Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

/ Образование / Научное сообщество < Вы здесь
Сколько смыслов в "Медном всаднике"?
Дата публикации:  21 Декабря 1999

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Пушкинское время все дальше, а Пушкин как будто все ближе.

Н.Я.Эйдельман

Часть 1

Мой Пушкин - так назвал свою книгу о Пушкине Валерий Брюсов. Мой Пушкин - повторила Марина Цветаева. Каждый писавший о Пушкине мог бы сказать так же: важнейшая особенность Пушкина - многозначность; количество смыслов, которые можно вложить в пределы почти каждого его произведения, кажется безграничным. Продемонстрировать это можно прежде всего на Медном всаднике - о нем нередко отзывались как о произведении загадочном, подобном "вопросительному знаку".1 В эту "петербургскую повесть" разные читатели-критики вкладывали порой едва ли не противоположные смыслы. Так, с точки зрения Белинского, в Петре воплощена коллективная воля, а в Евгении - индивидуальное начало, которое этой волей растоптано; напротив, Дмитрий Мережковский видел в Евгении "Я", растворенное в Боге, между тем как Петр - носитель индивидуального начала. С точки зрения Владислава Ходасевича, в Медном всаднике сосуществует по меньшей мере семь различных содержаний, уживающихся друг с другом.

Это, во-первых, трагедия национальная - в тесном смысле слова; здесь ... изображено столкновение петровского самодержавия с исконным свободолюбием массы; особый смысл приобретает эта трагедия, если на бунт бедного Евгения посмотреть как на протест личности против принуждения государственного, как на столкновение интересов частных с общими; особый оттенок получит эта трагедия, если вспомним, что именно пушкинский Петр смотрит на Петербург как на окно в Европу: тут вскроется нам кое-что из проклятейшего вопроса, имя которому - Европа и мы. Но нельзя забывать, что Медный всадник есть в то же время ответ на польские события 1831 года, что бунт Евгения против Петра есть мятеж Польши против России. ... Медный всадник есть одно из звеньев в цепи петербургских повестей Пушкина, изображающих столкновение человека с демонами. Однако сказанным далеко не исчерпаны задания поэмы. Прав будет тот, кто увидит в ней бесхитростную повесть о разбитых любовных надеждах маленького человека; прав и тот, кто выделит из поэмы ее описательную сторону и подчеркнет в ней чудесное изображение Петербурга, то благоденствующего, то всплывающего, как Тритон", из волн наводнения, которое само по себе описано с документальной точностью. Наконец, мы будем неправы, если не отдадим должного Вступлению в поэму как образцу блистательной поэтической полемики с Мицкевичем.2

Мысль Ходасевича сводится к сказанному выше: в поэме Пушкина уживаются многие смыслы, не мешая друг другу. После того, как эти строки были написаны Ходасевичем, число истолкований Медного всадника значительно умножилось. Приведу некоторые из них, характерные для разных периодов советской и постсоветской эпохи.

Ранние двадцатые годы породили примитивно-социологическое толкование; оно получило наиболее ясное выражение в справедливо забытой книге Д. Егорашвили.3 Здесь утверждалось, что "град Петров" - "продукт промышленного творческого капитала", на который обрушивается "буйно-рвущийся капитал" в виде реки Невы, разрушающей счастье "трудящегося" Евгения:

Вместе с беднотой, от бурно врывающихся факторов производственного капитала не поздоровилось и мелкому торговому капиталу, идущему теперь на службу к своему сильному хозяину - промышленному капиталу.

