Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Новости | Путешествия | Сумерки просвещения | Другие языки | экс-Пресс
/ Вне рубрик / < Вы здесь
Взаимодействие с государственной системой международных отношений
Джереми Дж.Стоун

Дата публикации:  2 Августа 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Совет по международным отношениям запрашивает, было ли нарушено правило о неразглашении, когда сотрудник американского конгрессмена узнал о замечании, сделанном советским послом на неофициальной встрече. Двумя годами позже, получив доказательство, что правительственные чиновники регулярно нарушали это правило, Совет вынужден его изменить.

Благодаря архивам Совета удается выяснить, что новый журнал, на пост главного редактора которого приглашали автора, мог быть рупором фонда ЦРУ.

Споры по поводу ракет с разделяющимися боеголовками чуть не стоили мне членства в Совете по международным отношениям, престижной некоммерческой организации, объединявшей около двух тысяч человек, заинтересованных в обсуждении вопросов международной политики.

Все началось 23 января 1970 года, когда Совет пригласил советского посла, Анатолия Добрынина, выступить с одним из обычных неофициальных сообщений на большом приеме, на котором я присутствовал в числе примерно семидесяти других участников. Обращаясь к собравшимся Добрынин мимоходом отметил, что ракеты с разделяющимися боеголовками представляют серьезную опасность и в связи с этим необходимо предпринять какие-то меры. В это время мой друг Элтон Фрей был административным помощником и помощником по законодательству известного чернокожего сенатора из Массачусетса Эдварда Брука. Блестящий специалист по законодательству, Фрей заручился согласием не менее чем пятидесяти сенаторов, намеревавшихся протестовать против испытаний ракет с разделяющимися боеголовками. Даже однократное испытание этих ракет преградило бы путь к заключению соглашений по контролю над их введением, поскольку выполнение таких соглашений невозможно было бы проконтролировать. Узнав о высказывании Добрынина, Фрей обратился в Госдепартамент с жалобой. Почему, спрашивал он, Госдепартамент заверял Брука, что Советский Союз не проявляет интереса к ракетам с разделяющимися боеголовками? Разве из замечания советского посла не следует прямо противоположное?

Джон Макклой, председатель правления Совета по международным отношениям, бывший в то время также председателем Генерального консультативного комитета Агентства по контролю над вооружениями и по разоружению, попросил исполнительного директора Совета проверить, не нарушил ли я правило Совета по международным отношениям о неразглашении, передав Фрею слова советского посла, произнесенные на неофициальной встрече.

В результате меня вызвал "на ковер" покойный Джордж Франклин, исполнительный директор Совета, один из самых приятных людей на свете. Я заявил, что не думаю, что Фрей получил эти сведения от меня, но при этом отметил, что Конгресс (о чем многие в Вашингтоне постоянно забывают) является частью государственной власти. В действительности, сенатор Брук, а следовательно и Фрей, представляли в этом вопросе добрую половину законодательной власти - пятьдесят сенаторов. Почему Фрея следовало держать в неведении? По меньшей мере десять из семидесяти участников встречи работали в органах исполнительной власти, имеющих непосредственное отношение к ракетам с разделяющимися боеголовками и контролю над вооружениями. Разве все они не представляли доклады своему начальству? Что бы с ними было, если бы они отказались передать начальству слова советского посла из-за принятого в Совете "правила о неразглашении"? (Их бы просто отправили в психушку!) Кому мы морочили голову? Услышав все это, Франклин успокоил меня. Но я был очень расстроен.

После окончания моей стажировки Совет пригласил меня в постоянные (и пожизненные) члены. По тем временам для меня это было слишком явным включением в систему, и я колебался. Я обратился за советом к гарвардскому биохимику Мэтью Мезельсону, который категорически заявил, что для работы в данной области членство в Совете совершенно необходимо. Поняв справедливость его утверждения, я написал Джорджу Франклину - как ни стыжусь я теперь этой формулировки - что "поразмыслив, я решил принять предложение". Джордж ответил, что рад тому, что "поразмыслив" я согласился.

Итак, я уже был членом Cовета, когда через несколько лет, за обедом, тогдашний директор Агентства по контролю над вооружениями и по разоружению Фред Икл поздравил меня с удачным выступлением на Cовете. На мой вопрос, откуда он об этом узнал, он ответил, что один из его сотрудников представил ему отчет об этом! Так я поймал их с поличным.

