О том, как меняются времена

Виктор Ионов
viktor_ionov@yahoo.com

1. Введение, или что-то вроде.

Ты попросил меня написать нечто о том "специфическом дискурсе", который вырабатывают годы учебы на гуманитарных факультетах. По мере обдумывания текста я поймал себя на мысли, что статья превращается в своеобразный мемуар. С тех пор, как я перестал учиться и начал преподавать, а заодно и работать в ста местах по ста специальностям, которым никогда не обучался, я обнаружил странную вещь: новое поколение студентов не так уж сильно на нас похоже, как принято думать. Они говорят на другом языке. "Они торчат под рейв и чем-то пудрят носы..." Впрочем, что касается путешествий по белым дорогам, мы могли бы дать им фору. Если помнишь, у Петрарки, некогда любимого нами обоими, есть такой опус: "Гвидо Сетте, архиепископу Генуэзскому, о том, как меняются времена". Вот и мое сочинение будет о том же. Эдакая попытка "воссоздать из пепла пером сугубым" атмосферу университетских "сачков" трех-пятилетней давности. Опыт тех времен оказался, вопреки тогдашнему мироощущению ("мировидению", как модно было говорить на филологическом факультете), уникальным, как всякий, впрочем, опыт, и это, надо думать, придает ему хоть какую-то ценность. Я мог бы подвести под эти рассуждения базис несколько иного плана, исторического, или даже этического, процитировать, к примеру, финал "Подростка", но не буду. Пусть их.

2. Место.

Место... Те же и там же. Не в аудиториях, не на лекциях по риторике учились мы говорить так, как теперь говорим редко, говорить так, чтобы только свои могли понять до конца и оценить по достоинству. Здесь я позволю себе допустимое в мемуарах лирическое отступление, первое и единственное, которое, к тому же, не окажется в итоге отступлением. Скорее, наоборот.

Мы слегка комплексовали, глядя на то, как мало ценится гуманитарное образование в неспокойной России начала девяностых. К чести нашей тогдашней тусовки надо сказать, что практически все сейчас неплохо устроились и даже делают успехи на поприще рекламы, написания статей о нефти и газе в солидных еженедельниках, а то и сочинения речей для политиков разной окраски (политиков - ужас! да в наше время, ну, тогда, их знать-то по фамилиям было неприлично). И лишь изредка встречаясь в клубах средней руки за бокалом "Чиваса" (я, кстати, рассказывал, как в Сочи, в баре, ко мне подвалили местные и спросили, типа, че ты пьешь коричневую водку?), эти - будущие - хозяева жизни, пока что обслуживающие настоящих, позволяют себе вспомнить словцо (просто mot во вкусе Регентства), и сразу, за одним словцом всплывает в памяти все - большой "сачок", надпись "Не курить!" на стекле и несколько человек, дымящих сигаретами, удобно устроившихся непосредственно под нею.

Большой "сачок" - это главный вестибюль первого гуманитарного корпуса МГУ, если кто не знает. Место, где разбиваются сердца и куда ведут все дороги (впрочем, ближе к летней сессии ведут они и дальше - на газон перед этим самым первым гумом). Место, где в любое время обитают компании праздных школяров, сидя на "жердочках" - перилах, или на батареях центрального - кажется, так это называется - отопления (одна, в честь вечного сидельца Севы Раевского, именовалась батареей Раевского)...

Ах, неплохо написал полузабытый ныне автор: "Чуждаясь в Кельне университетских лекций, я, однако, с тем большей страстностью предался вольной жизни студентов. После строгости отчего дома мне очень по вкусу пришлись и удалое пьянство, и часы с покладистыми подругами, и картежная игра, захватывающая дух смена случайностей... Целые дни проводил я с товарищами в проказах, не всегда невинных, переходя из питейных домов в веселые, распевая студенческие песни, вызывая на драку ремесленников и не гнушаясь пить чистую водку, что тогда, пятнадцать лет назад, далеко не было так распространено, как теперь". Может, и не так уж сильно меняются времена...

Источник цитаты не укажу, а о причинах - ниже.

Именно там, да еще в буфетах, куда временами загонял нас голод, и оттачивалась речь, секреты которой теряются теперь - за ненадобностью.

