В этом году мертвый сезон начался как-то уж совсем рано. Естественная причина таится в том, что галереи выдохлись на "Арт-Москве". С другой стороны, печальных размышлений о том, что худжизнь стала как-то увядать сама по себе, теперь уж не избежать. Признаюсь, что и к моему горлу подступает скука - персонажи все те же, ничего особо нового они не придумывают. Причина серьезная - соврискусство, похоже, надоело самим производителям, то есть галерейщикам и художникам. И у тех, и у других есть какие-то свои важные дела. Но печалуются по поводу увядания искусства только критики, которые, как известно, есть главные тормозы нового русского искусства. Хотя должен признать, что пессимизм и возглашение перманентного кризиса можно считать неотделимой частью моей творческой методы. Так уж исторически сложилось.

Парадные амбиции

Итак, начну с хорошего - то есть с выставки Владислава Мамышева по прозвищу Монро. На выставке я, правда, не был. Как утверждают информированные источники, у Ковалева произошел производственный конфликт с галереей XL. В связи с чем и приношу извинения художникам, про выставки которых не напишу, поскольку Елена Селина почему-то полагает, что никакие критики ей не нужны. А я никак не могу совладать с нелепыми амбициями по поводу пользительности худкритики для худпроцесса в целом и отдельных творцов в частности. Что касается Владика, тут можно присоединиться к мнению коллег, которые обнаружили, что у нас в искусстве появилась каста небожителей. "Мамышев-Монро уже достиг такого предклассического состояния, когда любой креатив воспринимается публикой с априорным восторгом. "Дааа, Владик... он у нас такой..."" Я лично считаю, что это очень положительное явление, бессмертные для того и существуют, чтобы их с олимпов низвергать. Только где ж они, молодые герои? Пока они не ворвались на гору с диким гиканьем и воплями, нам придется толковать все больше о фабержах и прочих антикварных цацках.

Подворье прокаженных

Всякое дело, за которое берется Зураб Константинович Церетели, приобретает характер национальной катастрофы. Но самая забавная штука, которую показал церетелиевский салон, - гранды мирового антикварного рынка с легкостью вписались в предложенные ЗКЦ условия нетоварного неденежного всеобщего обмена. Все шедевры на псевдоярмарку привезли только на посмотреть. Купить все это великолепие можно будет только минуя драконовскую русскую таможню. То есть ЗКЦ предложил самый элегантный способ вывоза капитала. О заявленных на этом квазирынке ценах я даже не говорю. С другой стороны, такой вид вывоза нефтедолларов, как скупка на мировых рынках по немыслимым ценам антиквариата, все же предпочтительней общераспространенного способа тратить народные денежки в куршавелях. Тем не менее надеяться на то, что человек, потративший миллион на табуретки и стульчаки, когда-нибудь заинтересуется хотя бы тем же Вадиком Монро, совершенно бессмысленно.

Стыдоба, конечно, немыслимая. Я так и не решился пойти посмотреть на толпу лис алис и котов базилио, которые приехали бомбить новорусских буратинок, то есть обучать их цивилизованному арт-рынку.

"Возникает резонное беспокойство о психическом здоровье владельцев двадцати двух крупнейших мировых галерей. Скучно им там, в цивилизованном мире, что ли? Дело в том, что действительно - скучновато. Большие коллекции давно собраны, ротация вещей маленькая, вот и заглядываются деятели арт-рынка на Восток. Тем более что оттуда - с Востока - все чаще приходят странные люди и покупают: то футбольный клуб, то ювелирные яйца" (Игорь Чувилин, Gazeta.ru).

Скучно становится еще и потому, что эпоха первоначального накопления с ее малиновыми спинжаками и золотыми "гимнастами" уходит в прошлое. Братки девяностых, выжившие в великом процессе взаимосанации, преобразились в приличных негоциантов, которые понту ради могут и Рубенса прикупить. Именно это и наводит скуку - гораздо веселей было наблюдать за отбытием очередного героя в свою распальцованную Вальхаллу, чем следить за передвижениями скучных чиновников налогового ведомства. Поэтому и художникам, в сущности, стало не о чем говорить. Зато газетным обозревателям очень даже есть что сказать.

