Здравствуй, мой милый. Если бы ты знал, как я рад, что мои письма до тебя доходят. Тут недавно арт-критик Андрей Ковалев сказал, имея в виду выставки, о которых я тебе сообщаю, что лучше бы я писал о них не другу, а врагу. Сам-то он со злым кинжалом в зубах ползет от одного концептуалиста к другому, только их и почитая достойными своего критического удара. Все эти хунвейбины актуального искусства как повылезали лет десять назад, так и держатся сплоченной стайкой. Уже и покупать их перестали, и повыгоняли отовсюду, и на мировом рынке живопись потихоньку стала возвращаться, а они все поют о своем со звериной серьезностью раз и навсегда обретенной истины. И это правильно. Надо держаться своего брэнда, чтобы в толпе различить можно было.

У меня же, как ты знаешь, совсем иная задача. Петь тебе, подобно весенней птице Гамаюн, о том, чего вокруг происходит. Это вроде хронографа: есть момент, есть его запись. Мы физтехов не кончали, в мизерные истины не верим, будущее открыто как на плацу, где нас то ли повесят, то ли гонец из Пизы в последний момент принесет послабление с полной выслугой лет и персональной пенсией.

И все это, как ты понимаешь, только прелюдия к фуге об открывшемся в Центральном Доме художника на Крымском валу очередном весеннем "Арт-салоне". Потому что для описания этого действа нужно поистине гоголевское перо. От - "что за невидаль этот Арт-салон?" и "как упоителен, как роскошен весенний день на Крымском валу!" до - "попробуй взглянуть на молнию, когда, раскроивши черные, как уголь, тучи, нестерпимо затрепещет она целым потопом блеска: такова инсталляция Бориса Мессерера, посвященная Веничке Ерофееву" и "нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! что они делают со мною! Они льют мне на голову натюрморты, портреты, пейзажи, скульптуры. Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им?". И, натурально, дайте мне тройку быстрых как вихорь коней - и только меня тут и видели.

Увы, нет у меня гоголевского пера. Поэтому буду сух и точен. Заявлены более пятисот художников с двумя с половиной тысячами произведений. Враки, художников, может, и столько, но произведений гораздо, нестерпимей больше. Как войдешь в большой зал, сразу направо пресловутая инсталляция Мессерера, окруженная его же картинами. А поскольку в день открытия у Бориса Асафовича был еще день рождения, то VIP-гости прямо тут же и оседали со своими букетами и поздравлениями. Писатели Битов и Приставкин, жена Ахмадулина, актриса Андрейченко, академик Назаренко, скульптор Великанов, фотограф Рост, у которого в двух метрах отсюда своя экспозиция с "Фрагментами мира", она же - анонс выставки "Групповой портрет на фоне мира", которая должна случиться в начале осени тут же на 3-м этаже ЦДХ и будет включать в себя полторы сотни цветных фотопейзажей и столько же черно-белых фотопортретов.

У Мессерера съемочные группы, толкотня, ходят нервные слухи, что сейчас всех поведут в ресторан отмечать праздник. Бледный писатель Евгений Попов вывалился из толпы, повторяя слова Вени Ерофеева: "Если я немедленно не выпью, то упаду в обморок". В связи с чем и отправился тут же на стенд "Огонька", где Галя выставила "Музей вещей ХХ века" - на сотне обложек журнала, висящих на длинной металлической дурынде, и с примкнувшим к ним граммофоном с пластинкой Шаляпина 1908 года. Естественно, водку Попову налили тут же. Тем более что и тут своя компания в лице драматурга Виктора Славкина и замминистра Натальи Дементьевой, только что открывшей "Арт-салон" под чем-то вроде герба СССР, где солнце восходит над ЦДХ, вместо колосьев - кисти, а призыв к "художникам всех стран яднайтица", естественно, на английском языке.

В общем, все кипит и извергается. В центре союзы художников вечно братских республик, которые нынче государства. Слева - продвинутые концептуалисты. По краям - море разливанное персональных авторов, заплативших за место и закрывших все стены многоярусной развеской. Бедных детишек из фонда Спивакова задвинули в дальний угол, чтоб не мешали продажам.

На пресс-конференции организаторы "Арт-салона" честно доложили, что на прибыль не претендуют. За братских художников заплатила международная конфедерация, за прочих - сами прочие. Нынешний юбилейный пятый салон имеет целью устроить людям праздник и финансово разойтись по нулям. Никто не задал главный и, увы, безответный вопрос. Известно, что на рынке продавец выдает покупателю чек. Здесь же вся продажа идет кулуарно, без чека и, стало быть, без налога. Стало быть, рынок рынком - но черный.

Поглядишь в замечательно изданный каталог и обомлеешь. Столько разной твари, что о парности давно уже можно забыть. Вот выученик Кишинева, создавший памятники святителю Николаю Чудотворцу, Андрею Первозванному и Сигизмунду Герберштейну. Выставил только что сотворенную серию пастозных ню на полунезакрашенных холстах. Вот некий пензенец нарисовал пейзаж реки Цны в манере вечного XIX века. Тут же бывший химик из Москвы, уехавшая в Штаты, предлагает синие акриловые цветы. А рядом - сугубо девичье: красавицы в полумасках, венецианские гондолы, сфумато. В общем, чего надо, то, наваливаясь, и покупайте. А у меня, как водится, только одна мечта: хоть бы глазком взглянуть на те интерьеры, в которых все это висеть будет. Ведь коли есть картина, стало быть, должна быть для нее и стена. Как ты считаешь?

