Случайности выкладываются в узор, который есть проявление закономерности. Если что-то "совпало" - подумай, почему это произошло. Случайностей, как известно, не бывает.

Вот я, например, родился в Петербурге, всю жизнь тут живу и съезжать не собираюсь. А с другой стороны - занимаюсь довольно непетербургским делом: работаю в газете. Однако меж работой (которая, разумеется, не обязана быть приятной) и жизнью (которая, напротив, сложилась вполне счастливо: пребывать без срока там, где тебе хорошо, - это ли не счастье?) иногда происходят странные сближенья.

В воскресенье казенная надобность привела меня на показ новой коллекции петербургского дизайнера одежды Лилии Киселенко. А в понедельник мне позвонили люди из некой телепрограммы и попросили в кадре поговорить о... ну, в общем, неловко даже сказать, о чем... О том, надо ли Петербургу быть столицей, и шире: о петербургском духе, стиле, менталитете и всем таком прочем - то есть о материях, обсуждая которые, неизбежно вторгаешься в, как выразился Томас Манн, трагически необъятную сферу банального. Люди, однако, были симпатичные, и я принялся думать на заданную тему. И вместе с тем - распутывать впечатления от случившегося накануне показа. Впечатления были сильные, но неопределенные, будто Лиля попала тебе в какую-то точку подсознания, которую ты явственно ощущаешь, а определить не можешь - как будто слышишь запах, напоминающий о чем-то памятном почти болезненно, вот только - о чем?

И телевизионщики, как добрые психоаналитики, назвали "это" словом - да, конечно, Киселенко вывела одну из пластических формул треклятого петербургского духа.

Ее показ проходил под всякие стильные (японские, кажется) песнопения, а в голове крутилась совсем другая песенка. Помните, из репертуара группы "Секрет": "Алиса умеет вязать, Алиса рисует в альбоме, Алису в гостях не застать, Алиса почти всегда дома". Произведение это замечательно, как замечательно любое произведение поп-культуры, запечатлевшее образ времени, - например, радиопередача "С добрым утром!" и голос ее ведущей Галины Новожиловой есть звуковая эссенция конца 60-х, а творчество Юрия Антонова - второй половины следующего десятилетия. "Секрет" выразил явление более локальное, более камерное: атмосферу компании подростков из интеллигентных ленинградских семей, живущих в центре, примерно в поздние 70-е - ранние 80-е. Семей, как и положено интеллигенции, слегка, отчасти или вовсе еврейских и потому не чуждых некого неявного диссидентства. А то и явного - если не сами они были отказниками, так ими были знакомые. Эти люди работали в научных институтах, большей частью гуманитарных, или занимались какими-нибудь творческими профессиями, или, во всяком случае, с представителями творческих профессий состояли в той или иной короткости знакомстве. Росли дети: по-петербургски хрупкие, по-мандельштамовски хилые, сызмала дышавшие "эфиром простуды, сулемой воспаления легких". Они ходили в английские и французские школы, учились музыке, исправно проводили воскресные утренние часы в Филармонии и Кировском театре, благодаря языкам рано узнавали про "другую жизнь" и рано же впитывали тот самый дух диссидентства (тогда даже не лишенная буржуазного оттенка богемность сама по себе уже была диссидентством). Они в двенадцать читали "Мастера и Маргариту" и Ахматову, в четырнадцать - Бродского и Набокова в ардисовском кем-то привезенном издании и благодаря этому на советские порядки смотрели как на неизбежный и даже веселый абсурд. Одна такая девочка, например, имела школьную тетрадь, на которой вывела: "Тетрадочка Аленочки Новосильцевой по всем предметикам". Но сами школы тоже не чурались либерализма, так что Аленочке ничего не было - а ведь где-нибудь на Гражданке или в Купчине в обычной крупнопанельной школе о таком и помыслить было нельзя.

Бит-квартет "Секрет" (который на три четверти состоял из той самой подросшей золотой молодежи) написал песенку, для непосвященных - всего лишь милую, хоть и несколько вычурную. На самом же деле она была дайджестом примет определенного круга людей: где Алиса умеет вязать и, надо думать, проделывает это не слишком умело, но в духе последних требований парижской моды, а Кристина празднует именины (не день рождения!), и ей дарят апельсины и розы, и еще что-то совершенно непрактичное, зато очень стильное, Сара Марабу из детской книжки вспоминается радостно, потому что стыдятся детства только те, у кого оно было скверным, а у кого счастливым √ наоборот, не рвут связь между собой "в детстве" и "сейчас", она для них живая и органичная. И т.д.

И вот теперь Киселенко выпустила на подиум эту Алису и эту Кристину, и всех их подруг. До начала показа журналисты пытали дизайнера: что, мол, означает фраза из пресс-релиза "В коллекции прочитываются мотивы городского фольклора", что такое городской фольклор? Лиля несколько путано объясняла. Но как только видишь модели - сразу ясно. При помощи современных тканей она тонко спародировала все тогдашние югославские пальто, отделанные на швах каким-то коричневым дерматином, и шубы из искусственного меха, и "заграничные" "богемные" блузки со шнуровкой. Но тут, конечно, не только пародия - Киселенко уловила скрыто страстную сексуальность чахлых петербургских девушек, их не вполне здоровый румянец, иногда разгорающийся где-то на скулах... Притом это осень-зима 2001-го, потому девушки те же, но причиной румянца вполне можно счесть не только чахотку, но и экстази.

Опять-таки умножением банальностей было бы говорить, что точнее всего изображают и выражают этот город приезжие. Лучший Петербург - у Гоголя и Достоевского. Или у Петипа. Или у Юрия Шевчука. Да что далеко ходить за примерами: вот недавно я стал свидетелем разговора одной насквозь петербургской дамы с неким литературоведом, изысканным знатоком поэзии Серебряного века: "Глядя на вашу утонченность, мерещатся несколько поколений местных предков. В вас и следа нет днепропетровских детства и юности". "Это, верно, потому, что я живу в доме Владимира Бенедиктова, и его дух каким-то образом в меня вселился", - отвечал тот.

Дизайнеры одежды неведомо почему объявили себя царями и кумирами, заморочили народу голову своими талмудическими правилами показа всяких летне-зимних коллекций - будто они не одежду шьют, а отправляют какой-то таинственный и сложный культ. На самом деле, если дизайнер - портной, то он или хорошо шьет, или плохо. А если он художник - его работа подчиняется общим законам художественного творчества. В частности, он неведомым путем выражает и то, что ему не может быть лично известно. Вот и в уроженку Калининграда Киселенко, надо думать, вселился дух этого города √ вернее, той его части, что "сделана из пустоты и стекла, из горячего лепета одних отступлений, из петербургского инфлюэнцного бреда".