На выставке Авдея Тер-Оганьяна в Галерее Марата Гельмана все было как обычно - профессиональная и околохудожественная тусовка, духота, толчея и кислое вино. О значимости события свидетельствовали только несколько милиционеров да растерянные телевизионщики. Их растерянность можно было понять - им обещали скандал, который не состоялся. Накануне на lenta.ru появилось сообщение о том, что в Галереe М.Гельмана снова стали раздаваться звонки с угрозами погрома в том случае, если выставка откроется. Но доброжелатели, которые звонили в галерею и говорили добрые слова и о Марате Гельмане, и о том, какой замечательный художник Авдей Тер-Оганьян, так и не пришли. Можно надеяться, что не только потому, что Гельман заранее вызвал милицию и пообещал немедленно обратиться в суд, если что-то произойдет.

Так что некоторая часть публики была разочарована, особенно информационщики, которые имели целью запечатлеть кадры разгрома православной общественностью выставки художника-кошюна, который "рубил иконы". Но рутинная суета в галерее - это очень хороший знак. Подтвердились предположения о том, что Авдей Тер-Оганьян вовсе не закис в чешской эмиграции, куда он удалился, опасаясь судебного преследования. На этот раз он подверг надругательству "иконы модернизма" - от Казимира Малевича до Романа Опалки. В своем прежнем стиле изощренного простодушия Тер-Оганьян в очередной раз напомнил о том, что все искусство ХХ века стремилось к "ненормативности", и поэтому вписал в очень достоверно исполненные реплики опусов музейной классики ХХ века русские ругательства. По интенции его проект похож на акцию Александра Бренера в Сдейделик Музее в Амстердаме. Знак доллара, начертанный на картине Казимира Малевича, был жестом "прощания с модернизмом", столь же простодушным и решительным, как и у Тер-Оганьяна. То есть все по-прежнему: Авдей остался тем, кем был, - очень хорошим художником. Даже на секунду подумалось, что было бы неплохо, если бы явились, как было обещано, перформансисты-погромщики со своими спреями - да и нанесли бы свои ругательства поверх "ненормативной живописи".

Но что-то и в самом деле изменилось. Один, образованный на вид, молодой искусствовед спросил меня на вернисаже об акции Авдея Тер-Оганьяна: "Это что было, очередной анекдот девяностых?" Пришлось согласиться с тем, что вся бурная история искусства девяностых и в самом деле описывается как серия анекдотов - "написали своими телами слово из трех букв перед Мавзолеем", "разрезали свинью" и так далее. Если вдуматься, то получится, что и сама ельцинская эпоха лучше всего описывается добрыми байками - "Б.Н. на танке", "Б.Н. плывет по реке в мешке", "Б.Н. дирижирует оркестром"... Веселые были времена!

Но "разрубание икон" в 1998 году оказалось последним анекдотом эпохи. Последним, потому что уже не смешным. В каждой шутке, как известно, должна быть доля шутки. А какие тут шутки юмора, если за художником по всему свету гоняется прокуратура? Эпоха закончилась. Но от нее остались в шкафу несколько скелетов. Два художника все еще находятся под следствием за свои артистические акции и пребывают в некой двусмысленной ссылке-эмиграции - Авдей Тер-Оганьян и Олег Мавромати.

Напомним, что первый устроил в 1998 году акцию "Юный безбожник", во время которой разрубал купленные в софринской лавке бумажные иконы. Второй распял себя на Берсеневке, во дворе НИИ культурологии. На его спине была нацарапана надпись "Я не сын бога". Против обоих было возбуждено дело по статье "разжигание межнациональной и религиозной розни", оба убежали за границу - Тер-Оганьян в Чехию, Мавромати - в Болгарию.

Впрочем, к чести нашего общества следует сказать, что мы все же избежали варфоломеевских ночей и войн за веру. Несмотря на угрозы физической расправы, никто из художников не пострадал, оскорбленная общественность подала в суд. В нормальной стране - если человеку что-то не нравиться, то он идет в прокуратуру. С другой стороны, именно в этих юридических казусах проявились тенденции опасные и даже страшные. На предварительные слушания по делу Тер-Оганьяна заявилась фашизоидная общественность во всем своем великолепии - и разбила на глазах у представителей органов правопорядка камеру под крики: "Вали отсюда, фашист еврейский!"