На той же пресс-конференции спросили устроителей, а когда же они под это дело не только первый со вторым этажами и антресолями отдадут, но и третий этаж отвоюют. Те помялись, сказали, что скоро. А секрет в том, что на третьем этаже как раз в это время выставка школы акварели Сергея Андрияки открывалась. Сам Сергей Николаевич под себя огромный зал занял, другие пошли педагогам и ученикам в разной стадии обучения ремеслу. Этакая фабрика по овладению добротным салонным рисованием позапрошлого разночинного века с одновременной продажей своей продукции. Тут же багетная мастерская, тут же все это вам завернут и чек выпишут, тут же сувенирчиком наградят. Как говорили VIP-гости Сергей Филатов и Слава Зайцев, Сергей Николаевич Андрияка - настоящий гений. Недаром сам Лужков без ума от него и его творений.

Понятно, что настоящий арт-критик должен весь этот салон за версту обходить. И точно. Заехал я после ЦДХ в Московский дом фотографии на Остоженке, а там вся их тусовка в полном составе на выставке фотографа Игоря Мухина "Москва-Париж". Сорокалетний выпускник строительного техникума, Мухин занялся фотографией только в годы перестройки. И, мастер нового призыва, тут же в ней и преуспел. Тут чем случайней, тем вернее. Много залов, а в них много-много фотографий. Москва. Париж. И вроде бы одно и то же - лица девушек, улицы, витрины, а постепенно начинаешь различать, где что. Вроде бы в Париже света больше и народ какой-то персонально выделенный, прореженный, нет той дикой толпы, что у нас. И лиц с этой печатью необщих жутких выражений тоже почти нет. Ну и, конечно, экзистенциализм французский совсем не то, что отечественный. А, кроме того, на снимках видно, что Москва какого-нибудь 95-го года весьма отличается от Москвы 99-го и за ним следующих. Или это только кажется? И Мухин чужое просто не как свое воспринимает? Сходи, посмотри.

Нет, думаю, право, жизнь изменяется, и это ощущение сдвига, да еще по весне, заставляет благодарно воспринимать окружающее: оно должно проявиться целиком, хотя бы для того, чтобы навсегда исчезнуть, став смешным и нелепым, как вся эта романтическая салонная живопись, которой наши бедные люди не нахлебались вдосталь в советские голодные годы. Наконец-то все это вылезло из-под спуда, процвело, а, стало быть, лет через десять если не сгинет, то перейдет в более низкие социальные слои. Как сама роль художника, который в советские годы был творцом с большой буквы, - на работу в шесть утра не вставал, носил берет и бархатную блузу, был солью нации. А теперь стал тем, кем, видимо, и должен был: то ли украшателем интерьеров, то ли фокусником-престидижитатором.

А я опять отправляюсь в ЦДХ, где на стенде галереи "Манеж" идет презентация "Украденной книги" Сергея Шерстюка (1951-1998) в окружении его же картин. Тебе ли говорить о Сереже... Это книга его дневников, которые он вел всю свою жизнь. Когда четверть века назад я зашел к нему на улицу Горького и увидел, как справа перед Сергеем открыта эта амбарная книга, куда он записывает ощущения, события и мысли данного момента, а слева "Игра в бисер" Германа Гессе, то я подумал, что если кто-то близкий тебе ведет дневник времени, то лично ты можешь уже писать что-то иное. Ведь писательство, как и занятия художника, это необходимость закрыть весь спектр стилевых возможностей.

Середину "Украденной книги", собранной и составленной Игорем Клехом из неисчислимого числа дневников Шерстюка, составляет "Книга картин", в которых он описывал все свои гиперреалистические серии с левитирующими Тегиными, "Научными развлечениями", "Русскими рулетками", так лихо продающимися в начале 90-х в Штатах. В толпе гостей на презентации стоял и мхатовец Слава Жолобов, который на полотнах "Русской рулетки" Шерстюка не раз махал заряженным револьвером, а в недавней телепремьере "Азазеля" был в роли жандармского генерала моментально поражен ножом в голову, когда приехал вместе с Фандориным брать леди Эстер. Слава был удручен неудачей фильма, его статичностью, какой-то странной неумелостью, которую никак не ждешь от Адабашьяна и Лебешева. В результате, по его словам, всю вину свалили на самого Б.Акунина, вернее, на его сценарий, и теперь сценарий "Статского советника" для Меньшикова-Михалкова будут писать более натасканные в кино люди.

Ну а третья часть Сережиной "Украденной книги" - это дневник, который он писал Леночке, своей жене, известной актрисе МХАТа Елене Майоровой, после того как в августе 97-го года она сгорела заживо и перед тем, как ровно через девять месяцев, день в день, сам Сергей умрет от скоротечного рака желудка. Признаться, меня до сих пор поражает, как это: было все - картины, фильмы, спектакли, планы, семья, толпы друзей. Совершенно уникальный тип его речи, о которой сам Шерстюк записал в дневник: "Макс, метафизический маньяк, прав в одном: непостижимость мира можно забухтеть абракадаброй, потому любая ясность воспринимается и используется как темное. Чем ясней, тем темней". И вдруг - не стало ничего. Не понимаю. Поистине, чем ясней, тем темней.

Обнимаю тебя. Твой

Игорь Шевелев