Мы завершаем обсуждение выставки "Абстракция в России. XX век", развернутой в Русском музее. Своими впечатлениями с обозревателем Михаилом Боде делятся арт-критики Екатерина Деготь и Леонид Лернер.

Екатерина Деготь (арт-критик, куратор выставок современного искусства, преподаватель Европейского университета и Института Pro arte в Санкт-Петербурге)

Михаил Боде: Это нормально, что абстракция у нас длится после "сталинской паузы" с 50-х годов аж по 2001 год?

Е.Д.: Ну да, получилось плавное перетекание в "абстракцию без берегов". Многие художники, которые и сегодня занимаются абстракцией, считают, что это такой род искусства, который уже никогда не кончится. Поэтому там нет конца. Но поскольку на выставке нужно было поставить точку (потому что она не может ничем не заканчиваться), то было взято произведение совершенно другого ряда - работа художника Георгия Пузенкова, который пародирует абстракцию на компьютере. Пришлось взять это произведение, поскольку Пузенков - единственный наш художник, который по сути дела сказал, что абстракция умерла. Это уже была как бы постабстракция. Все остальные ныне здравствующие художники - участники выставки, видимо, считают, что абстракция еще жива. Но вообще-то я должна сказать, что, безусловно, главной частью выставки является первый этаж, где показаны работы с первых десятилетий XX века до 70-х годов. За эту часть выставки не стыдно. Не стыдно за 50-е и 60-е годы - там есть очень интересные и хорошие работы. Их-то и хотелось, честно говоря, увидеть побольше. Хотелось бы еще увидеть побольше Михнова-Войтенко, Филонова (и даже позднего Филонова)...

М.Б.: А разве Филонов - абстракционист? Для меня это что-то новое.

Е.Д.: Вообще-то, такого разграничения между абстракцией и неабстракцией в русском искусстве не существовало. Это разграничение - плод "холодной войны". В 60-е годы думали, что тоталитарное искусство фигуративное, а демократическое искусство - абстрактное. Так думали тогда. В русском искусстве это было совсем не так. Самые интересные художники - это те, у которых не было такой границы: например, Ларионов, тот же Филонов, или Кандинский, или Шварцман, или тот же Михнов-Войтенко. Вот эта граница как раз и интересна.

М.Б.: Эту выставку, двухтомный каталог которой весит около восьми кило, можно ли считать своего рода пропуском в музейно-галерейный мир для новоявленных абстракционистов?

Е.Д.: В принципе, такой оттенок у выставки есть, потому что выставка не представляет духовные поиски. На ней не разграничены моменты и проекты Кандинского и Малевича. Об этом существует лишь отдельная аннотация, но не больше того. Работы выставлены как коммерческие единицы, как дорогие картины, какими они до сих пор и являются. Так, что использовать эту экспозицию художники будут каждый по-своему. Разумеется, для них важно поучаствовать в этой выставке.

М.Б.: Как ты думаешь, если такую выставку вывезут в Кассель, Дюссельдорф, или в Милан, или в Сент-Этьенн, у нее будет какой-то резонанс?

Е.Д.: Для этого выставку нужно было бы переработать. Нужно было бы расширить первую часть - не только 1920-е, но и 1950-60-е годы. Поговаривают, что Киблицкий (куратор этой выставки) просто разъезжал на автофургоне по мастерским и собирал все, что ему казалось интересным. Так же нельзя. И кто такой Киблицкий?

Нужно было бы показать шире. Например, как я знаю, Михнов-Войтенко интересует зарубежных коллекционеров. У Родченко, как известно, есть интересные поздние абстрактные работы 1940-х годов. Вот если бы всего этого показать побольше, а всего позднего (то есть 80-90-х годов) поменьше, то тогда эта выставка могла бы быть интересной.

Леонид Лернер (арт-критик, заместитель главного редактора журнала "Art-Chronika")

М.Б.: На твой взгляд: 150 художников-абстракционистов, выставивших около 800 работ, - не многовато ли?

Леонид Лернер: Но на самом деле в каталоге 1200 работ. Все работы просто не влезли в эти огромные корпусы Русского музея. Чудовищная гигантомания. Мне кажется, что куратор (или же кураторы) решил продолжить тему, начатую выставкой "Импрессионизм в России", где практически любой сколько-нибудь значимый российский художник в какой-то момент своей творческой биографии был импрессионистом (типа Грабарь, Юон, Коровин и т.д.). То же самое возникло и на нынешней выставке - появилось чудовищное множество художников-абстракционистов. У меня было ощущение, что в первых пяти залах "корпуса Бенуа", где выставлены работы наших действительных мастеров абстракционизма - от Кандинского и Малевича и кончая Филоновым - пошел некий поворот в непонятную сторону.

М.Б.: В какую же?

Л.Л.: Шли уже совершенно непонятные художники. И мне показалось, что за последние 60 лет, которые прошли после смерти Филонова - последнего абстракциониста, в общем-то, ничего не изменилось.

М.Б.: Филонов - абстракционист? Это какая-то новая концепция?

Л. Л.: Так получается. Я следую логике куратора этой супервыставки. Но по их логике Филонов - сверхабстракционист. Ну, да и пусть будет так. Мне же показалось, что русская или советская абстракция шла по пути выхолащивания идеи самой абстракции. Я имею в виду, что вещи из последнего зала выставки очень похожи на вещи из первого зала. Никакого развития мысли тут нет. Есть технические достижения весьма сомнительного свойства (это о современности). Но общая тенденция - это снятие каких-то духовных поисков. Если Кандинский и Малевич пытались исследовать наравне с техникой некие духовные проблемы, то здесь переживаний (а переживания в абстракции должны быть) нет. Здесь нет какого-то...

М.Б.: Драйва?

Л.Л.: Даже не драйва, а чего-то более возвышенного. Это трудно изъяснить.

М.Б.: Может быть, ты имеешь в виду современный повтор тогдашней абстракции, затем опять повтор, потом повтор повтора и т. д.?

Л.Л.: Удивляет сам факт присутствия на выставке вещей бессмысленных и ненужных. Работы все время повторяются. С точки зрения техники всю экспозицию можно разбить на четыре или пять групп: там есть нечто приближающееся к оптическому искусству, нечто повторяющее или цитирующее абстрактный экспрессионизм, геометрию, и нечто уже совсем чернушно-доморощенное.

М.Б. Последние работы, то есть 1990-х и 2001 годов, это уже чистый декоративизм?

Л.Л.: Я бы это даже не назвал декоративизмом. Это скорее всего то искусство, которое проистекает от беспомощности. Это искусство, которое получило импульс из 50-х годов и в последние десятилетия стало рыночным вариантом тогдашней абстракции. Это штудии в рамках определенной техники. Но техника при этом не развивается, потому что развивать ее больше некуда.