Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Text only < Вы здесь
О чем говорил Тимофеевский...
Дата публикации:  10 Августа 2000

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Перед вами неправильное интервью - род хорошо продуманного допроса с пристрастием, где интервьюер уверен в превосходстве над интервьюируемым. Это ленивое интервью, когда слушать интереснее, чем задавать вопросы. Это запись моей вполне приватной беседы с Александром Тимофеевским, чьи статьи в давно почившей "Столице", старом "Коммерсанте" и недолго жившем "Русском телеграфе" я всегда читала внимательно. "Разговоры с Шурой" обычно пересказываются в кругу его многочисленных профессиональных знакомых, и я рискнула расширить аудиторию интересующихся тем, что говорит Тимофеевский. Тем более, статей в газетах и журналах он давно не пишет. Рассказывал Тимофеевский на этот раз о Сицилии, откуда вернулся, о Путине, поскольку я о нем спрашивала, и о газетах, потому что о них мы говорим всегда.

Часть 1. Чужбина и культура

Александр Тимофеевский.: Сицилия - совершенно упоительная тема, там много прекрасного и даже неожиданного. А это оксюморон. Италия ведь хороша отсутствием неожиданностей. История искусств, до отвращения родная. А здесь нет. Вы что-нибудь слышали про "сицилианскую Русь"? Да, да, я не оговорился, там очень сильное норманнское влияние. Правда, неизвестно были ли среди тамошних норманнов русы. Но русской духовки оказалось навалом. И когда вы на Сицилии ходите по самым знаменитым церквям, то вы обнаруживаете, что церкви-то русские, византийские. Правда-правда. Вы зря на меня так смотрите, я вам сейчас картинки покажу. И на вас там отовсюду смотрит с детства любимый лик.

Я, признаюсь, был от этого в раздражении - надо было тащиться так далеко, в любимую Италию с ее пластикой, чтобы увидеть византийскую неистовость. Я спросил гидшу, почему она нам только это показывает - ведь мы от этого сбежали. А она ответила: это самое главное, самое лучшее, что у нас есть, - "норманно-арабский период". Можете себе представить? Сицилия состоит из лучшей в мире Греции, то есть высокой античности пятого века, из норманно-арабской смеси и из барокко. Причем все вместе это такой перманентный маньеризм. Каждый в отдельности взятый период, на наш с вами взгляд, маньеристичен. Всякий раз такое соединение дикого и изощренного, такая взаимосвязь народного и аристократического, самого изысканного с самым грубым. А поскольку там в чистоте своей не представлен ни один стиль, то и барокко это - не римское барокко, а барокко с арабо-норманнскими делами, с испанскими воспоминаниями, со всем нагромождением причудливого, что делает и барокко маньеристичным.

На мой взгляд, это сегодня самый модный край, там разные культурные достопримечательности представлены в своем почти мультипликационном обличии, они имеют беззащитно детский вид. Барокко, вообще, искусство, радующее детей, а там такое количество уморительных деталей, что получается мультфильм. Но это очень пластичный мультфильм, не "Ну, погоди!". Я вам сейчас покажу виллу Палагония, которая возмутила Гете. Но то, что возмущало Гете, на нынешний вкус - обольстительно. Это вилла монстров, парад уродов, только гармоничных и совершенных, поскольку итальянских.

Ольга Кабанова: И вот вы вернулись...

А.Т.: Подождите, сейчас доскажу о самом интересном. В Агридженто существует долина храмов - это вытянутые в цепочку хорошо сохранившиеся развалины парфенонов. Парфеноны, парфеноны... штук семь парфенонов разной степени уцелевшести. Они стоят в широкой ложбине горы. И когда вы смотрите на них снизу, где расположены отели, то вы видите храмы, парящие в поднебесье. Зрелище фантастическое. Несколько километров парящих в небе дорических колонн. Они особенно впечатляют вечером, когда подсвечены, а вы сидите в ресторане, - внизу в долине располагаются самые дорогие рестораны - и там звучит вердианская музыка, такая сладостная и сладостно поют теноры. Вы едите октопусов, мидий, креветок и смотрите на храмы. И понимаете, что вот оно истинное бытование археологии, которая лишается своего археологического смысла и становится частью еды. Она инсталлируется в ресторан. И в этом своем потребительском качестве археология перестает быть прошлым и становится настоящим и будущим. Она часть вкусного, хорошего, плотски переживаемого меню. Меня поразило, как такая скучная вещь, как археология, совершенно ненужная обывателю, делается неотъемлемой частью бытия. Это, собственно, и есть культура, та самая вечно живая традиция.

О.К.: А вам не хочется эти переживания выписать?

