Театру-студии "Человек" под руководством Людмилы Рошкован исполнилось 25 лет. Театры-студии редко живут так долго. По этому случаю театр устроил фестиваль, где кроме ныне идущих на его сцене спектаклей показал несколько старых, знаменитых, но давно ушедших. Не все √ нет. Например, "Панночки" Женовача и многое другое. Показали "Эмигрантов" Мрожека, поставленных Мокеевым в 1983 году, и "Итальянский вермут без антракта" по пьесе Петрушевской "Чинзано", поставленный Козаком в 1986-м. Для широкой публики это событие прошло незамеченным, но крошечный студийный подвал в буквальном смысле разрывали на части. Пришли те, кто все это когда-то видел, и молодежь, которая видеть ничего не могла. Не знаю, сколько было таких, как я, - кто в конце 80-х, когда все это вышло из подполья, успел узнать, что есть такой потрясающий спектакль "Эмигранты", с Феклистовым (!), но посмотреть его не успел. "Эмигранты" последний раз игрались в 1990 году, погибла пятая студия МХАТ, где Феклистов играл Арбенина, Мокеев уехал, Мокеев вернулся - и тот Мокеев и те "Эмигранты" превратились в легенду. (Мокеев поставил сейчас в театре Пушкина спектакль "Зовите Печориным", на который школьные учителя, верные "программному" принципу, гоняют из-под палки двенадцатилетних. Один из критиков умудрился назвать его самым плохим спектаклем сезона. Ему √ очевидно, в то время смотревшему "того" Мокеева - может быть, и виднее. Но с учетом огромного количества идущей на московской сцене мертвечины такая оценка попытки сделать безусловно живой, неконъюнктурный, пусть слишком или, наоборот, для кого-то недостаточно формальный спектакль - по меньшей мере поразительна. Даже если это давно уже и не "тот" Мокеев.)

Все, кто играет в этих старых спектаклях, - Козак, Феклистов, Земцов, Золотовицкий - постарели на 15 лет и превратились в преподавателей Школы-студии МХАТ. Тогда им было, вероятно, под 30 - сейчас по 40 с лишним. По залу из уст в уста друзей проносится шепот: "Такой-то и такой-то сказал - как это можно сейчас играть, они этого не поймут". "Они" - это молодежь. Те, с кем преподаватели Школы-студии встречаются каждый день. Они будут смеяться. Они не поймут наших слез, нашей боли, нашего бессилия. Нашего тогдашнего бессилия. Ирония заключается в том, что, постарев, актеры, кажется, еще больше приблизились к своим персонажам. Они, вероятно, такими и должны были быть: заматеревшими мужиками, по которым жизнь не то чтобы даже прошлась как трактор. Нет, всего лишь как стиральная машина - постирала и выбросила. А душа после стирки осталась.

Опасения оказались не напрасны. Оба спектакля абсолютно живые, актеры играют великолепно: мхатовская школа торжествует, постановщики работали на совесть, - но зал смеется. Иногда слышно даже, какая часть зала смеется - друзья или "ученики". Зал смеется там, где раньше наверняка не смеялись. Где сжимали кулаки и глотали слезы. То, что раньше было "про нас", превратилось в отличную репризу. Может, и тогда был смех, но другой. Слишком хорошо написано, поставлено, сыграно - было бы хуже, умерло бы; а так - обернулось на 180 градусов. В особенности чувствуется это в "Итальянском вермуте". Когда в спину тебе летит смех зала, думаешь: как у них хватает сил встречать это - лицом. Сыплются на сцену сбереженные советские деньги - теперь так спектакль уже не поставишь, денег нигде не найдешь. В мужчинах, ходивших на никому не нужную работу, отдававших все деньги жене (которая потом дает 1 рубль на обед, 10 копеек на дорогу и 40 - на пачку "Явы"), вспоминающих бесполезный французский язык, пьющих от тоски, - еще узнаются родители, дядья, знакомые знакомых. С каждым шагом того, что узнается, будет оставаться все меньше. Даже "Эмигранты" Мрожека блекнут - хотя эмигрантская-то тема вроде бы не устаревает.

В "Эмигрантах", где в тесный грязный подвал оказалась втиснута классическая пара: интеллектуал-философ, которому "нет возврата", и полуграмотный крестьянин, приехавший на заработки, - самым горьким оказывается разрыв не столько между залом и сценой, сколько между тогдашним и нынешним состоянием самих актеров. Феклистов в роли копателя канав, тупой скотины, в роли человека, которого просвещенный сосед вот-вот, кажется, классифицирует сакраментальным словом "быдло", - фантастически хорош. Смотришь на него и думаешь - вот тот самый обыкновенный волшебник, могущий с легкостью изменить свою плоть, свое естество, а потом вылезти из своей новой оболочки и одним движением разорвать вам душу. Меньше всего хочется обидеть Феклистова, но разве можно сопоставить то, что он делает здесь, с тем, что происходит в спектаклях Штайна и Доннеллана, даже при всей его блестящей актерской технике? Такого счастья, какое было на лице выходившего на поклоны Феклистова, я не видела давно - на поклоны после тех "западных" коммерческих спектаклей актеры выходят не так, даже если они и довольны ролью. В подвале ли дело, в режиссере, во времени? Но почему, черт возьми, Феклистов не имеет сейчас таких ролей? Ведь не только он - мы беднее от всего того, что он не играет. Нам плохо. (Конечно, актер имеет право быть разным, играв разное и по-разному, но обидно, скажем, за того же Золотовицкого - ведь если видеть его только в "Антрепризе" Козакова или даже в театре Калягина, теплыми чувствами к нему вряд ли проникнешься. А тут вот оно, живое, человеческое. Хотя "Итальянский вермут" и не лучший спектакль всех времен и народов. Может быть, действительно, прав Марк Захаров, и это просто два разных явления, ошибочно называемых общим словом "театр"? Может быть, это ощущение сопереживания просто какое-то студийное извращение?)

Игорь Золотовицкий неизбежно должен быть упомянут еще раз. 3 года назад в Школе-студии МХАТ, на курсе Авангарда Леонтьева, он поставил спектакль "День рождения Смирновой", по пьесе той же Петрушевской, с тем же неизбежным итальянским вермутом как основным двигателем сюжета. Только если в "Чинзано" пьют мужчины, в "Дне рождения" пьют женщины. И на том спектакле зал, состоявший из молодежи, не знавшей советского времени, на 90%, не смеялся Девочки у Золотовицкого играли потрясающе. (Ирина Карева, Яна Колесниченко, Олеся Судзиловская - одна лучше другой. Где они теперь? Кто им даст возможность так сыграть? Единственный, кто как-то выплыл на поверхность, - Александр Хованский, играющий Роберта в "Трех товарищах" в "Современнике". В том спектакле он появлялся за 10 минут до конца и, застав одни обломки, кричал: "Развеселитесь, девочки, к вам пришел ваш мальчик!") Не было ни одного лишнего, лживого жеста, все было настоящим, не натуралистичным, а подлинным - до рези в глазах. Но дело, наверное, не в этом, не в том, что ученики переиграли учителей. Мужской мир меняется - женский остается неизменным. Как бы ни было еще понятно и близко то, что происходит у Петрушевской и Мрожека в душах мужчин, мелкие сдвиги реалий, возможностей, устремлений делают все это чуть-чуть другим, чужим, подернутым какой-то пленкой. То, что время стало другим, не спрячешь. Для женщин же нет времени, нет реалий - главное остается прежним. "Ну, за детей, 60 копеек в час!"

• Московский театр-студия "Человек"