Я обратился к сотрудникам Совета, напомнив им о преследованиях, которым я когда-то подвергся, и потребовал изменить правило о неразглашении, чтобы сделать легальными дискуссии, которые неизбежно происходили между членами Совета и правительственными служащими. И два года спустя, после интенсивных исследований правило действительно было изменено. После этого, насколько мне известно, проблем не возникало.

Со временем я стал высоко ценить Совет и хорошие взаимоотношения между людьми с совершенно разными политическими взглядами. Быть его членом было действительно очень полезно. Прежде всего я посоветовал Фрею тоже стать стажером по иностранным делам; в результате он впоследствии вошел в Совет и дорос до поста старшего вице-президента. Заседания Совета зачастую были очень интересными. Удивляло только одно. В выборах участвовало девять кандидатов на восемь мест - в результате право голоса каждого сводилось к возможности не голосовать всего за одного человека. А потом стало еще хуже: Уинстон Лорд, президент Совета, предложил выбирать восемь членов из восьми.

В письме от 11 февраля 1985 г. председатель правления Дэвид Рокфеллер объявил о полной отмене выбора, что он аккуратно сформулировал, как "предоставление больших полномочий номинационному комитету". Причина этого была ясна из одной публикации, помещенной в "The New York Times" на первой полосе. Там сообщалось, что на последних выборах "девятым лишним" оказался Генри Киссинджер - один из столпов международной политики и человек, выдвинувший Лорда на пост президента. Из-за системы выборов восемь-из-девяти он потерпел поражение несмотря на то, что за него проголосовало две трети избирателей.

Отныне выборы стали абсолютно безальтернативными: каждый должен был проголосовать за всех восьмерых кандидатов, иначе бюллетень считался недействительным. После нескольких лет я больше не смог этого выносить и решил протестовать, сведя свое заявление к единственной фразе (неплохой вариант во всех случаях): на выборах правления Совета по международным отношениям номинационный комитет должен предоставлять членам Совета существенную возможность выбора, предлагая список кандидатов, значительно превышающий число свободных мест в правлении.

Затем - случай не имевший прецедента - я встал возле входа в вашингтонское здание Совета и стал собирать подписи. Собрав некоторое количество, я отправил свое ходатайство по почте, приложив к нему эти подписи. После нескольких таких циклов у меня набрались подписи 109 известных людей, представлявших весь спектр политических взглядов: от Джорджа Макговерна до генерала Эдварда Роуни. Даже президент Картер выступил с частным письмом. В результате Совет сформировал соответствующую комиссию и правила были изменены. Этот эпизод показал мне, что большинство людей не станет протестовать и многие готовы смириться даже с полной нелепостью.

Дебаты по ПРО продолжаются

В период моей стажировки в Совете (1969-1970 гг.) я был в меньшей степени ученым и в большей степени общественным деятелем. Книга, которую я планировал написать в результате стажировки, не материализовалась, но зато появилась статья ("Когда и как применять договор ОСВ"), опубликованная в издаваемом Советом журнале "Foreign Affairs". В статье подчеркивалась роль внутренней политики и делался вывод, что "подход, при котором сначала проводится обсуждение проблемы внутри страны, может быть не альтернативой формальному договору, а его предварительным условием".

Кроме того, я публиковал статьи, отстаивавшие необходимость участия Конгресса в решении стратегических вопросов. Голосование пятьдесят-на-пятьдесят по вопросу ПРО было единственным за все годы холодной войны голосованием в Сенате по вопросам обороны без явно выраженного перевеса, и я надеялся развить этот успех. 1 марта я стал первым приглашенным адвокатом на популярной тогда телепередаче "Адвокаты". В тот раз обсуждался вопрос: "Должен ли Конгресс и далее выделять средства на поддержку, совершенствование и защиту ракет наземного базирования в США?" Я выступал против использования систем ПРО для защиты межконтинентальных баллистических ракет. Через пять дней, 6 марта в "The Washington Post" я изложил два подхода к ограничению стратегических вооружений. Первый заключался в постоянном соглашении об общем объеме этих вооружений, которое определяло бы квоту, в рамках которой возможна модернизация (в конце концов США выбрали примерно такой подход). Другой сводился к временному мораторию ради проведения переговоров и заключения в ближайшие несколько месяцев соглашения о всеобъемлющем, жестко контролируемом моратории, который продлился бы, допустим, два года. Я выступал за второй подход.

28 декабря 1969 г. произошло знаменательное заседание совета Федерации американских ученых (Federation of American Scientists - FAS) в Бостоне. Основанная в 1945 году участниками Манхэттенского проекта в виде Федерации ученых-атомщиков (Federation of Atomic Scientists), эта организация сменила в 1946 г. название, чтобы привлечь к участию других ученых и в то же время сохранить неизменной аббревиатуру.

В 1945-1948 гг. Федерация играла важную роль в усилиях по организации гражданского контроля над использованием атомной энергии. Она продолжала действовать и в самые мрачные годы холодной войны - 50-е и 60-е. Однако к 1969 г. FAS почти свернула свою деятельность: ее годовой бюджет составлял порядка семи тысяч долларов и сотрудники работали в основном на общественных началах.

Один из столпов этой общественной организации, физик и бывший сотрудник Агентства по контролю над вооружениями и по разоружению Леонард Родберг предложил увеличить вдвое взносы в FAS и нанять директора на полную ставку. Однако предлагаемые им на эту должность кандидаты казались руководству FAS слишком молодыми, слишком простонародными и длинноволосыми.

Я в то время был членом Исполнительного комитета FAS и с момента своего вступления в организацию в 1962 году готовил большинство заявлений о контроле над вооружениями. Поняв, что моим стажировкам приходит конец - было маловероятным, что я смогу получить больше двух стажировок подряд - я предложил выйти из членов Исполнительного комитета и стать исполнительным директором, если сам Леонард Родберг не готов занять этот пост.

Леонард ничего не ответил. Поэтому совет охотно согласился на мое предложение. Я подумал, что жизнь в Вашингтоне в качестве общественного деятеля подойдет мне гораздо больше, чем жизнь ученого. Но хватит ли на это средств даже при условии предложенного Лернардом удвоения членского взноса с семи с половиной долларов до пятнадцати? В то время в Федерации было всего около тысячи членов. Если бы все согласились на повышение взносов, то годовой бюджет организации - в переводе на нынешние цены - составлял бы около шестидесяти тысяч долларов.

Приглашение в журнал "Foreign Policy"

Я начал рассматривать возможность посвящать половину своего времени работе в Федерации, совмещая ее с исполнением обязанностей главного редактора нового журнала "Foreign Policy". Меня склоняли к этому два известных человека: покойный Уорен Мэншел, явно преуспевавший биржевой маклер, ставший впоследствии (в 1978 г.) американским послом в Нидерландах, а в то время будущий издатель журнала и его главный финансовый ангел-хранитель, а также Ирвинг Кристол, ведущий идеолог консерваторов, бывший тогда издателем "The Public Interest".

Однажды вечером Мэншел пригласил меня к себе домой, предварительно напоив и накормив в клубе "Сенчури" и ресторане отеля "Пьер", и сказал: "Время не ждет - вам пора сделать выбор". Он увеличил предлагаемую сумму с десяти тысяч долларов в год до двенадцати. В пересчете на современные цены это составляло примерно пятьдесят тысяч долларов за работу с половинной нагрузкой, причем весьма привлекательную. Но у меня было неспокойно на душе. Мэншелу меня рекомендовал Сэм Хантингтон, известный гарвардский политолог, и я помнил его слова о том, что Мэншел когда-то работал на ЦРУ и что он (Сэм) не уверен, что тот перестал это делать.

На следующее утро я отправился в Совет по международным отношениям и сверился с их картотекой. Там я нашел опубликованную в "New York Times Magazine" статью об одной из организаций, служившей вывеской для ЦРУ, о которой много говорили в 1967 г.: журнале "Encounter".

Статья была написана никем иным как Ирвингом Кристолом, который сотрудничал с этим журналом. Он отрицал, что сознательно шел на контакты с ЦРУ, но сообщал, что журнал финансировался Конгрессом за культурную свободу и признавал, что и этот Конгресс и "Encounter" субсидировались ЦРУ. Причем в его статье упоминался "исполнительный секретарь Конгресса за культурную свободу, который сознательно сотрудничал с ЦРУ, что он впоследствии чистосердечно признал".

В тот же самый день я сумел выяснить, что Уорен Мэншел работал на ЦРУ с 1952 по 1954 гг., затем после столь примечательно короткого формального сотрудничества он стал - угадайте кем - "исполнительным директором Конгресса за культурную свободу" в 1954-1955 гг. В 1955 г. он вернулся в Нью-Йорк и присоединился к брокерскому дому (Колеман энд Компани). А в 1965 г. стал издателем бюллетеня Кристола "The Public Interest".