Более того, на суд оказывалось давление не только "снизу", но и "сверху". Есть ничем не подтвержденные свидетельства того, что активные действия против Авдея Тер-Оганьяна Мосгорпрокуратура начала совершать после звонка Юрия Лужкова. (Напомним, что выставочный зал "Манеж" принадлежит городу Москве.) В деле Олега Мавромати все происходило гораздо более откровенно - Замоскворецкая межмуниципальная прокуратура не нашла оснований для возбуждения уголовного дела по статье "разжигание межнациональной и религиозной розни". Однако через некоторое время Юрий Адамов, начальник отдела по надзору за исполнением законов о федеральной безопасности и межнациональных отношениях прокуратуры г.Москвы, это решение отменил и дело было все же возбуждено.

Юриспруденция для искусствоведов и художников

Я не специалист по уголовным делам, но мне кажется, что это подразделение Мосгорпрокуратуры себя ничем, кроме заботы о нравственном состоянии отдельных художников, так и не проявила. Впрочем, ситуация сложилась таким образом, что не только художникам, галереистам и кураторам, но и арткритикам приходится откладывать в долгий ящик сладкие диспуты о дискурсах и констелляциях и углубляться в пучины Уголовного кодекса. Итак, серьезные правоведы, например Анатолий Пчелинцев, полагали, что "действие граждан, которые учинили данное святотатство, попадают под статью 130 "Оскорбление" либо 206 - "Хулиганство". И, как верно указывает юрист и правозащитник Юрий Левинсон, статья 282, по которой проходили художники Авдей Тер-Оганьян и Олег Мавромати, в амнистию 2000 г. не попала. Таким образом, на художниках была отработана универсальная схема - возмущение общественности, заявление в прокуратуру, расследование, суд первой инстанции... "Идущие вместе" использовали ту же самую технологию, но пока потренировались "на кошечках" - то есть на эстете Владимире Сорокине и маломощном издательстве "Ad marginem". Но в принципе под этот каток может попасть каждый - результат зависит исключительно от общественного веса объекта "критики" и адвокатов, которых ему удастся привлечь для своей защиты. Суды, как мы видим, такие дела принимают легко, а вот встречные иски - например, о хулиганстве, причинении ущерба или нарушении авторских прав - как-то буксуют.

Поэтому можно хоть немедленно подавать в суд на Гельмана и Тер-Оганьяна по только что принятому Думой "Закону о защите русского языка" - над русским языком произошло публичное надругательство. Впрочем, в серьезности намерений Марата Гельмана не могут усомниться даже его прямые недоброжелатели. В другом искусствоведческо-юридическом казусе - то есть о нападении вандалов на святотатцев в Сахаровском центре - дело также выглядит довольно оптимистично. Поданы встречные иски ("О разжигании" и "Хулиганство"). Но Сахаровский центр - место, вокруг которого концентрируются правозащитники, то есть люди, которые могут себя защитить. Поэтому дело тут может кончиться компромиссом и взаимным отзывом исков. Так что есть надежда на то, что еще два десятка художников не попадут в тюрьму и не окажутся в вынужденной эмиграции.

Дело серьезное - в историях, которые приключились с Тер-Оганьяном и Мавромати, незаметно испарился миф о "поддержке мировой общественности", который благополучно просуществовал со времен нонконформизма. Так вот, никакой поддержки ни со стороны международных правозащитных организаций, ни со стороны интернациональной художественной среды художники так и не получили, а Тер-Оганьян получил вид на жительство, который не позволяет немедленно начать процедуру экстрадиции.

Проблема только одна - мешают устоявшиеся с советских времен представления о свободе слова. Лев Левинсон пишет по этому поводу: "Плохо то, что как только разговор с экспертами, профессионально защищающими нашу свободу совести, доходит до художника-атеиста Авдея Тер-Оганьяна, они сразу скучнеют. Между тем формула свободы совести сегодня в России проста: это свобода человека, позволившего себе свободу безбожного высказывания и подвергшегося за это уголовному преследованию". Любимый аргумент людей, которые призывают к суду художников, осмелившихся работать в табуированных областях, такой: "А стали ли бы вы делать что-то подобное в Саудовской Аравии". Конечно, в Саудовской Аравии такие вещи никому не придет в голову делать. Но жить все же хотелось бы не там, а в Великобритании, где вручили Тернеровскую премию художнику Крису Олифи, тому самому, который делает изображения Мадонны из слоновьего помета и которого так невзлюбил бывший нью-йоркский мэр Джулиани.

