Русский Журнал / Обзоры / Выставки
www.russ.ru/culture/vystavka/20001121.html

Шведская выставка # 5
Некоммерческое обозрение новых изданий по искусству

Андрей Ковалев

Дата публикации:  21 Ноября 2000

Н.В.Данилевич. Барон Фальц-Фейн: Жизнь русского аристократа. - М.: Изобразительное искусство", 2000. - 232 с.; тираж 5000 экз.; ISBN 5-85200-381-6.

В сущности, про барона ничего дурного сказать нельзя, кроме того, что он когда-то ездил на берлинскую Олимпиаду как корреспондент французской газеты. Устроенное Гитлером шоу ему очень даже понравилось своим имперским размахом. За эти невинные наклонности злобный правозащитник Савик Шустер уже вдоволь потоптался на бедном престарелом аристократе.

Но на самом деле существует еще и сугубая вина барона перед российской культурой. Конечно, нет ничего патологичного в том, что наивный торговец сувенирами из Лихтенштейна собирал сувениры со своей исторической родины, где некогда поселились и разбогатели его предки-немцы. Ужасно даже не то, что Фальц-Фейн тратил заработанный на американцах и японцах трудовой сантим, а то, что салон второй половины ХIХ века и оказался теми сокровищами, которые следовало любой ценой вернуть на Родину. Да и здесь, казалось бы, нет ничего страшного - своих Айвазовских и в наших музеях имеется достаточное количество. (Кому не хватило - нарисуем еще.) Хуже всего то, что Фальц-Фейн внушил свои вкусы легковерным дамам из горбачевского Фонда культуры. И восхитительно дурной вкус барона в результате массированной атаки на бедных "новых русских" реализовался в виде современного российского антикварного рынка, где мыльные Айвазы идут за какие-то баснословные деньги.

Но тот, кто прочтет сочинение Натальи Данилевич, личного пресс-секретаря барона, не прогадает. Составленное с должной долей любви и восторга переложение исторических анекдотов, рассказанных довольно занудливым стариком, пережившим весь ХХ век, позабавит не только профессиональных плакальщиков по России, которую мы потеряли. Похождения европейского авантюриста, щеголя, жуира и спортсмена читаются гораздо легче, чем того можно ожидать от зацикленного на Судьбе России старого эмигранта.

Цитата: Да, на Родине он неприхотлив, никогда не "фыркает" в отличие от русских эмигрантов, которые всегда чем-то недовольны: банные полотенца слишком маленькие, туалетная вода слишком жесткая, кондиционер шумит. Это правда, а слушать неприятно.

  • Рецензия в "НГ"
  • "Радио Свобода"): "Савик Шустер. Вы освещали "черную" олимпиаду этого века, Берлинскую олимпиаду. Эдуард Фальц-Фейн. Я не понял, что вы сказали? "черная" олимпиада?.. Савик Шустер. "Черная", потому что она была в "черном" Берлине, фашистском Берлине. Эдуард Фальц-Фейн. А разве фашисты... они в Италии были "черные", а там были нацисты... Савик Шустер. Они "коричневые" были. Эдуард Фальц-Фейн. ...они были "коричневые". Так что я поправляю: "черные" - в Италии, а "коричневые" - в Берлине. И тогда... Савик Шустер. Но олимпиада была "черно-коричневая", или ее как бы... Эдуард Фальц-Фейн. Я не друг нацистов, но как они это организовали и как они это все начали делать, это было first class. Это первоклассно, как они это организовали"

Александр Лаврентьев. Лаборатория конструктивизма. - М.: Грантъ, 2000. - 256 с., ил.; тираж не указан; ISBN 5-89135-150-1.

Александр Лаврентьев - внук, вернее, внучатый племянник Александра Родченко и Варвары Степановой, хранитель их обширного архива. Кроме того, он профессиональный искусствовед, публикатор и пропагандист творческого наследия своих знаменитых предков. Как человек в высшей степени информированный в сугубо эзотерических предметах, Лаврентьев оказался среди тех, кто создал и возвел в ранг стандарта особого рода эпический Текст, посредством которого только и можно повествовать о таинственном и непознаваемом Русском Авангарде.

Но теперь этот эпос может удовлетворить разве что детей малых. Так что нет ничего удивительного в том, что рецензируемая книга вовсе не является трактатом, которому нужно как-то доказывать свою научность и вменяемость, - это курс, читаемый заслуженным автором в Полиграфе (Нынче - Московский Государственный университет печати).

В книге много очень интересных, часто редких картинок, но никакой систематической картины нет и в помине. А зачем это людям, которые будут добывать нелегкий хлеб свой одним движением мыши? Они и так все понимают, им достаточно рассказать, что все, что нужно, уже придумано. Нет ничего удивительного и в отсутствии оглавления в книге. Оглавление, как известно всякой несовершеннолетней верстальщице, не имеет прикладного значения. Поэтому так и останется навсегда неведомым, кому на самом деле принадлежит текст книги - самому Лаврентьеву или Николаю Бесчастнову, Дмитрию Мордвинцеву и Кириллу Парамону, которым высказана благодарность "за тексты статей". Вполне в стиле конструктивистов. Даже очень низкая печать рецензируемого издания выглядит стильно. Хорошую книжку сделать - это очень сложно, все знают.

Цитата: Подобно тому, как сегодня дизайнер-художник пользуется шрифтами, линейками и виньетками из памяти компьютера, художники 20-х годов применяли готовые элементы типографской наборной кассы.


Комод: Культурная политика, политика культуры. # 9, август-октябрь 2000. - Екатеринбург, Уральская ассоциация молодых искусствоведов. - 90 с.; тираж 500 экз.; ISBN 5-900474-21-6.

Сначала мне показалось, что в этом номере довольно периодического журнала "Комод" нет никаких недостатков. Но при более внимательном рассмотрении выяснилось, что милейшие екатеринбургские искусствоведы Арсений Сергеев, Наиля Алахвердиева и Елена Криживицкая все же допустили одну ошибку (опечатки не в счет, на этот случай существуют спеллчекеры под вордами и обыкновенные, в юбках). Тираж заявлен всего 500 экз. - это и есть совершенно катастрофическая и непоправимая ошибка, которую не вырубишь топором. Нас на самом деле много, и все мы читаем культурный журнал "Комод".

Тем более замечательно, что "Комод" выбился наконец в люди, получил немного денег от ГЦСИ, и всем стало хорошо. Замечательно, что московскую худжизнь решили изучить люди немного со стороны. Не совсем, конечно, чужие, но мало вовлеченные в тягомотные внутренние разборки московского художественного сообщества. В Москве просто не принято задавать столь тривиальные вопросы, которые поставили екатеринбуржцы. Но раз вопрос поставлен, то по базарам московские ответили - и Виктор Мизиано, и Андрей Ерофеев, и Марат Гельман, и Георгий Никич, и Владимир Овчаренко, и Марина Перчихина.

Наивные вопросы получили достойные ответы. Оказалось, что Виктор Мизиано, например, сильно полевел и теперь отчетливо выступает против либерализма и демодернизации постгорбачевского типа. (Витя всегда говорил нечто подобное, но не так ярковыраженно.) "Культурные процессы находятся в ведомстве экспертного сообщества, а его функция состоит в том, чтобы критически дистанцироваться от глобализированных рыночных и медиальных потоков" ("Рефлектирующий объект и искусство").

У Екатерины Деготь ("Как у нас обстоит дело с культурной политикой") тоже много прибыло по части радикализма. Она ругает и "новых пассивных" (особенно газетных критиков), и "новых активных" в лице Гельмана и Свибловой, и "новых технологов", то есть Никича и Сергея Зуева. "Все они что-то там такое "простраивают", но не познают, не вырабатывают отношение. А политика именно в этом, иначе это просто бессознательный рефлекс". Я очень люблю Катю. Она симпатичная и смешная, ей так хочется во всем дойти до самой сути. Еще симпатичнее - то, что у нее это дело получается!!!

И правда, Георгий Никич ("Форум общественных инициатив: новая технология") говорит нечто весьма мудреное, но расплывчатое, отчего становится немного жутко. Зуев тоже говорит страшные вещи, которые даже процитировать невозможно.

Марат Гельман ("Культурная машина") традиционно ворчит на московского мэра, использует не понятные моему скудному разуму слова типа "креативный" и надеется на то, что его проект gif.ru даст возможность "описать субъект культурной политики, обсудить ее стратегию и выявить основных участников процесса вне государственной машины". Дело хорошее, но, как всегда, высказано на языке этой самой машинки для бритья мозгов.

Но самое главное, что нашлись все же правильные люди - помянули богоборцев Авдея Тер-Оганяна и Олега Мавромати, пострадавших от клерикалов и подвергнутых гонениям "за разжигание национальной розни". Катя и Витя правы: времена наступили такие, что обсуждению вслух - то есть тиражом больше 500 экз. - такие вопросы не подлежат. И в самом деле, времена настали тоскливые, комодовские (не путать с правлением императора из голливудского фильма "Гладиатор", которого высоколобые переводчики именуют "Кометом").


Мария Чегодаева. Два лика времени. 1939: Один год сталинской эпохи.- М.: Аграф, 2000 (серия "Символы времени"). - 336 с.; тираж 2000 экз.; ISBN 5-7784-0140-Х.

О "Рабочем и Колхознице": Что-то настоящее, подлинное, какая-то историческая правда взметнулась факелом в этой работе. Благодаря сталинской эпохе? Вопреки сталинской эпохе?

В последнее время под грифом Института искусствознания вышло довольно много книг, вызывающих у меня аллергию. Например, вполне невинная книжка очень уважаемого Глеба Геннадиевича Поспелова. От нее пахнуло, мягко говоря, странной идеологией. Но сочинение Марии Чегодаевой, также сотрудницы богоспасаемого Института, поразило мой организм характерной декомпрессией. Наступили очень характерные тошнота и головокружение - как после подъема с глубины.

Итак, Чегодаева повествует о тяжкой судьбе интеллигенции в эти страшные времена. Читатель уже на первых страницах узнает, что Сталин был сам Сатана и искусство исполняло задуманный им сатанинский ритуал. Творческую интеллигенцию мутило, когда ее заставляли этот бесовский ритуал исполнять; все мечтали только о том, чтобы просто и безыскусно нарисовать портрет друга или букет с цветами. Однако в мастерских МОСХ на Масловке было, оказывается, очень даже весело и симпатично.

Впрочем, начинается все очень даже научно - трактат типа "Искусство энска в энском году": модный и перспективный подход в академических кругах, особенно в Германии. Но М.А.Чегодаева вовсе не отличается таким уж занудством. Переписывая целыми страницами статьи сталинских критиков, она с неподдельным пафосом и энтузиазмом начинает обличать лживость соцреализма и поиски истинного реализма, осуществлявшиеся самыми рисковыми художниками. Поразившая меня водолазная декомпрессия порождена этой ни с чем не сравнимой могучей исследовательской патетикой, когда ученый-историк начинает подменять критика 1939 года и давать оценки совершенно в его стиле: "В достаточно слабом, плохом по рисунку, пестром и вялом по живописи творении бригады Ефанова колоритная голова старого казаха, его живописны костюм и впрямь предстают наиболее профессионально сильным куском". В каком году это сказано - 1939-м или 2000-м? От такого эффекта присутствия и подступает тошнота, и голова начинает кружиться.

Есть совсем уж удивительные вещи; например, около одного из выступлений А.Осмеркина - удивительное примечание к тексту, заключенному в квадратные скобки: "Вычеркнуто редакцией". М.Чегодаева присутствовала на выступлении или сама (!!??) редактировала записи? Интересно, что вычеркнута фраза добрейшего Осмеркина "Я категорически возражаю против этого". И в состоянии декомпрессии мне затекает в голову идея: у возвышенной патетики М.Чегодаевой самым странным образом много общего со страстной рассудительностью горячо любимой мной Екатерины Деготь. Конечно, имеется некая разница в эстетических и гражданских позициях, но каков задор, каков накал гражданственного пафоса!!!

Так что тайная прелесть сочинения Чегодаевой в том, что вместо заявленного академического труда получился просто документ эпохи. С этой точки зрения сочинение бесподобно, и исследователям, производящим свои штудии в удалении от первоисточников (см., например, "Соцреалистический канон") просто не дано понять величия сталинской либеральной интеллигенции, которая открыла особую этику существования в агрессивной среде. Не понять также и генеалогии "истинного реализма" и "хорошего искусства", которые для посторонних выглядят просто странными мутациями соцреализма. Но именно те самые "силы добра" и устроили в брежневские времена единственную и неподражаемую диктатуру хорошего искусства.

Может, оно и неплохо, что советская власть злодейски заставляла либеральную интеллигенцию изъясняться эзоповым языком? И лучше жевать, чем говорить?

Цитата: И все-таки силы разума превозмогали безумие; талант, чутье, глаз художника выходили из-под контроля, преодолевая и заблуждения и страх репрессий. Талантливое непреходящее искусство сталинской эпохи взывает к нам; наш долг - сберечь каждый живой мазок, каждое живое слово, свободное искреннее движение души. В 1939 году таких живых мазков, слов, движений души оказывалось гораздо больше, чем можно было бы ожидать.

  • Ненаучные размышления на тему "искусство и Бог". "Поначалу богоборчество казалось героизмом, свидетельством могущества и свободы человека, его торжества над природой. Но очень скоро звериное начало, лишенное "божественной души", обрело страшную власть над человеком - и все в мире потеряло цену и смысл, обернулось толчеей мошек-поденок, сцеплением пустых, по большей части уродливых случайностей. Философией искусства стала философия бессмыслицы и произвола, отрицания и глумления; утверждение хаоса, жестокости и уродства как единственных "законов" мироздания... Там, откуда изгнан Бог, неизбежно поселяется кто-то другой. Деньги оборачиваются коварным обманом, не приносящим ничего, кроме постоянного страха, злобы, жадности. А как одинок художник в мире, где каждый борется за свою самую высокую рыночную цену!"
  • Полеты во сне и наяву: Вновь об искусстве ХХ века в Третьяковской галерее. "Я как искусствовед подаю в отставку. Оказывается, того искусства, того художественного мира, который я знала, в котором жила, - НЕ БЫЛО. Не было главного, что тревожно, как набат, звучало 50 лет в нашем искусстве, - попыток осмыслить и показать трагическую реальность нашего бытия... Принцип новой экспозиции - именно политическое противостояние, только не то, которое я знала, - другое. Не случайно объявился в коллекции ГТГ в таком изобилии "андерграунд"; не случайно столь "успокоенно" и беззубо показаны "шестидесятники" и "семидесятники". За этим стоит тщательно продуманная и до конца реализованная концепция, не лишенная, однако, привкуса мистики... С "правдой", да еще санкционированной и одобренной свыше (бывший "неофициоз" теперь любимый "официоз" министерства культуры), не спорят - и я ухожу досматривать свои старые сны. Спокойной ночи, искусство!"
  • Храм Покаяния и благодарности