Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Сеть | Периодика | Литература | Кино | Выставки | Музыка | Театр | Образование | Оппозиция | Идеологии | Медиа: Россия | Юстиция и право | Политическая мысль
/ Обзоры / Выставки < Вы здесь
"Место моих произведений - в памяти"
Дата публикации:  2 Октября 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Художник Николай Полисский завершил работу над своим третьим большим проектом - "Дровником", гигантской башней-поленницей. Какое-то время башню можно будет увидеть в натуре перед тем, как она исчезнет. Для это лишь нужно поехать в село Николо-Ленивец на реке Угре, что в Калужской области. Обозреватель Михаил Боде съездил туда и побеседовал с Николаем Полисским.

Михаил Боде: Это уже твой второй "башенный" проект. Первая башня высотой в семь метров была из сена. А нынешняя сложена из дров, эдакая гигантская поленница. О чем ты думал, когда это все делал? Известно, что у башен есть разные функции: культовая (вспомним хотя бы зиккураты Древней Месопотамии, пирамиды ацтеков, минареты и т.д.), оборонительная (замковые и крепостные) и, скажем так, инженерная (радио- и телебашни, например Шуховская на Шаболовке). К какому типу ближе твои башни?

Николай Полисский: Если уж говорить о функциях, то первая, "сенная", башня была "пищевой" - в конечном счете, все это должно было пойти на корм скоту. То, что ее пришлось сжечь, было по замыслу неправильным (но просто сено начало гнить). Ее должны были сжевать коровы, потом - дать людям молоко, а потом... Короче, понятно, что использованный материал должен был совершить такой круговорот из природы в природу же. А что касается дров, то это всем известный древний мирный энергоноситель (это тебе не атом). В энергию эти дрова превратятся потом в печках моих деревенских друзей, которые одновременно и мои спонсоры.

М.Б.: То есть никакого культового назначения? Просто бытовые, практичные хранилища провианта и топлива.

Н.П.: Да, конечно. Но одновременно это и произведения искусства, созданные, так сказать, с крестьянским подходом.

М.Б.: Но уж больно формы необычные. Обычно ведь сено убирают просто в стога, а дрова складывают эдакой стеночкой. Без всяких выкрутасов. А у тебя не стог, а какой-то спиралевидный минарет, не поленница, а просто копия ступенчатой пирамиды Джосера. Как же без прообразов-то культовых построек?

Н.П.: Ну, может быть. Но на самом деле в таком месте, как Николо-Ленивец, где как бы объединились все красоты русской природы, которые всегда любили наши художники, - живописный поворот реки, заливной луг, дальний лесок, церковь на горке - хотелось поставить что-то значительное, что-то архаичное. А значительное - это всегда что-то древнее. При этом сделать такой огромный объем можно было лишь при этой спиралевидной форме. Когда я разговаривал с умельцами стогования, они утверждали: можно поднять стог на четыре, максимум пять метров, да и то со стогометателем. Я сказал, что будем делать десять метров. И выяснилось, что если постепенно подниматься по пандусу этой винтообразной формы, то можно сметать очень высокий стог. Потом, правда, башня осела до семи метров, понятно, по естественным причинам: усушка.

Что касается дровника или поленницы, то тут такая история. Деревенские оценивают свое благосостояние в том числе и по тому, сколько у них дров. Потому что когда селянин видит, что у него маленький дровник, его охватывает панический ужас: как зимовать-то, побираться что ли? А вид большого дровника вызывает у него, так сказать, чувство глубокого удовлетворения, уверенности в завтрашнем дне. Отсюда и такой большой объем дровяной башни. То, что она получилась четырехступенчатой, почти случайность. Это все от внутренних конструкций.

М.Б.: Можно ли сказать так, что твои башни - это в каком-то смысле символы социального единения и равенства? То есть не у каждого свой стожок или поленница, а один такой гигантский запасник на всех.

Н.П.: Да, как я уже и говорил. Стог должны были съесть коровы, а общим дровником будет обогреваться все наша деревня.

М.Б.: Как местные жители отнеслись к таким необычным для них проектам современного искусства? Было ли с их стороны непонимание и отторжение или же, наоборот, они сразу восприняли эту идею?

Н.П.: Пожалуй, нет. Непонимание было как раз со стороны московской публики: не верили, что я найду деньги на такое дело, что вообще такое возможно сделать в смысле конструкции, посмеивались. Да и я тоже был почти что в панике: все лето косил, а тут пошли дожди, сено начало подгнивать. Меня поддержал наш местный дядя Ваня, с которым мы вместе работали, а потом подтянулись и другие деревенские. Накосили тонну, и это уже внушало какой-то оптимизм. Я подумал: еще пять таких стогов - и башню уже можно строить. Оказалось полной ерундой. Пришлось еще на стороне подкупать - сено ведь утаптывалось и уминалось, его все время не хватало. Невозможно было понять, сколько его вообще надо. И в случае с дровником были сомнения: выйдет ли из этого архитектурное сооружение, хватит ли материала.

М.Б.: Конструкцию подсказали селяне или это твой личный опыт?

Н.П.: Это повседневный деревенский опыт. Выкладываешь простую поленницу и уже понимаешь, что и как. Технология простая, усваиваемая любым сообразительным человеком.

Теперь о реакции местных жителей. Началось все со снеговиков, когда зимой мы с друзьями-художниками и деревенскими вылепили на склоне Угры больше сотни снеговиков. В самом начале у местных было некоторое недоумение - зачем все это? Но сама тема - игровая, традиционная, детская - снимала этот вопрос. Все восприняли это как веселую зимнюю игру и с большим удовольствием приходили лепить. И даже получали некоторое вознаграждение - художники ведь тоже получают какие-то гонорары. На проекте со снеговиками все и определилось: и взаимопонимание, и взаимоотношения, и команда помощников-конструкторов. А на строительство сенной башни приезжали уже волонтеры, группы человек по тридцать, которые бесплатно два раза в неделю помогали нам укладывать сено. Всем было очень весело - работала в основном молодежь - все как-то радостно отмечали, как день ото дня растет башня. Эстетический момент в работе был очень важным.

М.Б.: То есть строительство башен - это еще и эстетическое воспитание селян?

Н.П.: Безусловно. Ребята уже ждут новых проектов, расспрашивают меня. Они видят, что об их башне пишут в газетах и журналах, показывают по местному телевидению. Они понимают, что сделали нечто социально и художественно значимое, а не просто исполняли какие-то барские причуды. С какой-то радостью и энтузиазмом это все воспринимается. Как-то стою в местном магазине, туда вбегает мужик и орет всем: "А вашу башню сейчас показывали по телевизору. На выставке в Москве показывают ее фотографии". Или плывет плот по Угре, оттуда кричат: "Что за село-то? А, Николо-Ленивец? Так это у вас зиккурат построили?" Даже слово "зиккурат" выучили.

М.Б.: Коль скоро ты помянул магазин, возникает вполне определенный вопрос. Края эти с запущенными колхозами страдают безработицей. Как известно, русский человек в такой ситуации находит для себя естественный выход - пьянство.

Можно ли сказать, что работа на башнях в какой-то степени удерживала селян от этой пагубной страсти? То есть помимо эстетического воспитания работа на художественном объекте была и психотерапией для населения?

Н.П.: Это уж я не знаю, вряд ли работа может кого-то удержать от пьянства. У меня есть два типа помощников. Одни - эдакие художники по жизни, вольные художники, совершенно отпетые алкоголики, свободные от всякого хозяйства. Систематической помощи от них, понятно, нет. Например, мой любимый дядя Ваня. Он может помогать-помогать, а потом резко уйти в свободное плаванье. Но мужик он хваткий и с хорошей смекалкой. Или Женя-"голубец" - колоритный персонаж, Фока и Вася Зуйков - ребята рукастые, со сноровкой, но регулярными посещениями они меня не балуют. Я больше рассчитываю на молодых. Они не такие колоритные персонажи (теряют в алкоголическом очаровании), но зато работящие и надежные. Они ведь и есть, без громких слов, будущее России.

М.Б.: Участники этих проектов стали больше интересоваться современным искусством или они так и не поняли, над чем трудились?

Н.П.: Они не знали, конечно, и до сих пор не знают, что такое современное искусство. Им просто нравится то, что здесь делается: им понятен материал, понятно в общих чертах то, что мы конструируем. Это их обычные крестьянские занятия - заготовка сена и дров. В то же время они видят, что это выливается во что-то необычное и невиданное.

М.Б.: Получается, что из привычных материалов они своими же руками создают подобия каких-то НЛО?

Н.П.: Ну да. Им приятно и интересно видеть, как из привычного и простого вдруг создается небывалое и величественное. Каждый из них потом-то уже, наверное, подумал: да и я бы такое смог сделать. Кстати, по поводу НЛО. Мы это в шутку расшифровываем как Николо-Ленивецкое Общество или Николо-Ленивецкий Объект.

М.Б.: Ты все эти проекты и конструкции придумывал, вероятно, очень долго? Как они родились?

Н.П.: Все пошло от естественного материала, все началось, как я говорил, со снеговиков. Снег - бесплатный материал. И его много. И из него так и хотелось что-то сделать. А потом снег растаял, и появилась трава. Захотелось что-то сделать из травы, из сена (другое дело, что его пришлось потом прикупить). Затем подумал о другом природном материале - о дереве...

М.Б.: То есть у тебя был подход художника-пластика, а не художника-концептуалиста?

Н.П.: Безусловно. Основа проектов - материал. Мне нравится, что критики и искусствоведы находят в этих работах какие-то вторичные и третичные смыслы. Это подтверждает правильность изначального замысла.

М.Б.: Эти твои работы причисляют к лэнд-арту, к ландшафтному, земляному и т.д. искусству. До того ты был знаком с этим видом современного искусства: листал альбомы и журналы, видел фотографии инсталляций в природе американских или британских лэнд-артистов? Слышал о Смиттсоне, Нэше, Голсуорси, о работах в Грисдальском парке в Англии?

Н.П.: В этой сфере образование у меня не было систематическим. Что-то, конечно, видел, что-то слышал. Но ведь что-то и откладывается в подкорке. Я перед собой не ставил задачи - займусь-ка лэнд-артом. Просто я всегда любил природу и как живописец до безумия писал разные пейзажи. А потом подумал: а не начать ли работать в самом этом пространстве и с элементами этого пространства? Оказалось, это возможно.

М.Б.: Значит ли это, что больше ты не будешь заниматься живописью, писать берега Угры?

Н.П.: Нет, вовсе не значит. Просто должна появиться внутренняя мотивация что-то снова изображать на плоскости. По прошествии такого времени сейчас мне уже кажется опасным принадлежать к какому-нибудь направлению или художническому клану. Можно просто отупеть и забыть, ради чего все делается. Раньше все было прекрасно: многим нравилась моя живопись, я ею мог даже в какой-то мере зарабатывать. А потом я понял, что ограничиваю себя в возможностях, в широте видения. Если вдруг появится неодолимое желание писать, то буду писать.

М.Б. Что является настоящим твоим произведение: та реальная башня, которая сейчас стоит в подлеске, или фото- и видеодокументация, которая после нее останется?

Н.П.: Сложный вопрос. Конечно, кто-то добирается до Николы-Ленивца и видит натуральную башню, а большинство увидит ее на фото и на видео. Мне кажется очень важным то, что это произведение останется в памяти. Ведь оно (или они) - временное явление. Специально выбираются временные материалы: снег сходит, сено съедается коровами, дрова сгорают в печках. У них, можно сказать, сезонная жизнь. А носители документации будут показываться на выставках. И то, и другое - часть памяти о произведении. Если бы я был таким гордым и честолюбивым, то ваял бы башни из камня или из бревен. Но я никого не хочу постоянно мучить их видом. Самое надежное место для моих работ - в памяти. Если они того достойны, то их будут помнить. Например, много ли мы знаем о древнейших монументах, большая часть из которых давным-давно разрушена? Однако они - все эти "семь чудес Света" - остались в памяти человечества. Наверное, я нахально сравниваю свои башни с ними? Но думаю, что нечего ими мозолить глаза, и так всего много наворотили.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Андрей Ковалев, Из бесед с живыми авангардистами /01.10/
Интервью Александра Косолапова. "Я сделал первую в Москве инсталляцию. В пустой квартире разместил выпиленные из фанеры раскрашенные фигуры. Я двигался от объекта, от мифологии, искал чистую идею. Как у Платона - столовость стола. Потом этот поп-арт медленно стал переходить в концептуализм, в мифологию вещи. А я просто хотел оформить этот переход."
Михаил Боде, Diary-25 /26.09/
Современное искусство захватывает. Венский музей прикладного искусства привез выставку-проект реконструкции нацистского бункера ПВО.
Дмитрий Десятерик, Варвары в Киеве /25.09/
Уже в начале весны Киев залихорадило от новостроек. Скоро стало ясно, что затеянная реконструкция беспрецедентна.
Михаил Боде, Diary - 24 /18.09/
Обычно выставки делаются, естественным образом, в расчете на публику. Однако бывают такие выставки, цель которых - произвести впечатление на самих же их авторов и организаторов.
Дмитрий Озерков, Не кланяйся Клауке /14.09/
В Русском музее открыта выставка известного современного мастера Юргена Клауке, и это вне всяких сомнений есть событие номер один на петербургской арт-сцене
предыдущая в начало следующая
Николай Полисский
Николай
ПОЛИССКИЙ

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Выставки' на Subscribe.ru