А.Т.: Выпишу обязательно. Я же туда ездил по приглашению Министерства туризма Италии вместе с русскими журналистами. Для того и позвали, чтобы в ответ написать текст, прославляющий край. И тут нет проблем - мне действительно хочется прославить Сицилию. Но как вы хорошо знаете, тексты всегда строятся на конфликте. И проблема в том, что придется воспеть своих соотечественников: группа, прости. Другого варианта я не вижу. Беда в том, что с годами я стал добрее - мне их жалко.

О.К.: Вам жалко их закрытых глаз, сосредоточенности на себе?

А.Т.: Да, закрытых глаз и сосредоточенности на желудках. Но жалко, понимаете, жалко. Я могу написать довольно жесткий фельетон, и, наверное, как жертва профессионализма, это сделаю - иначе текст нечитабелен. Я ведь не гид буду сочинять. А как текст еще выстроишь? И, нагнетая в себе злобу, я представлял, как на их месте могли оказаться другие люди, которым все это было бы в радость. Уж так они стонали от изобилия прекрасного...

О.К.: Но, может быть, это защитная реакция русского человека, которой не было у героя фильма "Живот архитектора". Может быть, нам просто физически трудно переваривать все эти красоты? И как же возвращаться в родные широты, где напрочь исключена возможность глубокого эстетического переживания.

А.Т.: Я думаю, здесь много всего переплелось. Главное - полученная нашими журналистами и литераторами - я сейчас расскажу об одном писателе - индульгенция на чудовищное хамство и на полное, декларативное, вызывающее равнодушие ко всем проявлениям чужой жизни. Я даже не скажу культуры, потому что это больше, нежели культура. Ко всему, что не есть он сам. С нами в поездке был такой известный драматург Ариф Алиев, очень милый парень, совершеннейший ребенок в свои сорок лет. Он поразил меня тем, что когда мы были в одном замке - увлекательном даже для девственного сознания, самого невоспитанного: там были вещи, которые мало кто видел, например, мужской пояс верности - его не заинтересовало ничего. Он взял лежащую плашмя шпагу и фехтовал сам с собой. Хозяин рассказывал, а он поражал невидимого врага. Хозяин - премилый молодой человек, очень воодушевленный своей историей, своим замком, все рассказывал и рассказывал невесть откуда взявшимся здесь русским. А этот фехтовал в ответ.

Когда мы уже летели в Москву, в самолете, он увидел, что я читаю "Идиота" Достоевского. "Я тоже, - сказал он, - читал, то ли "Идиота", то ли "Игрока", скучный писатель". И от души рассмеялся.

О.К.: Он кокетничал!

А.Т.: Да нет. В этом не было вызова. Он вообще парень без вызова. Как-то раз сказал, что ему очень нравится Израиль, потому что там есть все, что он так ценит в путешествиях: можно поплавать с маской, можно хорошо поесть, чудно загореть и увидеть всякую экзотику. Я говорю, что там ведь еще есть... Гроб Господень. "Вот это-то я и называю экзотикой", - ответил драматург.

О.К.: Я думаю, просто люди, вышедшие на авансцену в постсоветский период отринули все, что было до них. Достоевский - это для них что-то навязанное, советское.

А.Т.: Ну да, как вся русская словесность XIX века...

О.К.: И теперь их интересует только то, что они считают сегодняшней западной конъюнктурой, модное.

А.Т.: Но ведь западная конъюнктура бывает разной, а они признают за Запад только глянцевый слой. Он, профессиональный сценарист, признался мне, какое глубокое впечатление произвел на него фильм "Титаник". Как рыдал он, как рыдала его жена, их дети... И в этом для него нет ничего стыдного. Но ведь "Титаник" - чудовищная лажа, чудовищный сценарий, и он, как профессионал, этого не может не понимать. Он рыдал опосредованно, очужденно, не по Станиславскому, а по Брехту: если бы он не знал, сколько миллионов у.е. заработано на этом фильме, то его слезы по поводу несчастной судьбы героя Леонардо Ди Каприо не были бы столь обильными.

О.К.: То есть своими слезами он солидаризировался со зрительскими массами. Значит, он их понимает. Значит, может создать такой же сценарий, который принесет свои миллионы долларов. Так что ли?