Бытие сознания

Но остались еще на свете места, где общественное бытие определяет общественное сознание. Киевлянин Василий Цаголов очень убедительно, в красках описал живописные фактуры, которые еще сохранили "новые украинские". "Художник работает с уже сложившимися экранно-мифическими стереотипами о бандитах, которые, вероятно, и на самом деле в "спектаклях насилия" не могут не разыгрывать свои ритуальные роли".

Живопись, как у нас почему-то любят говорить, вошла в большую моду. Об этом странном открытии на мировых аренах забыли уже после Венецианской биеннале. Но, как оказалось, для отражения реалий экономик переходного периода именно живопись соцреалистического толка подходит гораздо лучше, чем постановочная фотография. Вот и сам Цаголов говорит: "Я не могу поверить в миф о божественности живописи, которая связана для меня с самым консервативным в искусстве. Консервативнее живописи, пожалуй, только скульптура: камень не позволяет скульптору ничего".

Кстати, я наконец понял причину того, почему все 90-е западные люди и особенно наши носители международного дискурса бормотали о том, что у брутальных русских начисто отсутствует этот самый дискурс. Конечно, до клинической стагнации среднеевропейского типа нам все еще далеко, но уже сейчас понятно, что наблюдатель, расположившийся в замороженном пространстве, просто не в состоянии воспринимать дикие скачки и пляски персонажей, играющих на быстро изменяющихся сценических площадках.

Персонаж устал

В такой ситуации наиболее адекватными выглядят как раз мастера, которые никогда никуда не спешили и работали только с энтелехиями и ноуменами. Как Дмитрий Саныч Пригов, решивший показать человечеству свое в высшей степени достойное семейство. Вкратце сюжет такой: большие фотографии рассказывают о том, как Солнце Русской поэзии занято какими-то странными домашними перформансами в кругу семьи. Нечто вроде Prigov's Family Values. Оказывается, и концептуалисты своих детей любить умеют. Но, что самое забавное, давно и фатально, казалось бы, похороненный Автор все же порывается из своей глубокой могилки выпрыгнуть. Интересно, а достойнейшая супруга говорит Пригову: "Дмитрий Саныч, сходи за молоком"? Правильно написал Виталий Пацюков в своем как всегда великолепном и прозрачном пресс-релизе: "Prigov Family Group раскрывает свои "семейные тайны" в предельной полноте и целостности, позволяя касательной, ее дифференциалу пробегать все изгибы семейной драматургии, возвращая в образах игры интеграл архетипа". Такие тексты в последнее время и вызывают у меня оптимизм. Есть все же люди, на которых еще не накатила скука.

Одиночество героев

Вот и Александру Давидовичу Бренеру тоже, к счастью, пока не скучно. Последний бастион активного искусства не пал!

"Он просто приехал, аккредитовался как журналист, пришел на пресс-конференцию, вытащил плакат "Смерть царю", после чего два охранника быстренько вывели его из зала. Хоть какое-то оживление. Но Бренер на этом не успокоился. Он плюнул в одного достойного московского арт-функционера и разбил диктофон у одного достойного московского арт-критика. Шпана. Вызывающий (и на первый взгляд не проходящий по ведомству искусства) перформанс Бренера - очень точное послание "Манифесте". "Будете знать, как отдыхать на курорте", - презрительно говорит художник" (Николай Молок, "Известия").

Увы, беда в том, что и Бренер превратился в несколько одиозного международного шута, над которым только посмеиваются, хотя и признают его всемирно-историческую правоту. "Только новые русские музыканты, не имея за плечами, в виде исторической подкладки, унаследованной от прежних столетий, длинной цепи схоластических периодов Европы, смело глядят науке в глаза, они уважают ее, пользуются ее благами, но без преувеличения и низкопоклонства. Они отрицают необходимость ее суши и педантских излишеств, отрицают ее гимнастические потехи, которым придают столько значения тысячи людей в Европе, и не верят, чтоб надо было покорно прозябать долгие годы над ее священнодейственными таинствами" (Стасов В.В. Тормозы нового русского искусства. - Избр. соч.: в 2-х тт. Т. 2. С. 223).