В Гарварде с 1964 по 1966 год, пока Би-Джей учила русский язык, были написаны две книги по контролю над вооружениями, а также довольно много статей, посвященных, в основном, заключению договора по ПРО; в 1964 произошла первая поездка в Москву, цель которой состояла в том, чтобы убедить Советы не создавать систему ПРО.

В июне 1964 года я поселился около Гарвардского Центра международных отношений и стал работать над книгой. Кроме того, я подготовил целую серию меморандумов для группы Доти, на которую стремился произвести впечатление. Одновременно я продолжал писать о современном состоянии систем ПРО.

К сентябрю 1964-го года Гарольд Браун, впоследствии ставший министром обороны, а в то время руководитель управления разработки и проектирования оборонных сооружений в Министерстве обороны, пришел к выводу, что "в обозримом будущем" стоимость системы ПРО будет "значительно больше", чем дополнительные затраты СССР, необходимые для ее преодоления, поскольку исследования Министерства обороны показывали, что наступательные ракетные вооружения опережают оборонительные на два-четыре года. В статье, опубликованной в "The Bulletin of the Atomic Scientists", я убеждал обе стороны объявить о сокращении военных бюджетов, что, как мне представлялось, "упрочит негласную договоренность не провоцировать этот новый [и дорогостоящий] виток гонки вооружений".

Мои рассуждения о ПРО убедили не всех. Генри Киссинджер, который был тогда одним из трех лидеров стратегического крыла Гарвардского Центра (вместе с Томасом Шеллингом и Робертом Бауи), однажды представил меня посетившему нас представителю инспекторского совета с таким ироническим комментарием: "Он пытается показать, что система ПРО настолько неэффективна, что не будет работать, но настолько эффективна, что договор о ее запрещении подписать необходимо". Тем не менее, несколько лет спустя тот же Генри Киссинджер с успехом проводил переговоры о заключении этого договора и публично заявлял, что противники антибаллистических систем были правы, утверждая, что эти неэффективные системы подхлестывают гонку вооружений.

С июня 1964-го по июнь 1965-го года в Гарвардском Центре международных отношений я закончил книгу "Сдерживание гонки вооружений: некоторые предложения", в первой главе которой приводилась большая часть моих соображений по поводу ПРО, дальше рассматривались вопросы разоружения применительно к бомбардировщикам и ракетам, а затем обсуждалась "переговорная пауза". Последняя послужила прообразом для введенного почти двадцать лет спустя Рэнди Форсбергом "замораживания". Стимулом к написанию этой главы стало американское предложение 1964 года о том, чтобы США, Советский Союз и их союзники "договорились о контролируемом замораживании числа и характеристик стратегических ядерных наступательных и оборонительных вооружений". Так что по-настоящему замораживание изобрел Роберт Макнамара.

Не найдя подходящего места работы, я с любезного согласия Томаса Шеллинга оставался в Центре международных отношений с июня 1965 по июнь 1966 года и начал работу над своей второй книгой "Стратегическое мышление: контроль над вооружениями с помощью диалога". В Гарварде я окончательно прекратил попытки присоединиться к исследовательской группе Доти, которая, очевидно, считала, что я слишком молод и не обладаю особыми достоинствами. Последняя моя попытка сводилась к тому, чтобы эта группа помогла мне провести год в Москве, где я занимался бы контролем над вооружениями. Но Доти держался в стороне, демонстрируя отсутствие заинтересованности, и я чувствовал себя не в своей тарелке.

В результате, к лету 1966 года я решил организовать свое собственное, индивидуальное Пагуошское движение. Подходящий случай представил математический Конгресс в Москве. Моя первая книга была наконец напечатана, она получила хорошие отзывы и могла послужить превосходной визитной карточкой. Разумеется, я не был крупнейшим специалистом по контролю над вооружениями. Но если бы мне удалось быть там, в центре событий, располагать всеми относительными преимуществами, которые это давало, я мог бы принести пользу. Поэтому я решил лично изложить свою позицию русским. Я написал в американское посольство Гленну Швейцеру, что буду в Москве с 15 августа по 5 сентября и что я уже разослал экземпляры своей книги "широкому кругу заинтересованных лиц в Советском Союзе".

Основное впечатление от первой поездки в Москву - однообразие и нищета. Почти заросшее травой летное поле, редкие рейсы. Старые и обветшавшие дома. Люди, выглядевшие очень бедными. Машин мало, и те старые. Неожиданно стало ясным, что Советский Союз - просто развивающаяся страна. У половины населения в домах не было водопровода; количество машин на душу населения соответствовало уровню США пятидесятилетней давности. Когда чуть позже наши советские друзья тайно провели мою жену в вычислительный центр (она защищалась по численному анализу и имела опыт работы с вычислительными машинами), она с изумлением увидела перфоленты. Русские отставали на много лет. Тогда мне пришло в голову и впоследствии я, как будет видно из дальнейшего изложения, часто следовал этому убеждению: если бы западные лидеры могли посетить Москву, многие их страхи перед советской мощью отпали бы и гонка вооружений замедлилась бы.

Дональд Бреннан съездил в Россию в сентябре 1965-го, за год до меня, и его гидом там была советская гражданка Нина Шахова. Она работала преподавателем английского языка в Академии наук, была в разводе и растила дочь. Нина была жизнерадостной, привлекательной и умной женщиной. В ходе поездок у них с Дональдом возникли близкие отношения, что немедленно стало известно американской службе безопасности и впоследствии принесло некоторые неудобства Бреннану, у которого было множество допусков.

Бреннан вернулся из поездки убежденный в том, что русские бесповоротно решили строить систему ПРО и что, в любом случае, их позиция заслуживает внимания. Это был редкий случай, когда западный ученый заразился советскими идеями: обычно влияние было обратным.

Со временем, когда Бреннан стал активно поддерживать создание ПРО, мы с ним разошлись. Однако в 1966 году наши отношения были еще достаточно близкими, и он попросил меня, когда я приеду в Москву, связаться с Ниной Шаховой, что я и сделал. Она жила в одной комнате со своей дочерью Наташей и с матерью, которую мы называли - мама. Согласно введенным еще Сталиным правилам иностранцев запрещалось приводить домой, если у хозяев не было отдельного туалета и кухни. Но Нина пригласила нас в гости вечером, когда соседей не было дома. Мы очень полюбили эту семью. Их желание общаться с нами и познакомить с московской жизнью очень обогатило наши поездки.

Общаясь с Ниной, как и общаясь со всеми другими встреченными нами русскими, было очень легко понять, кто работал на КГБ, кто сотрудничал с ним ради тех или иных привилегий (например, поездок за границу), а кто не испытывал никакого стремления к подобному сотрудничеству. Это было видно по самой личности, по тому, что и как человек говорил. Разумеется, в КГБ могли вызвать каждого, и все, включая ученых самого высокого ранга, должны были там отчитываться. Но некоторые были завербованы, а некоторые являлись просто невинными свидетелями. Шахова относилась к последней категории. По большей части КГБ ее не трогал. За годы нашего общения только однажды из разговора стало ясно, что ее вызывали и это ее крайне напугало.

Выступление против ПРО в Доме дружбы

В отношении борьбы с ПРО Нина Шахова не могла мне помочь. Я дважды выступил с лекциями на эту тему. Одну лекцию я прочел в Институте мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО), который тогда размещался на Ярославской улице и возглавлялся академиком Н.Н. Иноземцевым. Лекция прошла хорошо, но слушателей собралось довольно немного и они были мало информированы. Второе выступление состоялось в Доме дружбы, где обычно проводились собрания обществ дружбы. Пришли хорошо одетые люди, не назвавшие себя - и то и другое внушило мне уверенность в их высоком положении - и я начал доклад. В частности, я выдвинул следующий тезис: "Если вы построите систему противоракетной обороны, мы построим свою, гораздо большую". Когда они спросили, почему, я ответил: "Мы богаты и не боимся тратить деньги".

Сходные настроения отразил и Емельянов в статье, опубликованной в советском издании "Новое время" после встречи с исследовательской группой Доти. Твердо придерживаясь советской точки зрения о положительной роли оборонительного оружия, он следующим образом процитировал американских стратегов: "Если все это попадет в лапы Большого Бизнеса, то расходы на вооружение вырастут до чудовищных размеров... Потому что эта деятельность приносит высочайшие доходы, а ни один капиталист не откажется от своих прибылей".

В Москве Емельянов посоветовал мне написать статью для англоязычного издания "Moscow News". Как я теперь понимаю, он надеялся, что это сделает меня более приемлемым для советской системы и создаст политическую основу для диалога. Я написал кучу общих слов о том, как важно, чтобы ученые говорили друг другу правду и не обманывали доверия друг друга. Я написал: "Они должны использовать это взаимное доверие для борьбы за разоружение и ограничение вооружений".

9 января 1967 года я получил письмо от сотрудника Госдепартамента, который утверждал, что моя статья явилась "довольно необычным для этого издания материалом", потому что "Moscow News" редко печатала что-либо, отклоняющееся от линии партии. Его интересовало, внесла ли редакция какие-либо изменения в мой текст? Таких изменений не было.

На состоявшейся в конце моего визита встрече в Академии наук Емельянов упомянул о смерти генерала Таленского и отметил, что это большая потеря для ученых, участвующих в борьбе за контроль над вооружениями. Он сказал, что Таленский служил связующим звеном между этой группой и советским Министерством обороны. Мы с Би-Джей решили пойти на похороны и отправились на такси в Клуб Красной Армии.

Пристроившись к длинной колонне солдат, которые, чеканя шаг, входили в клуб, чтобы проститься с телом, мы прошли мимо ошеломленной охраны в главный зал. Возле гроба в почетном карауле стояло четверо друзей Таленского, в том числе Емельянов. Он был, казалось, удивлен и одновременно доволен, когда моя жена положила цветы на гроб. Беглый взгляд на окружающих позволил мне заметить по меньшей мере двух из хорошо одетых людей, посетивших мою лекцию в Доме дружбы.

Возвращаясь домой на такси, я неожиданно разрыдался. Меня поразила трогательность того, что здесь, в самой цитадели врага, на похоронах этого генерала, имевшего добрые намерения, мы представляем западных борцов за контроль над вооружениями.

Позднее я неожиданно получил согласие на встречу, о которой ранее просил, со знаменитым архиконсервативным редактором "Правды" Юрием Жуковым. По своим как умственным, так и физическим характеристикам он оказался некоторым подобием Германа Кана. Это сходство лишний раз подтвердилось, когда он цинично прокомментировал мое присутствие на похоронах, сказав: "вы весьма изобретательны в налаживании нужных связей в Москве".

Тем не менее, я все больше и больше убеждался, что мои способности и моя личность могут сыграть некоторую роль в налаживании контактов с Москвой. Однако я хорошо знал, что советская система, подобно мафии, любит вовлекать в свою деятельность невинных людей.

Разумеется, я считал своим долгом сообщать кому-нибудь обо всем интересном, что случалось во время моих поездок. Тогда как раз вскрылась скандальная история о том, как ЦРУ шантажировало одного из своих информаторов сфальсифицированным заключением психиатра, и я решил, что они действуют слишком грубо для меня. Кроме того, я подумал, что безопаснее иметь право отрицать - по обе стороны Атлантического океана - свои связи с разведкой какой-либо из стран. Кто знает, не станут ли меня или мою жену допрашивать (с той или иной степенью пристрастия) в советской тайной полиции. В 60-е годы поездка в Советский Союз являлась довольно необычным приключением. Поэтому, чтобы не иметь дела с ЦРУ, я общался с сотрудниками советского отдела Госдепартамента и с некоторыми друзьями, занимавшими посты на среднем и высшем уровне в Министерстве обороны.

• Следующая глава
• Оглавление