А.Т.: И давайте уважать его в этом стремлении. Оно само по себе - нормальное. Но оно не единственно ценное. Европейский человек - вспомним повсеместный успех "Титаника" - не более пронизан культурой, чем Ариф Алиев. Но он знает, что культура должна быть. Потому что, помимо него, на Божьем свете был еще кто-то и когда-то, много веков назад. И этот кто-то что-то после себя оставил, нечто, что переживет его, и будет жить в будущем. Значит, это нечто - не только часть прошлого, но и часть будущего. У западного человека, может быть, так и не рассуждающего, есть естественное ощущение связи времен. Поэтому он ... не такой нервный ... - когда едет на Сицилию, не возмущается, что там храмы-храмы, замки-замки, одна история, одна археология, одна красота. Он понимает это как некую составляющую своей жизни. И принимает ее. У него может быть не развито историческое чутье и эстетическое чувство, но культура - часть его существования. Для русских она не является частью существования. Русские - ведь что самое фантастичное - какие-то жертвы незнамо когда случившегося кораблекрушения, выброшенные на берег, без прошлого, настоящего и будущего. И им нравится ощущать свою выброшенность. Им нравится быть частью не понятно чего. Их живое, настоящее, выстраданное равнодушие к культуре - оно от этого. Ариф Алиев и вправду думает, что жизнь началась в одна тысяча девятьсот шестидесятом году, когда он родился. И кончится в год, когда он умрет.

О.К.: Это очень серьезная проблема. Она касается и телевидения, которое мы смотрим, и газет, которые читаем...

А.Т.: Да всего. Потому что все время транслируется это сознание. Сознание людей, укоренившихся в сегодняшнем дне и словно уверенных, что никого до них не было, а, значит, не будет и дальше. Когда они тычут нам в нос нашим интересом к никому не нужному прошлому, они не понимают, что мы реально интересуемся будущим. Вот в этом - отличие России от Европы. Россия существует вне связи с прошлым, настоящим и будущим. По-настоящему трагическое общество.

О.К.: И куда вы пристроите такой текст?

А.Т.: Вы будете смеяться, точнее, вы не будете - в "Плейбой". Одна наша подруга, редакторша самого глянцевого русского журнала, называет "Плейбой" тартусскими записками от гламура. Она, конечно, иронизирует, а я на это уповаю. Конечно, не стоит идеализировать эту тарту. Придется, конечно, сделать текст полегче.

О.К.: И вспомнить обязательно пояс верности.

А.Т.: Но это я вспомню с удовольствием. Пояс верности фантастический! Но, увы, - мне не удалось заставить ни одного фотографа пойти со мной в замок и выслушать рассказ владельца, а, значит, не будет фотографии этого нигде больше мной не виданного предмета. Это пояс, в который заковывали священников, чтобы они, ну вы понимаете...

О.К.: Какая трагедия!

А.Т.: Не гигиеническая.

( Часть II. Родина и политика последует вскоре...)


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв ( )


Предыдущие публикации:
Илья Овчинников, Жизнь прекрасна, когда едешь на поезде /02.08/
"Поезд жизни" - еще одна комедия про Холокост. В ожидании немцев евреи придумывают удивительный вариант спасения: всем сложиться и купить поезд. Под видом "поезда смерти" уехать на нем в Палестину. В отличие от "Жизни прекрасной", финал фильма не выжимает слез; он поражает в самое сердце, и волосы становятся дыбом.
Глеб Ситковский, Смотри, что дают /24.07/
Конкурсная программа XXII ММКФ: крепкие "Яростные поцелуи", роковой "Бит", унылое "Женское царство" и скучное "Лунное затмение".
Роман Волобуев, Тинто Брасс против Нагисы Осимы /21.07/
Низкое, комическое порно Тинто Брасса и высокое, трагическое порно Нагисы Осимы - стоят на МКФ в одном ряду. Узнай об этом Осима, он вспорол бы себе живот; Тинто Брасс отреагировал бы спокойно: кто такой Осима, он и знать не хочет.
Михаил Фихтенгольц, Национальные традиции юбилейных празднеств /18.07/
Год 2000 на удивление беден юбилеями: 250-летие со дня кончины И.С.Баха, юбилеи Курта Вайля (100-летие со дня рождения, 50-летие со дня смерти), 50-летие со дня смерти Николая Мясковского, 25-летие со дня смерти Шостаковича, 160 лет со дня рождения П.И.Чайковского. У нас что ни юбилей - то повальная истерия. Почему-то вспоминается фраза из заметки Дуни Смирновой в покойном журнале "Столица": "Русская соборность живет и побеждает. Если рахит - то у всех".
Ольга Сагарева, "Аида" на Бродвее /30.06/
К искусству я отношусь в основном спокойно. Полагаю, что есть какая-то классическая опера про Аиду - то ли Верди, то ли кого-то в этом роде. А вчера я пережила потрясение. Я ходила смотреть мюзикл Элтона Джона "Аида". Я рыдала еще час после окончания - чисто от счастья по поводу того, каким великим, оказывается, еще бывает искусство.
предыдущая в начало следующая
Ольга Кабанова
Ольга
КАБАНОВА
Редактор рубрики "Новости культуры"
olga@russ.ru

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100
Arthouse.ru




Рассылка раздела 'Text only' на Subscribe.ru