Настоящая тусовка сложилась курсу к третьему, когда все определились с профессиональными пристрастиями и тратили силы на написание курсовых, игнорируя сомнительной важности предметы, которые нам в изобилии преподавались. К чести нашей надо сказать, что по "сачкам" (был ведь, кроме большого, еще и малый) болтались не самые плохие студиозусы, а зачастую - и очень хорошие. Ботаны (надо ли объяснять, что это такое?) по странной иронии судьбы редко попадают в первые ученики. То есть, как всегда, награды достаются тем, кто к ним не стремится. Неслабая, как принято было говорить тогда, или недюжинная, как сказал бы я, пожалуй, теперь, эрудиция, некоторые способности - все это плюс необходимость как-то проводить время и вынудили нас к ведению длинных разговоров.

Помнишь, как мы говорили?

3. Слова.

К делу, пожалуй. Как это у нас говорилось? Вдох - не выдох, семья - не съезд... Большое видится на расстоянье, лицом к спине лица не увидать...

Не имея возможности пространно излагать историю наших разговоров, я перейду сразу к классификации, украшая (?) ее там, где это возможно, примерами. Нужно иметь в виду, что когда я пишу: "говорили", я имею в виду: "говорили вне аудиторий".

Итак, прежде всего, язык наш был прост. Заумные фразы со множеством второстепенных предложений произносились исключительно из любви к искусству или с целью произвести впечатление на постороннего. Что-нибудь вроде голдсмитовского: "Итак, на основании обусловленных мною предпосылок, позвольте мне заметить, что взаимосвязанность самостоятельных существований, имеющая место при обратимом двойном соотношении, само собой разумеется, вызывает возможный диалогизм, который в известной мере доказывает, что сущность духовного субстрата следует отнести к категории вторичных предикатов". Да и здесь простые слова оказывались действеннее. Позволю себе - единственный раз и в цитате, что меня несколько извиняет, - воспользоваться ненормативной лексикой. Как-то, курсе на третьем, стояли мы на малом "сачке", курили и упражнялись в остроумии. Или кроссворд разгадывали. "12 стоя, - сообщил читавший, - популярная эстрадная певица. Пенкин не подходит". И тут к нам подошел юноша, хоть и не бледный, но с горящим взором, и с придыханием восторга спросил: "Ребята, вы студенты?". "Ага, х...рим помаленьку", - подумав, ответил один из нас.

Затем - эклектичен. Язык "сачка" вбирал в себя наиболее яркие фрагменты сленгов разнообразных группировок, маргинальных, как правило, и нам, что называется, социально чуждых. При этом надо иметь в виду, что мы все-таки были гуманитариями (тогда бы сказали: "ну, е, мы ж не лохи", ударение на последний слог), и профессиональные термины, не усложнявшие - для нас - речи и не требовавшие пояснения, в языке также присутствовали. Трансцендентальное единство апперцепции мирно уживалось с рулоном понтов. К тому же украшением речи считались цитаты, причем чем загадочней источник, тем лучше. В общем, чистой воды снобизм. Вот, например, узнаешь ли? Тем более данная цитата и мне напомнит, что пора прекращать затянувшееся повествование. "Одним хочется нравственной развязки, другим - развязки успокоительной. Например, женщины не любят, когда зло получает награду".

Узнал? Хорошо. Не узнал? Дочитай до конца. Впрочем, это задачка не из сложных.

Главную же роль в языке играли не все вышеперечисленные элементы, а специальные слова или словосочетания-маркеры. Эти слова являлись своего рода универсальными сообщениями, заменявшими длинную последовательность предложений, которые, наверное, было просто лень произносить. Хотя нет, говорить мы, наоборот, любили, собственно, этим только и занимались. Один из профессоров филфака на вводной лекции сказал: "Филолог не должен бояться языка", чем немало развлек аудиторию.

Кроме того, они выполняли функцию кодировок, скрывавших смысл беседы от непосвященных. Допустим, некто из своих упрекает меня при посторонних в неблаговидном поступке. Можно затеять полемику и ввести публику в курс дела. А можно просто с правильной интонацией процедить сквозь зубы: "Чарльз Дарвин". Фраза является результатом редуцирования известной цитаты: "Кто мне это говорит? Граф Толстой мне это говорит или Чарльз Дарвин?" и означает в примерном переводе на местный "сам такой".