Дмитрий Благой, приведя анекдотический пассаж из этой книги, комментировал его: "Егорашвили отчасти прав. ... Мятеж на 'площади Петровой' действительно носит классовый характер".4 Опираясь на это не слишком оригинальное утверждение, он развертывает собственное истолкование поэмы. Благой исходил из фразы Пушкина в кратком предисловии к поэме: "Происшествие, описанное в сей повести, основано на истине"; слово "происшествие", говорит Благой, предписано было употреблять для обозначения восстания 14 декабря 1825 года ("горестное", "постыдное", "гибельное", "несчастное" происшествие - "никак не иначе"). В Медном всаднике наводнение, по мысли Благого, играет "служебную роль";5 главное событие - мятеж Евгения, наводнение только мотивирует этот мятеж. Друг другу противостоят две силы: Петр и Евгений. Петр был для Пушкина двойственной фигурой, соединением кровавого деспота с величайшим государственным деятелем - одновременно Наполеон и Робеспьер; Евгений - представителем древнейшего дворянского рода, уничтоженного Петром. Восстание декабристов было противостоянием таких же сил: "В Медном всаднике в символических образах Петра и Евгения Пушкин изображает социальную борьбу деклассированного русского дворянства с самодержавием, борьбу, одним из ярких эпизодов которой, происшедшим на глазах самого Пушкина, было восстание декабристов.6 В глазах Благого эта гипотеза становится еще правдоподобнее, если учесть, что наводнение происходит в Петербурге в ноябре 1824 года, а "мятеж" Евгения в том же ноябре 1825 года; что действие разыгрывается на той же Сенатской площади, где в декабре 1825 года стояли декабристские полки; что Евгений безумен, а слово "безумие" постоянно применялось Пушкиным для характеристики дворянских революционеров: "Интеллектуальным осуждением дела декабристов, классового дела самого Пушкина, как "безумия"... и является Медный всадник - "зрелейшее" произведение Пушкина.7

Можно ли поверить Благому? Отчасти можно - во всяком случае, его социологизм "цивилизованнее", чем псевдомарксизм его предшественника. Однако смысл пушкинской поэмы сводится у Благого к одному-единственному решению, и это делается с демонстративной прямолинейностью.

Интересно, что одновременно с книгой Благого, в том же 1929 году, вышло исследование Андрея Белого - символиста, стремившегося в конце 20-х годов приобщиться к марксизму. В работе Белого - новаторский, во многом замечательный анализ ритмических структур. Сопоставляются кривые ритма, посвященного Петру и Евгению. Белый видит композицию Медного всадника в сплетении этих двух ритмических тем. Что касается его социологических умозаключений, то они не менее произвольны, нежели у Благого. С его точки зрения, герой поэмы не Петр I, а Николай I, "стабилизировавший личность Петра тем, что влил в него свою николаевскую личность самодержавия".8 Понятно, что в таком случае сразу же возникает вопрос: "Не есть ли Евгений - один из многих, один из восставших? Не есть ли ноябрь - декабрь? 'Несчастье Невских берегов' - не наводнение, а подавление декабрьского восстания: расправа с декабристами"?

Сочетается ли это с панегириком Петру, строителю Петербурга? Поэт в таком "сочетании" не нуждается. Он творит бессознательно (нечто подобное утверждал и Вячеслав Иванов о Цыганах - это общее место символистской эстетики). Творчество поэта - по сути дела, творчество коллектива, внушающего личности некую общую идею.

Произведение творится до акта зачатия его в душе художника - коллективом; от коллектива к коллективу - вот путь творчества ... Ритмическая кривая и есть знак подлинного смысла, меняющего неподлинный смысл.9

Так искривился в сознании Андрея Белого марксизм, который он сам себе навязал и по-своему карикатурно преобразовал.

