Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Новости | Путешествия | Сумерки просвещения | Другие языки | экс-Пресс
/ Вне рубрик / < Вы здесь
Стрела, направленная в Киссинджера, попадает в республиканцев во время Уотергейта
Джереми Дж.Стоун

Дата публикации:  2 Августа 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Теорию политического хаоса превосходно иллюстрирует статья FAS, которая срикошетила от Генри Киссинджера, чтобы спустя год вызвать взрыв у ног президента Никсона, в день, который можно, пожалуй, назвать самым важным в Уотергейтском деле.

Мартовский бюллетень 1972 года, поддерживавший потребность Конгресса в информации, вышел как раз в то время, когда парламенты всех стран уступали власть исполнительным органам. Соответственно в нашем специальном выпуске "Право законодателей на информацию" рассматривались: a) обязанности исполнительной власти давать показания; b) использование исполнительной властью привилегии отказываться от дачи показаний; c) использование исполнительной властью информации для лоббирования законодательной ветви; d) выборочное рассекречивание.

В особенности актуальным был вопрос о привилегии исполнительной власти. В начале 1972 года подкомитет по разделению властей сенатского Комитета по вопросам судоустройства выпустил шестисотстраничный отчет о слушаниях, посвященных праву исполнительной власти скрывать информацию от Конгресса, которым она охотно пользовалась. Верховный суд не выносил в этой связи никаких постановлений, хотя этой привилегией воспользовалось около двадцати президентов. В Конгрессе начинался ропот.

В центре слушаний было взвешенное и основательное исследование Рауля Бергера, который опубликовал очень своевременную книгу на эту тему ("Привилегия исполнительной власти: конституционный миф"). Бергер писал: "идея о том, что привилегия исполнительной власти была задумана для ограничения права законодательной власти запрашивать информацию, имеет под собой мало исторических оснований или не имеет их вовсе".

Я заинтересовался использованием этой привилегии сотрудниками Белого дома. Исследовав этот вопрос, я обнаружил, что целых семь человек выполняли обязанности личных советников президента (например советника по науке), а в другой своей "ипостаси" - занимали официальные должности в администрации президента (например директора Белого дома по вопросам науки и технологии). При этом они часто давали показания, как раз выступая во второй своей роли, но не в первой.

Объяснялось это тем, что Конгресс мог потребовать показаний от любого чиновника, служащего в Белом доме или где-либо еще, если его должность была учреждена в законодательном порядке. Теоретически Конгресс мог, если бы чувствовал себя ущемленным, просто аннулировать законы, установившие соответствующие должности. С советниками было по-другому; их жалование выплачивалось из тех же фондов, но не напрямую.

Я считал, что положение Генри Киссинджера в 1969-1973 годы было аномальным. Он был помощником президента по национальной безопасности (играл роль личного советника), но - в отличие от советника по науке - не занимал при этом никакой законодательно закрепленной должности.

Хуже того: он должен был бы ее занимать, потому что действовал так, как если бы занимал официальный пост. Он выполнял обязанности исполнительного секретаря Совета по национальной безопасности, поскольку все сотрудники этого органа были фактически ему подчинены. Поэтому я написал проект статьи под названием "FAS предлагает предоставить Генри Киссинджеру вторую должность для облегчения свидетельства перед Конгрессом". В ней Киссинджеру предлагалось занять вторую должность, чтобы в ее рамках давать показания Конгрессу.

Как обычно я обратился за помощью для доработки своего проекта и получил поддержку ведущих экспертов. На этот раз в их число вошли Бергер, Олтон Фрэй (который перешел в Совет по международным отношениям), Бернард Шварц (выдающийся профессор юриспруденции из Нью-Йоркского университета) и Ли К. Уайт, который выполнял функции юридического советника и при президенте Кеннеди и при президенте Джонсоне. Наш бюллетень нашел свое отражение на редакционной странице "The Washington Post", а два экземпляра я послал в Белый дом. Оба из них возможно произвели неожиданный эффект.

Первый экземпляр был направлен 2 марта Генри Киссинджеру. В сопроводительном письме я благодарил его за "историческую деятельность" в отношении Китая и подчеркивал, что нами движет отнюдь не недовольство его работой. Однако я отмечал, что его свидетельские показания по вопросам, не связанным с конфиденциальными контактами с президентом, были бы полезны не только Сенату ("сняв напряженность и озабоченность, испытываемые ведущими сенаторами"), но и администрации ("ваши показания произведут намного большее впечатление, чем чьи-либо еще").

Генри сделал быстрый ход, стремясь, видимо, прекратить всякие посягательства такого рода за счет совершенствования сравнительно недавнего новшества - частных встреч с конгрессменами. Он уже встретился с членами Комитетов по иностранным делам в рамках общественных мероприятий, прошедших в домах ведущих законодателей. Теперь он провел встречу с ними в Блэр-хаусе и предложил сделать такие встречи "регулярными". Таким образом, 31 марта, через 30 дней после моего письма, он имел возможность ответить мне следующим образом:

"Я встретился с сенатором Фулбрайтом и конгрессменом Морганом [председателями двух Комитетов Конгресса, занимавшихся иностранными делами], и мы договорились проводить с возглавляемыми ими Комитетами регулярные встречи, на которых я буду обсуждать с ними весь спектр вопросов внешней политики и отвечать на их вопросы. Первая из таких встреч уже прошла, и я надеюсь, что Вы сочтете, что произошедшая на ней открытая дискуссия пошла на пользу всем участникам.

