Выставка "Зримый образ и скрытый смысл" в ГМИИ им. Пушкина посвящена эмблематике фламандской и нидерландской живописи XVI-XVII века. На хорошо известном материале собраний ГМИИ и менее известном Серпуховского историко-художественного музея собрана экспозиция голландцев, откомментированная куратором В.А.Садковым. Суть в том, что за любой бытовой сценкой, за любым натюрмортом скрывается символический план. Чтобы разобраться в нем, куратор обильно цитирует источники по эмблематике - труды тогдашних ученых, составлявших эмблематические "таблицы Менделеева".

Такого рода выставки в мировом музейном деле не редкость. Не редкость, но осознанная необходимость. Искусствоведы отводят взгляд от художественного Олимпа и строят панорамы художественной жизни определенной эпохи исходя не из гениев, а из оснований намного более неопределенных. Иконография, эмблематика могут больше сказать об эпохе, чем самые замечательные работы Зевса-Брейгеля и Диониса-Рубенса. На помощь музейщикам приходит наука семантика, и полотна малых голландцев начинают не только радовать глаз и погружать зрителя в сокровищницу деталей, но и поучать, наставлять, намекать.

Для "Зримого образа..." не существует стилистических рамок. Представленные работы разнообразны, у каждой - своя родословная влияний. Северные последователи Караваджо соседствуют с виртуозами бытовых сцен в духе Брейгеля-старшего. Есть и Рубенс, чья "Вакханалия" подвергается неканоническому толкованию. И его последователи, конечно. По мысли организаторов, "скрытый смысл" существует вне определенного стиля и набора приемов. Правда, символика мифологических сюжетов все-таки имеет немного общего с эмблематическими ухищрениями теоретиков смысла XVII века.

Смысл, правда, скрыт только от нас, современных зрителей. Аудитория тех лет читала его, что называется, с лету. Хотя и тут нельзя быть полностью уверенным. Первая же картина, замечательный натюрморт ван Эса "Устрицы и зеркальные карпы", содержит в себе, оказывается, два типа отсылок к символическому содержанию. Дары моря амбивалентны - вполне в духе Бахтина. Карп - это одновременно и афродизиак, повышающий потенцию, и, как любая рыба вообще, средневековый символ Христа. Устрицы фигурируют и в античной мифологии (см. "Рождение Венеры" Ботичелли, в котором богиня появляется из раковины), где имеет сексуальный подтекст, и в средневековой - открытая устрица есть душа, открытая богу. Интересно, возможна ли была в XVII веке неудобная ситуация, когда благочестивая семья, украсив дом символически вполне пристойным натюрмортом, внезапно узнает от умудренных гостей, что он "читается" несколько по-другому? Видимо, тогда, как и сейчас, каждый судил в меру своей испорченности.

Благодаря выставке мы узнаем, что в торговле рыбой есть сексуальный подтекст. На знаменитом натюрморте Снейдерса присутствует и карп-афородизиак, и свежие устрицы. Неудивительно, что этот подтекст есть и в торговле птицей. У слова volegen, оказывается, два значения - "охота на птиц" и "соблазнение". То есть символ может рождаться и как выжимка из мифологического сюжета, и как следствие "народной этимологии", когда многозначность слова служит основой многозначности изображения.

У непосвященного во все тонкости эмблематики может возникнуть некоторое недопонимание. Наверняка существует зазор между персонажем и тем, что с ним отождествляется. Девушка, играющая на лютне, - символ сладострастия. Интересно, а когда реалия тогдашнего быта - собственно, девушка - становится символом? Нужно ли было художнику копаться в соответствующей литературе, чтобы сообщить своему произведению "мессидж", или достаточно посетить кабак, бордель и т.д., чтобы вдохновиться обстановкой? В составленном из множества компонентов натюрморте Питера ван дер Вилинге "Аллегория бренности славы" каждый предмет "работает" на утверждение заданной темы. Над черепом, увитым соломой, головой античной статуи и так далее, витает парочка мыльных пузырей. В фаталистической икебане они играют роль напоминания о скоротечности бытия. Ну, а Тенирс-младший в своих "Курильщиках" отказывается от излишней драматизации - вредная привычка и есть вредная привычка, дурман есть дурман (комментарии рассказывают, что в тогдашнее курево подмешивали коноплю). Так же и в картине ван Остаде драка крестьян остается дракой крестьян, изображенной точно, взвешенно, как стихотворение Игоря Холина. На выставке не хватает дифференциации сюжетов на аллегорические, дидактические и нейтральные.

Надо сказать, что зрители не слишком много времени посвящают чтению комментариев. Возможно, у живописи "малых голландцев" есть некий ореол понятности. На выставку их полотен пойдут и без нужды в дополнительном комментарии. А возможно, в дизайне экспозиции просто не выявлены с достаточной ясностью задачи выставки. Так или иначе, ставить подобные задачи необходимо для современного музея. Аранжировка более-менее известных вещей согласно некоторой теме - поле в России практически нехоженое.