Итак, в результате сложившейся ситуации Авдей Тер-Оганьян несколько лет промыкался в лагере для беженцев в Чехии. Олег Мавромати переехал в Болгарию в связи с женитьбой - и так и пропал в безвестности. Его судьбой не очень интересуются и в России. Мавромати себя почему-то позиционировал как полного маргинала и отщепенца, в отличие от Тер-Оганьяна, которого многие в Москве любят и уважают. В том положении, в которое попали художники, и заключен ответ на распространенные обвинения устроителей художественных скандалов в том, что они занимаются примитивным автопиаром. Несомненно, разработана высокоэффективная технология, в результате применения которой ее автору приходится сидеть на беженской похлебке и без денег даже на сигареты.

Информационный повод

Тем не менее, растянутые во времени акции Тер-Оганьяна и Мавромати действительно имели в своем идеологическом базисе нечто вроде пиара. Когда Олега Мавромати снимали с креста после акции "Человек Х" в галерее М.Гельмана, он так ответил на вопрос, зачем он это сделал: "Чтобы был информационный повод". Девяностые - период sancta simplisiti. Вся несказанная прелесть этого времени - в том, что художники свято и наивно верили в возможность сделать настоящее искусство, только следуя всем стандартам. В прописях также значилось высказывание Энди Уорхола о том, что каждый имеет право на пятнадцать минут славы. Все с энтузиазмом восприняли идею Бориса Гройса, согласно которой времена Ван Гогов кончились навсегда, хороший художник - это успешный и популярный художник. И именно ради того, чтобы стать, в полном согласии с этими инструкциями, "хорошим художником", Олег Кулик бегал по холодной земле, изображая собаку а Александр Бренер выходил на Лобное место в боксерских перчатках, вызывая Бориса Ельцина на честный бой.

Заметим, что после возбуждения дела против Авдея Тер-Оганьяна некоторые ортодоксы от современного искусства прелагали ему сдаться властям - только для того, чтобы закончить начатую акцию до конца. Но в мифологические девяностые представители органов правопорядка, с которыми сталкивались наши старательные художники, каким-то мистическим образом осознавали важность дела, которым занимается перформансист, - и неизменно отпускали его на все четыре стороны. Здесь следует напомнить, что Авдей Тер-Оганьян в этих фантастической истории публичного перформанса участия не принимал - акция в Манеже была всего лишь третьей его публичной акцией. В одном случае он вышел, с группой товарищей, на Кузнецкий мост в черных костюмах и с деревянными ложками в петлицах в честь первого русского перформанса, который устроил 1914 году Казимир Малевич. Во втором случае - он пытался повесить на леса, окружавшие американское посольство, исполненную на грубой фанерке реплику картины Джаспера Джонса "Американский флаг". В обоих случаях все закончилось без всяких инцидентов, хотя в посольстве шутки не поняли и флаг повесить не разрешили.

Вообще говоря, теперь оказывается, что именно Тер-Оганьян был самым изощренным художником девяностых, поскольку тщательно и последовательно исследовал ситуацию, в которую неизменно попадает русский художник, вечно вынужденный кого-то догонять и подчиняться чужим уставам. Именно этим он и занимался, выступая мастером-наставником для компании молодых художников, собравшихся в сквоте на Трехпрудном, где еженедельно проводились выставки-перформансы. То же самое занятие он продолжил и в другом сквоте, где он открыл "Школу современного искусства", где учил совсем молодых людей различным тактикам, которые должен владеть каждый настоящий художник. Меня, например, однажды использовали в качестве учебного объекта на уроке "Ниспровержение авторитетов". И самое невинное из всех обвинений, вываленных на мою голову, было педофилия. Вот с этими милыми молодыми людьми, которые должны были выступить в нелепом виде "юных безбожников" и "авангардистов-экспериментаторов", Авдей Тер-Оганьян и заявился в Манеж.

И оказался в результате в пражском изгнании. Но, если все будет хорошо, нелепое дело будет закрыто, то все равно ему придется возвращаться совсем в другую страну. Где люди, которые когда-то поверили в искусство, выглядят уже не героями, а какими-то странными и неадекватными чудаками.