Чтобы слово или словосочетание стало таким маркером, требовалось совпадение ряда субъективных и объективных обстоятельств, контекст, достаточно запоминающийся, чтобы сделать случай первого употребления легендой, да и каноном. Чтобы ввести непосвященного в курс дела, приходилось рассказывать ему, как на грубый вопрос буфетчицы: "А тебе чего?" "некогда некто изрек" (тоже, кстати, цитата, узнал?): "Ведро лапши и бабу грязную"...

Все же роль маркеров чаще выполняли цитаты, и отсюда, полагаю, фраза "как сказано у классика"... Потому что уточнять, у какого из - значит не уважать аудиторию. Чаще же цитаты шли вообще без ссылок на источник - на "сачке" ли страдать о копирайте? Доминировал Бродский, чуть отставали Борхес и Гомер. Все-таки "муха наглая" - это сильно сказано.

Но главное - главное были слова. Мы редко говорили о чем-то всерьез, а шутки были весьма специфичны, это был семантический юмор. Более всего ценилась удачная - порой мрачновато-абсурдная - игра слов. Помнишь ли проект диалога "Пидр" - компиляции из "Пира" и "Федра", новое чувство "прусть" или восклицание "босхитительно" и пожелание писать "фростче"? Или "дикую охоту короля Траха"? А философа Белибердяева? А шестиногого Вшиву? Истерическую родину и пьянки при дворе короля Артура? Или посложнее что-нибудь, требующее определенных умственных усилий, чтобы оценить шутку, например, сочинение Юлии Чезарик "Дебелая Галька"... Мамон Лесков и Ростов на дому, зоб предков и песня о цоколе... А на вопрос, кто мой любимый писатель, я бы тогда, пожалуй, ответил - Транс Хавка. Жемчужины, право, почти безвозвратно утерянные и выжившие разве что в записных книжках... Ладно, не будем утомлять публику.

3. И выводы.

Итак, мемуар, обрастая моралью, превращается в басню. Что сказать об этой версии русского - на мой нескромный взгляд, весьма продвинутой?

Ну, не очевидно ли, что на таком языке невозможно обсуждать проблемы, ставить серьезные вопросы и давать конструктивные ответы? Он строился, вернее, мы его строили, как игрушку. И он со своей ролью справлялся.

Но стоит за ним, видимо, психология неудачников, с самого начала не веривших в свои силы. И оттачивавших инструмент, годный разве что для почесывания пяток. И поэтому - никогда мы ее не обустроим, - понимаешь, о чем я (кстати, дурацкие фразы из плохих кинофильмов частенько превращались в маркеры)? Ее обустроит кто-нибудь другой, и тем хуже для нее и для нас. А мы ему поможем - чисто за шуршики, потому что умеем не только непонятно шутить. Мы умеем говорить на чужих языках, и неплохо, но это - нетяжелая, однако нелюбимая работа. А свой - он как раз не для работы. Как поцелуи Клинкова - не для праздника Пасхи (слабо опознать цитату?).

И поэтому нынешние дети не говорят на языке предшественников: как игрушка он сложноват, а как средство коммуникации - вообще никуда не годен. А они, видимо, в себя верят. Я с ними разговаривал, они думают, что все здесь - всерьез... А мы - что только надолго. Не в этом ли и смена времен, о которой собирался я написать, да запамятовал. И вообще, не хочется делать выводы, потому как... Да бог с ними, не хочется - и все тут.

Да, о цитатах. Задачки легкие - это были Брюсов, Бодлер, Соловьев (Вова) и Аверченко. Где кто - разбирайся сам. А напоследок - головоломка посложнее: "Здесь место решительной схватки, все готово для решения, готовы и сами слова, они даже уже произнесены, решение не только принято, оно провалилось; все, стало быть, пришло к концу? Да, все пришло к концу; а что же было решено? Да просто что не будет никакого конца"... Вот именно, правильно, Морис, конца не будет. Скажешь, все это - курвам на смех? Но так велят мне сестра моя - краткость, и парадокс - приятель.

Ссылки: