В Большом зале Петербургской филармонии состоялся концерт Григория Соколова. Всемирно известный пианист, последний в ряду величайших музыкантов ушедшего века, Григорий Липманович раз в год играет для петербургского слушателя. Впрочем, концертам Соколова можно присваивать статус событий общероссийского значения: на выступления пианиста приезжают ценители фортепианного искусства со всей страны, причем значительная часть желающих берет филармонию штурмом. В этот раз пробка образовалась уже на подступах к Большому залу, несколько дополнительных рядов стульев в партере не могли исправить ситуацию, и те безбилетники, которым все-таки удалось прорваться, висели на люстрах в самом буквальном смысле.

Программа была составлена по образу и подобию последнего питерского концерта маэстро: Бах в первом отделении (ми минорная партита, фантазия и фуга ля минор), сонаты Бетховена (одиннадцатая и тридцать вторая) - во втором. Отделения своих концертов пианист трактует как единое целое, поэтому, прерывая аплодисменты, играет следующее произведение attaca.

После выхода конферансье и затянувшейся на несколько минут паузы на сцене появился Соколов. Ощущение полной концентрации и отрешенности от реального мира. Маэстро почти пробежал расстояние от занавеса до фортепиано, "мельком", по необходимости, поклонился зрительному залу, сел за инструмент и в то же мгновение начал играть. Воздействие Соколова на слушателей таково, что с первыми же звуками теряешь контроль и погружаешься в состояние, близкое к трансу. Ты становишься свидетелем фантастического спектакля, разыгрывающегося за пределом твоего сознания. Два, три, четыре голоса спорят, смеются и сердятся, удивляются, спрашивают и отвечают, ни одной повторяющейся интонации. Невероятно, но это многоликое и многоголосое существо - живое, ты чувствуешь, как бьется его сердце, и ощущаешь дыхание, то взволнованное, то спокойное.

Пока звучит музыка, ты - марионетка в руках пианиста, проводник мыслей и чувств. Как он это делает?.. Трактовки Соколова почти традиционны. Может быть, более ощутимая и густая, чем принято в Бахе, педаль, может быть, метрически чуть более свободное исполнение плюс потрясающе красочный звук и тончайшая нюансировка... Но откуда ощущение чего-то неземного, сверхъестественного?..

Тридцать вторую ждали с благоговением. Соната написана Бетховеном за пять лет до смерти. Как и Девятая симфония, законченная двумя годами позднее, тридцать вторая - философский трактат, изложенный звуками. Гениальное произведение, требующее гениального интерпретатора. Те, кому посчастливилось быть в числе слушателей, никогда не забудут "мороза по коже" при первых tutti рояля-оркестра в Maestoso. И снова это феерическое ощущение театральности музыки: человек над бездной, мощь и высота, от которой перехватывает дыхание, с одной стороны, безысходность и смирение - с другой. Недолгий покой - хрустальные флейтовые звуки второй части - Аrietta, и снова борьба до последнего вздоха-аккорда. Завершающее сонату трезвучие (по длительности это восьмая) Соколов держал долго-долго, но ошеломленный зал не шелохнулся.

Только через несколько минут, когда пианист устало снял руки с клавиатуры, слушатели дали волю эмоциям. Хотя овации, казалось, были неуместны; после потрясения от услышанного хотелось тишины и уединения. Музыкант выглядел опустошенным и "разбитым", но все же сыграл на бис несколько миниатюр Шопена и Рамо. После концерта волна поклонников, привыкших к радушию и общительности Соколова, хлынула в гримерку артиста. Но в этот вечер Григорий Липманович был не в силах общаться и не пустил в артистическую ни одного человека. Особо активные решили подождать пианиста у служебного входа, но через некоторое время охрана сообщила, что маэстро в совершенном одиночестве покинул здание филармонии через черный ход.