иных презентациях Бутман не нуждается, он сейчас не по-джазовому популярен.

И все бы хорошо, но что-то продолжает смущать некоторых меломанов. Международные джазовые фестивали, проходящие в Москве на крупных площадках, то и дело провоцируют упреки в попсовости. Так, про концерты последнего фестиваля "Богема-джаз" критика высказалась решительно: из трех хедлайнеров две исполнительницы (бразильская пианистка и вокалистка Таня Мария и кабу-вердианская популярнейшая сейчас дива Сезария Эвора) имели к джазу весьма опосредованное отношение. Намечалась определенная тенденция: джаз на крупных сценах, для "всеобщего обозрения", стремился к упрощению - сближаясь то с этникой, то с фьюжном, то вдруг с поп-музыкой. Те же упреки заслужил и осенний Парламент-джаз фестиваль.

Непросто говорить о проблемах, по поводу которых яростно дискутируют музыканты, музыковеды, меломаны и критики. Изящество обсуждаемого сюжета состоит, на мой взгляд, в том, что он абсолютно закономерен. Он - свидетельство странноватого, но органичного развития джаза (если угодно - музыки вообще) у нас. На сцене ГКЗ "Россия" будут выступать звезды поп-джаза, и будут организаторы фестивалей в запальчивости заявлять, что просвещение должно существовать в любом виде, пусть и в адаптированном. Совершенно справедливо будут говорить критики о том, что такая адаптация искажает суть жанра. Эти сто цветов, мне кажется, должны цвести.