Спиркин А.Г. Философия

М., Гардарика, 1998

Наконец-то это произошло. В рамках проекта "Гардарики" по изданию вузовских учебников гуманитарного профиля вышел в свет переизданный стотысячным тиражом супербестселлер 80-х "Философия" Спиркина.

Однако на дворе - конец 90-х. Учебники по философии не пишет только ленивый. Рынок наводнен самыми разнообразными по толщине, стоимости и содержанию "введениями в философию", "основами философских знаний" и т.п. Не потонет ли в этой пучине очередной, далеко не самый дешевый и тонкий учебник? Будем надеяться, что нет - наверняка непотопляемость издательской фирмы передастся ее детищу.

Кто?

Кто он? Кто этот человек, у которого хватило смелости назвать то, что он написал, "Философией"? Ведь философы никогда не называют подобным образом свои тексты. Как бы они ни были уверены за их содержание. Если ты - философ, тогда то, что ты делаешь, будет само уже по себе философией, и назвать свою книгу "философией" - равносильно тому, чтобы оставить ее безымянной.

Спиркин - лицо более чем известное. И если в самих философских кругах его вклад в науку фактически неизвестен, то для тех, кто не попал в узкий круг отечественных ученых-философов, Спиркин - академик РАН, однажды даже принявший участие в ток-шоу Листьева - символ современной философии, ее "имиджмейкер", представитель философии перед лицом широких масс.

О чем?

Итак, мы действительно имеем дело с философией. У каждого введения в философию есть, соответственно, та философия, в которую оно вводит. Это "большая" философия с маленьким введением. Чем толще введение - тем большей кажется наука, и тем меньшим по сравнению с этой громадой оказывается, как ни парадоксально, учебник. Но возникает вопрос: если подобным образом получается, что наука зависит от собственного введения, то не оказывается ли так, что она сама существует только в этом учебнике, или, вернее, для своего учебника? Не оказывается ли "большая" философия большим дисциплинарным миражом? А введение - путем в никуда?

Гегель и Спиркин

У каждого введения в философию есть своя "тайна", "маленькая" философия, при помощи которой и решается задача. Поскольку "введение в философию" является философским жанром, может быть, самым сложным, то получается, что философия не совпадает со своим введением, иначе оно должно было бы вводить и в себя.

Есть, правда, одно исключение - это Система, причем не какая-нибудь вообще, а гегелевская. Система совпадает со своим введением, она одновременно и философия, и ее пропедевтика.

На идеал систематичности претендует и Спиркин, достаточно открыть гегелевскую "Энциклопедию философских наук" и сопоставить с текстом нашего учебника. Сходства в расположении частей, категориальном построении и т.д. бросаются в глаза. Но не более того. Ведь "большая" философия Спиркина - это банальный диамат, а не спекулятивная диалектика абсолютного духа.

Тем не менее, текст Гегеля выступает в качестве шаблона для многих авторов учебников философии, не только для Спиркина. Эта "маленькая истина" введения отличается от "большой истины" учебника. И то, в какой мере производится этот зазор, как он реализуется, определяет автора как философа. Эта философия, не совпадающая ни с декларированным диаматом, ни с Гегелем, и будет нас занимать.

Философия Спиркина

К несомненным достоинствам учебника, а, стало быть, и самой системы Спиркина, стоит отнести факт наличия в нем историко-философского раздела. Пусть даже он слишком мал.

Рубрицированный не по направлениям, а по конкретным фигурам философов, текст скроен наподобие маленького словарика, в котором нашлось место даже тем, кто уж явно не принадлежит к истории той философии, которая излагается в систематической части. Плюс к тому - их мнения не только не совпадают с диаматовскими положениями, но и зачастую проблематизируют их очевидным образом.

Единство истории философии по Спиркину достигается за счет отрыва философии от своей истории - любая философия задает свою историческую перспективу, дает принципы дифференциации материала, определяет качество фигур. Но автор на сей раз не потрудился применить эти принципы. История философии оказалась единым потоком, получившим лишь внешнюю определенность с помощью исторических и географических границ - автор различает европейскую и русскую философии, однако при этом совершенно неясно, какая философия излагается в самом учебнике. Статьи в историко-философском введении слишком кратки; фигуры, философия которых излагается, зачастую оказываются несоизмеримыми; принцип, в связи с которым в учебник попали именно эти философы, а не другие, остается абсолютно непроясненным.

Изложение философии ХХ века заканчивается на Поппере, расцвет деятельности которого пришелся на довоенные годы. Спрашивается - куда подевалась вся западная философия последних 50 лет? Может быть, ее попросту нет? Или Спиркин ее не знает? А может быть, эта философия уже настолько несоизмерима с диаматом, что ее изложение было бы абсолютно лишено смысла?

Для того, чтобы философский хор звучал стройно, Спиркин пытается вписать все концепции в рамки некоего либерального псевдогуманизма, восходящего к Горбачеву и Хабермасу. Изложенный в таком ключе Хайдеггер оказывается неотличим, скажем, от Швейцера, с его "заботой" о бытии человека. Автор "Письма о гуманизме" оказывается сам ярым гуманистом.

Также бросается в глаза откровенно назидательный тон, который использует автор. Ощущение такое, словно присутствуешь при беседе многомудрого старца с алчным до знаний юношей, которому он ненавязчиво дает первое понятие о философии.

Однако тон не совсем невинен. Заботой о доходчивости прикрывается довольно странный ход: философия редуцируется до науки, смысл которой в оправдании банальностей, расхожих житейских истин. Автор оказывается в положении кафковского стражника закона, только по отношению к философии. К читателю он оказывается лицом, анфас, но для этого ему приходится отвернуться от философии.

Итоги

"Философия" Спиркина - это одновременно и артефакт, и эпоха вузовского философского образования в СССР; хотя бы даже поэтому она достойна переиздания. Благодаря "Гардарике" и "Проспекту", дважды перепечатавшему учебник философии Панина и Алексеева, фактически совершилось триумфальное возвращение диамата на рынок философских учебных пособий. Далее, должно быть, нас еще раз "вернут" к перестроечной "философии"? И тогда неутомимая и выпускающая все и вся Издательская артель "Юристъ" наконец-то переиздаст двухтомное "Введение в философию" п. ред. Фролова? Поверьте, этот учебник ничем не хуже эпохального "Спиркина".

Алексей Сухотин