Через десятилетие возникнет концепция Г.А. Гуковского (написана только в 1948, а опубликована еще десятилетие спустя), согласно которой Медный всадник - "необъятная по значению и глубине поэма"10 - повесть, предшествующая гоголевской Шинели: тут и там конфликт бедного и нечиновного "героя" с государством. У Пушкина маленький человек сталкивается с "бронзовым кумиром" царя Петра, у Гоголя - со "значительным лицом": "... если у Пушкина бронзовый кумир гонится за бедным чиновником, то у Гоголя бедный чиновник гонится за представителем государственного аппарата и карает его".11 В Медном всаднике "Человек противостоит идее"12, объясненной как среда: "Реальная социальная действительность как среда вступает в конфликт с личностью, порожденной ею".13 Новаторство Пушкина в том, что у него трагическим героем оказывается рядовой, обыкновенный человек. В центре поэмы борьба между общим и личным, причем общее - не герой, а государство, - воплощенное в памятнике".14 Вывод Гуковского: "Трагедия неслиянности и неразрывности личности и государственного начала выражена в Медном всаднике в судьбе Евгения как трагедия личности".15 И еще: в реальности победил не Петр, не идея государственной необходимости, а "пошлая реальность прежнего порядка. Зло не исчезло: оно лишь прикрылось внешним великолепием царской багряницы ... Евгений гибнет не только во имя идеи Медного всадника, но и во имя "тишины" столицы чиновного люда, торгаша и творчества графа Хвостова, не только ради прогресса великого созидания истории, но и во имя пошлого торжества явлений жизни, не менее, а более мелких, чем он сам".16 У Гуковского нет ни звука о декабристском содержании "петербургской повести". Можно ли согласиться с его концепцией? Конечно, да. Но она носит достаточно общий характер, чтобы не исключать иных, приведенных выше.

Примечания:


Вернуться1
В. Спасович. Пушкин и Мицкевич у памятника Петра I. Пушкин, Сочинения, т. 2. Москва, 1885.


Вернуться2
Владислав Ходасевич. Колеблемый треножник. 1921. В книге под тем же названием, Москва 1991, стр. 201.


Вернуться3
Д. Егорашвили. Две революции - "Медный всадник" Пушкина и "Двенадцать" Блока. Тифлис, 1923.


Вернуться4
Дмитрий Благой. Социология творчества Пушкина. 1929. Второе издание. Москва, 1931, стр. 248.


Вернуться5
Там же, стр. 271.


Вернуться6
Там же, стр. 277.


Вернуться7
Там же, стр. 289.


Вернуться8
Андрей Белый. Ритм как диалектика и "Медный всадник". Москва, 1929, стр. 87.


Вернуться9
Там же.


Вернуться10
Г.А. Гуковский. Пушкин и проблемы реалистического стиля. Ленинград, 1957, стр. 394.


Вернуться11
Там же, стр. 396.


Вернуться12
Там же, стр. 397.


Вернуться13
Там же, стр. 398.


Вернуться14
Там же, стр. 406.


Вернуться15
Там же, стр. 410.


Вернуться16
Там же, стр. 411-412.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Ефим Эткинд, Сколько смыслов в "Медном всаднике"? Часть 2. /21.12/
Лариса Вольперт, Париж - Афины /21.12/
В конце сентября - середине октября состоялись, возможно, последние на планете конференции в честь 200-летнего юбилея со дня рождения Пушкина - в Париже и в Афинах.
Марина Иванова, Лицом к античности /21.12/
Книга Г.С. Кнабе "Русская античность" - не беллетризированная фальшивка и не "Занимательная Греция". Напротив - сугубо научный лекционный курс. При этом автор признает в загадке сопряжения культур наличие необъяснимого элемента. Проще говоря - чуда.
Игорь Пильщиков, Американская пушкинистка в России: путь к читателю /10.12/
Книги и статьи, о которых пойдет речь, в профессиональном кругу известны давно, однако для широкой отечественной аудитории они оказались доступны лишь в самое последнее время. С тех пор как издательство "Академический проект" основало литературоведческую серию "Современная западная русистика".
Лариса Алексеева, Культурология: эмоциональные заметки о "базисе" и постройке /06.12/
"Нынешнее поколение предпочитает дискотеки и бары, а вот музеи и консерватории видало там, куда солнце не заглядывает". Из студенческого реферата.
предыдущая в начало следующая
Ефим Эткинд
Ефим
ЭТКИНД

Поиск
 
 искать:

архив колонки: