В фойе тель-авивского "Хилтона" спускается обаятельный мужчина в песочного цвета домашнем пиджаке, из-под которого видна клетчатая фланелевая рубашка спокойных тонов, в зеленоватых брюках, в тон пиджаку. Доброжелательный, анализирующий взгляд глаз за очками в золотой оправе - одновременно изысканной и традиционной, - сияющая улыбка, с которой обычно обращаются к давним приятелям - хотя в приятельских отношениях со скрипачом автор данной заметки не состоит, но, как, наверное, и многие, лишь испытывает тайную благодарность за то, что музыкант некогда открыл для него концерты Шнитке. Рукопожатие у Кремера крепкое - но рука его почти выпрямлена, так что дистанция с собеседником обеспечена.

В ходе своих израильских гастролей Гидон Кремер играет скрипичный концерт Шумана - сочинение, вызывающее споры, которое в свое время жена композитора Клара запретила исполнять, полагая, что в нем слишком заметны следы душевного нездоровья автора.

- Концерт Шумана вошел в мою жизнь около двадцати лет назад, - неторопливо рассказывает Кремер. - И одним из первых, кто меня с ним познакомил, был выдающийся немецкий гобоист Хайнц Холлигер. Потом я играл его с такими великими дирижерами, как Карло Мария Джулини и Риккардо Мути, с которым я в 80-е и записал этот концерт. В 90-е годы я вновь записал его, на этот раз с Николасом Арнонкуром и Европейским камерным оркестром. За это время во многом изменилось мое отношение к финалу концерта - наиболее проблематичной его части. В 80-е я исходил из того, что указания метронома в финале сомнительны или даже ошибочны, а в 90-е, в результате работы с Арнонкуром и Кристофом Эшенбахом, для меня стало постепенно проясняться, что, наверное, Шуман не ошибся. И что финал должен быть странным и медленным и в этом есть своя сила.

Когда Кремер произносит эти слова, сам ритм его речи меняется.

Он продолжает:

- Я думаю, что Концерт Шумана принадлежит к числу выдающихся явлений скрипичного искусства, и если говорить о произведениях романтического репертуара, то он не менее убедителен и гениален, чем концерты Бетховена, Брамса, Чайковского, Сибелиуса; вторая часть, на мой взгляд, по интимности превосходит аналогичную часть Концерта Брамса. Самым трудно развязываемым узелком - как для исполнителя, так и для слушателя - остается финал. Ибо этот финал, несмотря на свою виртуозность, которая требует невероятных затрат энергии для его покорения (и мастерства, чтобы это покорение не бросалось в глаза) - этот финал чисто музыкально является... я бы не сказал неудачным, Шуман, по своей гениальности и по фазе жизни, в которой он тогда находился, имел право написать такой финал, но он не столь очевидно блестящий и не дает исполнителю повода заслужить громогласные аплодисменты. Скрипичная фактура в нем перегружена, чего не скажешь об оркестре, но не мне, исполнителю, пытаться уличить автора в некомпетентности.

Он завершает:

- В Концерте Шумана есть все для того, чтобы он занял важное место в репертуаре скрипачей, и надеюсь, что я, равно как и мои молодые коллеги, такие как Цетмайер и Тецлаф, этому способствую. Я уж не говорю о Шеринге и Менухине, которые этот концерт играли.

Приятная улыбка дает понять: ответ окончен.

- Вы постоянно исполняете современную музыку. Некоторые музыканты обращаются к современному репертуару, потому что им нечего сказать в классическом, но к вам-то это не относится. Почему вы играете новые сочинения? Что из того, что вы некогда исполнили первым, сегодня вошло в репертуар?

- Я просто не считаю, что музыка - это музей восковых фигур и что мы должны исполнять только сочинения умерших композиторов. Я стараюсь идти в ногу с моим временем - так, как вижу его я, а не в угоду моде. Есть авторы, в которых я верю, с которыми мне посчастливилось сотрудничать - Альфред Шнитке, София Губайдулина, Арво Пярт, Луиджи Ноно. Есть музыка, которая меня волнует - Астор Пьяццола, например, есть Концерт Адамса - очень достойное явление в американской музыке, в которой скрипичных концертов, вообще-то, немного; написанный для меня, он уже зажил своей жизнью. Я играл концерты Филиппа Гласса и Неда Рорема. "Серенаду" Бернстайна я играл в 1978-м, во время моего первого визита в Израиль. Сегодня это - репертуарные произведения. Но если американцы всегда готовы поднять на щит что-нибудь новенькое, то с произведениями, написанными в Восточной Европе, дело обстоит сложнее. Немногие играют скрипичные сочинения Губайдулиной и Шнитке; при том, что последний относится к числу наиболее исполняемых авторов, мало кто посягнул на его скрипичные концерты. Наша дружба продолжалась более тридцати лет, и я был рад послужить ему. Он стал для меня эталоном композитора, вышедшего из России после Шостаковича. Но все же самым выдающимся произведением, созданным в Восточной Европе, я считаю "Оферториум" Губайдулиной, который мне выпало счастье и честь исполнять впервые.

Я думаю, что сегодня одним из авторов, заслуживающих внимания, является Гия Канчели. И еще один эмоциональный композитор, обобщающий в своем творчестве опыт XX века, - Валентин Сильвестров. Его "Посвящение" - симфонию для скрипки с оркестром - мне довелось сыграть с Владимиром Ашкенази и записать с киевским дирижером Романом Кофманом.

Музыки же, написанной в изощренной технике, неважно какой - будь то New complexity или, - он усмехается, - New simplicity ("Новая сложность" или "Новая простота"), которая не выдает биение сердца, я стараюсь сторониться, хотя порой попадался на крючок и обманывался в своих ожиданиях.

- Израильская публика довольно консервативна в своих вкусах, хотя есть и у нас прогресс в этом вопросе. Как обстоит дело в остальном мире? Ходит ли публика на концерты современной музыки?

- Не знаю, каково положение в Израиле - хотя я привозил сюда Шнитке и Адамса. Консервативная публика есть повсюду. Я лично не должен жаловаться, публика мне доверяет, и я имею возможность играть современную музыку наравне с классикой. Поэтому я пользуюсь любой оказией, чтобы предложить слушателям что-нибудь свеженькое. И очень часто люди, приходящие на концерт, находят в этой музыке достоинства, которые в ней заложены. И это меня радует. Сейчас, после того как я создал свой ансамбль "Кремерата Балтика", я могу более интенсивно осуществлять эти проекты.

- Расскажите о вашем ансамбле. Почему вы вообще создали камерный оркестр "Кремерата Балтика"?

- Я хотел построить мост в мое прошлое - я ведь из Риги. Знаете, вдохнуть воздух Балтики... Мне тогда исполнилось 50, надо же было себе что-то подарить, вот я и подарил себе этот ансамбль, - улыбается он. - Четыре года назад, создавая ансамбль на одно лето, я и не знал, что этот роман так затянется и станет глубокой любовью. Но ребята оказались такими увлеченными, что бросить их было невозможно. И я не жалею, что расходую на "Кремерату" последние силы.

Заметно, что о "Кремерате" он рассказывает с почти отеческой любовью.

- Вы говорите - "балтийская культура", "рижский воздух". Что это такое?

- Рижский воздух, балтийская культура, - неторопливо повторяет он, как всегда тщательно формулируя ответ. - Балтийские страны хоть и невелики, но амбициозны в смысле своей национальной самоидентификации. Тем не менее они - часть европейской культуры, они контактировали с Европой через Германию, Польшу, Швецию, и это отложило - равно как и российская культура - на них несомненный отпечаток.

В балтийской культуре есть некая свежесть; я понимаю, что порой она оборачивается провинциальностью, но в тех ребятах, которых я нашел, нет московского гонора и нет европейской комфортабельности - и это дало возможность создать особый климат для работы, когда хочется идти дальше.

Я знаю, что мог бы собрать более сильных инструменталистов со всего мира, да из той же России, но вот добиться той "химии"...

Тогда им было в среднем по 22, сейчас 26. В некотором смысле, когда мне пришла идея создать ансамбль, они вытянули свой счастливый билет, но на одной идее не проживешь, нужно было добиться некого отзвука, и в результате нашей совместной работы возникло нечто уникальное. Мы очень надеемся когда-нибудь показать свой ансамбль в Израиле.

- Каков ваш репертуар?

- Мы никак не видим себя только посланниками балтийской культуры или только исполнителями современной музыки или аккомпанирующим составом Гидона Кремера, - вновь счастливо улыбается он. - Мы исполняем живые программы, у которых есть концепция, идея. Мы привлекаем публику к известной музыке в неизвестном преломлении или к музыке неизвестной, но достойной.

- И это, вероятно, - одна из причин, по которой вы вообще играете современную музыку.

- Ее важно играть, она должна жить, и неверно считать, будто классическая музыка остановилась в середине XX века. Она связана с настоящим временем. Мы идем дальше, и музыка тоже.

- В какой степени время вообще отражается в музыке?

- В моем представлении каждый концерт, каждое исполнение - попытка зафиксировать это "сейчас", это мгновение, когда звуки произносятся, свершаются, откуда-то появляются и куда-то уходят. Музыка для меня не метафизическое явление, но процесс, которому мы все можем быть свидетелями. Поэтому когда мне предлагают имитацию, пусть даже технически безупречную, или законсервированное прочтение, то мне просто скучно.

- Похоже, что вы себя не жалеете, расходуете на полную катушку.

- К сожалению, должен с вами согласиться, - отвечает Кремер, но скорбь в его голосе не звучит.

- Откуда у вас берутся силы? Вы не чувствуете, что с годами их становится меньше?

- Чувствую, но не останавливаюсь. Откуда силы? От музыки. Я не раз замечал, что если, падая от усталости, садился играть замечательную музыку, то силы возвращались.

- Сколько концертов в год вы даете?

- Слишком много, - без тени грусти сообщает он. - И все - из-за "Кремераты" - я работаю с ними очень много, пять месяцев в году, и чтобы у меня не возник имидж человека только преподающего или скрывающегося в камерном ансамбле, я все остальное время наверстываю упущенное. Играю реситали, выступаю с оркестрами - как обычно.

- Как поживает ваш фестиваль в Локенхаусе?

- Ему 20 лет, хотя в это трудно поверить. За это время прозвучали сотни замечательных исполнений. И так приятно сознавать, что до сих пор есть люди, отзывающиеся на приглашение приехать на несколько дней и сделать нечто необычное, искупаться в особой атмосфере этого музыкального оазиса. "Кремерата Балтика" занимает сегодня на фестивале центральное место.

- Чем же он так необычен?

- Фестиваль проходит в стороне от больших городов. И если люди едут в Локенхаус, то только ради музыки; ничто там не отвлекает от нее. Фестиваль щедр - программы (их нередко объявляют лишь незадолго перед началом концертов) длятся по четыре-пять часов, и преданная публика даже в час ночи способна разобраться, что было хорошо, а что - очень хорошо. В общем - атмосфера праздника.