Привет. Сегодня без лирики. Кругом и так весна, и надо успеть доложить трезвым голосом. Начну с самого трезвого - с Академии художеств, где огромная юбилейная выставка Рудольфа Хачатряна (род. в 1937) - к 65-летию со дня рождения. Сам приехал из Лондона. Вся армянская диаспора - из Еревана, Парижа и Москвы. Народу набралась тьма. Выставка - с ученических работ 51-го года, где уже видна тщательность прорисовки деталей, до последних лондонских серий, однообразных, как размноженный фрагмент "Герники" Пикассо, ну там, где нога клешней. Вот так много-много клешней - инсталляциями, черно-белой графикой, наклеенным картоном. Я, как многие, любил и люблю портреты, которые делал Хачатрян в 70-е годы. Завораживающие работы в духе мастеров Возрождения - любимых им Леонардо и Дюрера. Причем без всякой стилизации и подъебки (извини, не найду слова), которая сразу чувствуется. Наоборот, с какой-то последней печалью стилистического анахронизма. Поэтому, когда в 89-м году Вильям Мейланд выставил Хачатряна вместе с Шиловым и Глазуновым в концептуальной выставке "Сделайте нам красиво", это меня как-то обидело.

К тому времени Хачатрян, однако, уже оставил "дюреровость", и на нынешней выставке есть эти серии - "Проявление образа", "Образ и тень", где зримый образ уходит в однообразный смыв геометрическими лекалами. Знакомые подходили ко мне на вернисаже и спрашивали, могу ли я объяснить такие метаморфозы (тоже, кстати, название одной из серий) художника. Я не мог. Когда же я задавал такие вопросы, мне давали понять, что дело в продаваемости работ. Тогда в экспортных салонах шло на ура такое. Сегодня в Лондоне - иное. Может быть. А еще, глядя на хачатряновские портреты 1999 года, которые более схожи, как это сейчас принято, с эскизами, подумал, что само течение времени изменилось. Нельзя, наверное, как прежде, месяцами сидеть над одной работой, доводя ее до идеального совершенства. Тут ведь что-то религиозное есть. Неужели прежнее безвременье было ближе к вечности, чем нынешняя рыночная динамика?

Думая о Хачатряне, я побрел в Фотоцентр на Гоголевском, где открывалась очередная порция выставок фотобиеннале-2002. Смутность моих ощущений там только усилилась. Душно, толпа, кто-то дает интервью, кто-то хватает стаканчик с вином, кто-то ругается на порнографию, кто-то ищет знакомых, кто-то вспоминает вчерашний показ шляпок работы жены банкира Гафина в Большом театре, одновременно спеша с накрытого в ЦДХ, обильного красной икрой, стола выставки "Дизайн и реклама" на еще одно шляпное парти в музее декоративного творчества. В общем, от этих безумных мартовских шляпников крыша едет.

Одно хорошо, что встретил Семена Файбисовича, который мне презентовал только что вышедшую в "ЭКСМО-пресс" свою книгу "Вещи, о которых не". Там два романа и повесть. В "Дяде Адике", напечатанном, как ты помнишь, несколько лет назад в "Знамени" и даже получившем премию "за патриотизм", есть кое-что о механике появления в западных галереях наших "конвертируемых" концептуалистов в первые годы перестройки, среди которых тогда затесался и Файбисович. Но книга эта будет славна в подлунном мире другим романом - "История болезни". Ну, я скажу, фотореализм. В прозе это, по самым минимальным прикидкам, - от двух до пяти килограммов в тротиловом эквиваленте. Причем Семен швырнул их в самый эпицентр тусовки.

Книга, как водится, о любви. Об изменах и уходе жены. Все названо своими именами. Все названы своими именами. И Сергей Пархоменко, и Зиновий Зиник, и остальные - от Миши Айзенберга и Тимура Кибирова до Левы Рубинштейна и, понятно, самой жены, с которой, как с нынешним директором издательства "Иностранка", я нахожусь в состоянии постоянной е-мэйловой переписки по поводу новых книг, а Ленечка, мой младший сын, недавно ездил к ней за этими книгами.

Во времена Проханова и Лимонова, Сорокина и Ерофеева трудно претендовать на звание самой скандальной книги. Но "Вещи, о которых не" будет ею. Написав, Семен распечатал ее на компьютере и раздал заинтересованным лицам. Те крутили пальцем у виска и говорили, что, к счастью, это никогда не напечатают. К счастью, напечатали. Теперь будут говорить об этичности и тому подобном. Фотореализм при вспышке совести. Беги, купи, прочти, скажи, если сможешь.

А я шел на закрытие "Искусства женского рода" в Третьяковке на Крымской, а перед этим заглянул на "Дизайн и рекламу" там же, но в ЦДХ. Вчерашнюю икру, думаю, съели, с рекламой у меня отношения сложные. Поскольку, когда на выставки приглашают журналистов рекламные агентства, добра не жди. Как случилось, например, с "Неизвестным Петром Кончаловским" в Музее личных коллекций на Волхонке. Лично я дозванивался туда два дня. Или никто не подходил, или отправляли на несуществующие телефоны. Это вместо приглашения. Ну я и плюнул. А коллегу, все-таки пришедшего на пресс-конференцию, на которой в итоге было два с половиной человека, просто не хотели пускать. Мордой не вышел, и вообще - ждут вице-премьера Кудрина. Ну и ждите.