Я покрылся холодным потом. Хорош бы я был, если бы выяснилось, что я редактирую журнал, издающийся людьми, которых ранее прикрывало ЦРУ, один из которых даже работал на это управление? Кто в таком случае поверит, что это не еще одно издание ЦРУ, подобное "Encounter"? Конечно, как уже отмечалось, правила об участии ЦРУ в отечественных организациях изменились. Но не найдет ли ЦРУ способа их обойти? (Согласно документу, попавшему ко мне от исследовательской группы Совета по международным отношениям, за год до возникшей передо мной дилеммы шли разговоры о том, что после скандала, связанного с Национальной студенческой ассоциацией, ЦРУ должно поступить именно так: уйти в более глубокое подполье, т.е. перестать открыто финансировать американские организации, а делать это как-нибудь скрытно.)

Я предположил, что Мэншелу, как биржевому брокеру, легко получать деньги от ЦРУ в виде комиссионных за работу с обширной скрытой частью бюджета этого управления. Затем по договоренности часть из этих гонораров может быть использована для финансирования любых начинаний ЦРУ (и самого Уорена Мэншела).

Мне нравился Мэншел, но я решил без лишнего шума отказаться от сотрудничества с ним и полностью отдаться работе в Федерации. Узнав о том, что я планирую отказаться от предложенной должности, о чем я сообщил Сэму Хантингтону, но не сообщал еще Мэншелу, Уорен позвонил мне однажды в субботу солнечным майским днем. Он сказал, что боится потерять возможность начать издание журнала "Foreign Policy", если станет известно, что я отказался стать главным редактором по каким-то причинам, не очень хорошо характеризующим этот журнал.

Я сказал, что в мои намерения не входит порочить его предприятие. Хотя я и не сообщил ему о моих подозрениях, он очевидно сам догадывался о них. Я не был против его предполагаемой деятельности, я просто не хотел принимать в ней участие. И когда следующий кандидат в главные редактора "Foreign Policy", Джон Франклин Кэмпбелл, позвонил мне, чтобы обсудить опасения, которые возникли и у него, я не стал делиться с ним своими страхами.

К тому времени я был знаком с тремя достаточно высокопоставленными советскими деятелями: Георгием Арбатовым, директором Института США и Канады, Н.Н. Иноземцевым, директором ИМЭМО и М.Д. Миллионщиковым, вице-президентом советской Академии наук. Все они приехали в Вашингтон в составе советской делегации на конференцию, посвященную борьбе за мир. Чтобы пригласить их в гости, я организовал прием, в ходе которого в снимаемый мною скромный домик съехалось более сотни человек. В число гостей входил тогдашний советник по национальной безопасности Генри Киссинджер, приехавший на машине в сопровождении вооруженного охранника. Это было 2 мая 1970 года; в этот день США вторглись в Камбоджу.

Позднее в соседнем доме я предоставил Миллионщикову возможность рассказать нескольким американским специалистам по турбулентности, как с помощью вариационного исчисления он смог вывести хорошо известную константу для потока жидкости в трубе (чем заслужил его вечную благодарность). Как он признался, впервые за тридцать лет он выступил с чем-то, что можно было опубликовать; занятый в Академии наук он уже не имел времени заниматься научными исследованиями.

Предыдущей осенью в Москве он рассказывал мне о своей защите диссертации, которая происходила в 1917 г. и напоминала фантазии Кафки. Как было принято на защитах, три кандидата выступали одновременно, отвечая на вопросы. Он показал себя блестящим специалистом, второй участник обнаружил компетентность, а третий не мог ответить ни на один вопрос. Председатель диссертационного совета сообщил последнему, что тот, к сожалению, провалился. Кандидат встал и заявил: "Вы ошибаетесь. Это год великой социалистической революции. Россия стала социалистической страной. Мы три кандидата выступаем как коллектив. Коллектив ответил на ваши вопросы, поэтому защита прошла успешно, и я как член коллектива успешно защитился".

Миллионщиков с удивлением увидел, что испуганные профессора были вынуждены отступить, хотя эта страна, как им было прекрасно известно, не имела ни малейшего представления о социализме. Кандидат защитился. Возможно, именно с этого момента социализм в России и был обречен.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


  в начало следующая
Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100