Он больше разбирается в разнообразных малярных кистях, шпателях, скребках и щетках (иногда сам их изобретает), в пропитках и проклейках холста, в пастах и пигментных заполнителях, чем в теории и истории искусства. Да она ему и не нужна. Он когда-то где-то вычитал и затвердил, что первый черный квадрат четыреста лет назад написал розенкрейцер Хобер Флют, а значит все последовавшие черные квадраты - повторы. Но по долгу художника-модерниста XX века он уважает Малевича, Родченко и Татлина. Сдержан по отношению к своим современникам - американским абстракционистам Ротко, Поллоку, Мазеруэлу и Клайну, постоянно и как бы случайно роняет, что у тех были время от времени удачные моменты в творчестве, а у него с самого начала непрекращающийся рост мастерства.

По поводу роста мастерства можно и поспорить. Но действительно, лямку абстракциониста Пьер Сулаж тянет более полувека. О своих успехах на этом поприще он отчитался перед московской публикой (до этого перед петербургской в Эрмитаже) своей небольшой ретроспективой "Светоносность черного" в Третьяковке. Отчитался не только "письменно" - картинами, но и устно - на пресс-конференции, словно нажал на "play" своего старенького внутреннего магнитофона: "Первый черный квадрат написал в 1610 году розенкрейцер... в детстве я любил рисовать снег черными чернилами... черные крыши и деревья с юности производили на меня впечатление... на выставке о черном мои работы шли за Малевичем..." Для тех, кто не понял, что мосье Сулаж - последний из оставшихся спецов по черному, мэтр позировал в черном на фоне своих опусов с по-наполеоновски скрещенными руками.

Когда-то с языков оголтелых советских критиков с легкостью срывалось перченое словечко "формализм", на которое жутко обижались наши нонконформисты. Для мосье Сулажа "формализм" - бальзам на душу, ибо занимается он без всяких задних мыслей (и даже без мыслей вообще) исключительно художественным ремесленничеством: и так и эдак очень красиво размазывает и нашлепывает на холсты черную краску, любуясь ее кладкой и переливами. Некогда, в послевоенные годы, это выглядело радикальным жестом: эдакие черные и смолистые шпалы и балки на белых холстах обличали бурный, но сжатый, как пружина, темперамент художника. Короче говоря, на общем фоне тогдашней французской абстрактной размазни Сулаж выглядел истинным "суровостильцем".

С годами "пружина" стала ослабевать и растягиваться. Так же стали растягиваться в разные стороны и полотна мэтра. Теперь они достигают почти 3 на 4 метра. Вероятно, вскоре они станут размером с брандмауэры, и тогда художнику понадобятся его проверенные малярные инструменты. Но на лесах уже будут работать подмастерья - мэтру сейчас пошел 83-й год.

По сравнению с почти дизайнерской, лощеной абстракцией Сулажа наша абстракция выглядит довольно скромно, если не бедно. Она не вопит о себе огромными форматами, а тихо ютится в книжной иллюстрации. Такое искусство, созданное при свете настольной лампы, показала галерея "Файн Арт" - иллюстрации хорошо известного нам художника Игоря Вулоха к сборнику стихов шведского поэта Тумаса Транстремера, который, как оказалось, известен во всем мире, но не нам. Так или иначе, дуэт поэта и художника получился удачным. Бесполезно сопоставлять вывешенные рядом в галерее построчные переводы на русский стихов шведского поэта и иллюстрации к ним русского художника. Изображать "Мятущийся звук в трубке/ века бронзового/ повис над бездонностью" просто невозможно и нелепо. Вулох попытался перевести шелест и журчание незнакомой ему речи на плывущую колкость своей минималистской графики. Кстати, тоже черной.

На фоне "черных" экспозиций цветастая выставка Бориса Анисфельда выглядит несколько экстравагантно. "Алхимика цвета" представляет Московский центр искусств и американская A.B.A. Gallery Inc., которая несколько месяцев назад привозила в МЦИ выставку Давида Бурлюка. То есть снова выставка-продажа и, вероятно, снова сомнительные датировки работ.

Трудно сказать, насколько продаваемыми будут картины бывшего мирискусника, ставшего в Штатах оформителем театральных постановок. Слишком много в своем творчестве он перебрал разных "измов". Многовато красочного декадентского марева от Гюстава Моро и Одилона Редона, хватает и открытого цвета от Матисса, чертежной эротики от немецкого югентстиля и даже какой-то рисованной чеканки a la Ладо Гудиашвили. Надо полагать, что всю эту живопись в Чикаго, куда перебрался в 1918 году Борис Анисфельд, сочли за общеевропейскую. И как таковую - не слишком-то раскупали. Иначе зачем ее американская галерея привезла в Москву.

P.S. С 3 октября в Музее личных коллекций ГМИИ им. Пушкина открылась выставка графики одного из немецких "новых диких" 1970-80-х годов - Зигмара Польке - "Музыка неизвестного происхождения". Дикий, гротескный рисунок и абсурдистские надписи гарантируем.

Московский Дом фотографии показывает очередного "Классика российской фотографии" Виктора Ахломова, автора знаменитого снимка кортежа правительственных "чаек", известного в народе как "Членовозы едут".

В МДФе же демонстрируется немка Инге Верт "В постели" - серия фотографий, демонстрирующая, как раскрывается германская сущность (бизнесмена, тинэйджера, артиста, пенсионера, гея...) в альковах.

4 октября в "Новом Манеже" вернисаж выставки из Израиля "Русско-израильские художники". Вопрос, какие именно.

4-го же в ЦДХ открывается выставка "Амбьенте". Вообще-то выставка промышленная, но на ней будет пара-тройка художественных проектов.

5-го галерея "Арт Коллегия" зазывает в Малый Власьевский на выставку "Геннадий Айги и его друзья". Друзья поэта были и есть из бывшего андерграунда - А.Зверев, В.Яковлев, И.Вулох, И.Ворошилов и др.

И 5-го же, в Музее декоративного искусства на Делегатской, Лев Мелихов с друзьями покажет, как "Фотография спасает мир". Название вызывает сомнения, но прием будет горячим.