На "Дизайн и рекламу" меня тоже не приглашали. Икра так и осталась неразобранной. Ну, думаю, зайду по дороге. Однако был ошарашен. Такого не видел никогда. Совершенно классная, шибающая по нервам, мозгам, зрению выставка. Встречает, скажем, у входа милиционер с жезлом, дает правила движения по выставке, если идти правильно, то придешь куда-то, где за полцены дадут годовой комплект чего-то. Я только жезл его потрогал. "Настоящий?" - спрашиваю. - "А то як же!" А про капитанские погоны спросить постеснялся. Поскольку, сделав два шага влево, оказался в больничной палате. Четыре кровати с загипсованными и перебинтованными людьми, медсестра. Надо всем этим плакаты о пострадавших от рекламы. Видя мой открытый рот, мне тут же дали медицинскую карту и проштемпелевали направление на психологическую реабилитацию. Потом оказался в настоящем тире, где желающие стреляли в рекламное яблочко. Елки-палки! Рот у меня не закрывался до самого конца. Девушки совали рекламные проспекты, календари, майки, кепки, пакеты. Весь этот современный покатый дизайн ярчайших расцветок всасывал в себя, выбрасывая меня в виде постера, календаря и дурно улыбающейся физиономии на собственном логотипе. Ну, думаю... Жаль, что все это кончилось в субботу, и я могу только тебя пригласить на следующий год.

И быстренько за угол, где фонд Сороса, организовавший выставку "Искусство женского рода", приглашал на ее закрытие и раздачу роскошного каталога, ей посвященного. Чинно, с бокалом французского вина, в окружении лучших людей дипкорпуса, к которым были приставлены все начальники Третьяковки для разъяснений, я фланировал по просторным залам и разглядывал то барельеф Петра работы великой княжны Елены Павловны, то внутренний вид женского отделения Петербургской рисовальной школы для вольноприходящих кисти Екатерины Хилковой, то парный портрет Николая Гумилева и Анны Ахматовой руки Ольги Делла-Вос-Кардовской. Компьютер уже подает знак закончить столь длинную фразу. А я только начал. Тут и "малевичские" фигуры его ученицы Анны Лепорской, и "Ветер" Веры Мухиной, и полный голый постмодернизм Анны Альчук, и инсталляции Иры Наховой, и знаменитый "Саспенс" Айдан Салаховой. То есть от шитья "воздухов" XVI века до голых девушек, оседлавших дуло танка. От Гончаровой, Экстер и Удальцовой до фанерных фигур музейного "Перехода" Татьяны Назаренко. И каталог, я скажу, мощный - с большими статьями по каждому периоду, хорошей печати и справочного аппарата, и всем достался, несмотря на страх, что отвлекут фуршетом, а потом поминай как звали. Нет, все чин по чину.

Усталые, но довольные, мы с Галей, которая как раз подгребла к демонстрации каких-то роскошных женских нарядов с турнюрами (не путать с турнирами), поехали с Таней Назаренко и ее мужем Сашей - в галерею "Арбат", которая расположилась в крайнем доме с глобусом на Новом Арбате, нынешнем казино. Там выставка Александра Архутика, художника журнала "Персона", где я как раз напечатал статью о Михаиле Ромадине. А Архутик, который закончил в свое время Полиграф, где учился, видимо, у Владимира Добровинского (я не успел спросить), - придал "Персоне" такой легкий "джапанизм" своим иероглифически-буквенным дизайном. И вообще, галерея мне нравится. Вроде бы внизу откровенно злачное место, а наверху - на настоящей галерее, огибающей нечто вроде пароходных труб, - парение духа и шум душевного прибоя. Хорошо.

Но все хорошо, как известно, не бывает. И уже на следующий день это подтвердила пресс-конференция Ирины Антоновой в Пушкинском музее по поводу нагло урываемой прямо средь бела дня окружающей музей земли. Галерея Шилова, активно поддерживаемая чисто конкретным в художественных делах московским мэром, вошла в сношение с некой фирмой, которую возглавляет бывший вице-премьер Олег Лобов, прежде, если не ошибаюсь, очень увлекавшийся продвижением учения Секу Асахара на российскую почву. Широк русский человек. Много ему места надо. Куда там Сезанну с Утрилло протыриться. Заодно, между прочим, гибнет в якобы реконструируемом доме и квартира замечательного русского художника-графика Николая Николаевича Купреянова (1894-1933), друга Фаворского, Тышлера, Льва Бруни. По постановлению московского правительства, действительному еще в феврале, инвестор должен был квартиру отреставрировать. Но уже в марте оказалось, что вместо квартиры с лепниной, которую, кстати, должны были специально снять, будет въезд в подземный гараж. Полдома в Знаменском переулке позади Пушкинского музея уже снесли, осталось немного. Зато новые квартиры будут каждая по 300-400 квадратных метров. Тут не до наследия. Между прочим, именно квартира Купреянова являлась памятником истории, охраняемым государством. Но государство это, как известно, не я и не ты, мой милый, а - Оно. Чем ни Пушкинский музей, ни Н.Н.Купреянов, по определению, не являются. А Шилов-Глазунов-Лобов, привольно раскинувшиеся под боком у Кремля, это самое натуральное оно. С чем нас всех и поздравляю.

Твой Игорь Шевелев.