Осознавая как особые обстоятельства сложившейся ситуации, так и право Конгресса на полноту информации, я полагаю, что данная процедура удовлетворяет эту потребность и в то же время не лишает будущих президентов традиционного права сохранять особые отношения со своими основными советниками".

Итак, ситуация изменилась и Генри счел необходимым написать мне об этом, надеясь, по-видимому, что FAS перестанет настаивать на своем.

Стремясь подчеркнуть свою лояльность, я также послал предварительный выпуск бюллетеня юрисконсульту Белого дома Джону Дину. Как и положившее конец операции HTLINGUAL письмо, посланное мною наугад главному инспектору Почтовой службы, это письмо не было нацелено против Джона Дина и не было рассчитано на немедленный результат.

Но год спустя оно все-таки сработало. Взрыв тогдашней бомбы был запрограммирован 20 апреля, когда Джон Дин написал мне в ответ, что находит бюллетень "весьма интересным". Отвечая на приложенный к бюллетеню вопрос, он сообщил, что ни президент Никсон, ни какой-либо другой президент "никогда не претендовал на то, чтобы помощники президента имели полный иммунитет от дачи показаний Конгрессу по какому-либо вопросу". Он сказал, что это показывают приведенные в моем бюллетене примеры и "свидетельство [помощника президента] г-на [Питера] Флэйнигана перед сенатским Комитетом по вопросам судоустройства".

Я отправил это письмо в архив и забыл о нем.

Однако одиннадцать месяцев спустя, в разгар Уотергейтского скандала, правительство стремилось избежать дачи показаний руководящими сотрудниками под предлогом имеющейся у исполнительной власти привилегии. 15 марта 1973 года президент Никсон сказал: "Сотрудники Белого дома не предстанут перед комитетом Конгресса ни на каком официальном заседании". Три дня спустя Рауль прислал запрос, можно ли ему процитировать письмо Дина, копию которого я послал ему за год до этого для статьи, которую он тогда писал. Только тут я понял, какой козырь оказался у нас в руках. 21 марта я отправился в Сенат и вручил письмо помощнику сенатора Сэма Ирвина (насколько я помню, это был Сэм Дэш).

В тот же вечер я увидел, как сенатор Ирвин размахивает этим письмом в вечерних новостях. В конце концов там говорилось, что президент Никсон "никогда не претендовал на то, чтобы помощники президента имели полный иммунитет от дачи показаний Конгрессу". А теперь он претендовал именно на это. За два дня до этого, 19 марта, Ирвин угрожал арестом сотрудникам Белого дома, отказывавшимся от дачи показаний. Теперь письмо FAS давало Ирвину в руки прямую улику. После этого "The Washington Post" опубликовала редакционную статью ("Привилегия исполнительной власти: прецедент и мистер Дин"), в которой говорилось, что нет лучшего свидетельства "беспринципности и неискренности утверждений г-на Никсона", чем письмо Дина Стоуну. Газета отмечала, что теперь позиция Никсона, прямо противоположна той, что он занимал двадцать пять лет назад, когда - будучи конгрессменом - требовал показаний от Эдварда У. Кондона.

Ирония заключалась в том, что собственное письмо Дина, бывшего юрисконсультом Белого дома, позволяло потребовать показаний от самого Дина. А ведь Белый дом так надеялся, что Дину можно будет избежать выхода на сцену! Причем, по чистому совпадению, письмо было обнародовано в переломный для Уотергейтского дела день. В это утро Дин сказал Никсону: "У нас внутри рак. Он растет, подбираясь к самому посту президента".

В тот же самый день Никсон и его главные советники Джон Д. Эрлихман и Г. Р. Халдеман с разной степенью откровенности уговаривали Дина подготовить доклад, который "даст президенту алиби в глазах общественности, если все откроется", но который явно поможет Никсону свалить все на Дина.

На следующее утро в "The New York Times" была напечатана статья об Уотергейте, четыре абзаца которой были посвящены письму Дина ко мне. Позже в то же утро, в 11 часов, генеральный прокурор Джон Н. Митчелл в разговоре с Халдеманом заметил, как говорится в записках последнего, "что единственная серьезная проблема, которая стоит перед П, это использование привилегии исполнительной власти". Удивительно, что по чистому совпадению FAS предоставила весьма яркое свидетельство против Белого дома именно по тому вопросу, который министр считал "единственной серьезной проблемой".

***

В химии есть понятие перенасыщенного раствора, в котором малейшее возмущение вызывает формирование кристаллов. Эффективность деятельности FAS (если она имела место) в обоих случаях сводилась к тому, что мы вносили небольшое возмущение в ситуации, которые были в политическом смысле перенасыщены.

Как отметил Мюррей Мардер из "The Washington Post", Комитет по иностранным делам мирился сколько мог (т.е. был перенасыщен) с тем, что Киссинджер занимался внешней политикой, не давая показаний. Любое незначительное выступление по этому вопросу могло вызвать бурный общественный протест. Поэтому у Генри были все основания ответить на наше письмо и бюллетень принятием превентивных защитных мер. Ему хватило мудрости сообщить нам об этих мерах, чтобы мы знали, что любая затеянная нами кампания не будет пользоваться полной поддержкой Комитетов по иностранным делам, от которых он умело откупился. Таким образом его грамотно составленное письмо и тщательная аргументация значительно повысили шансы на то, что мы отступим.

И напротив, наше обнародование письма Дина внесло дисбаланс в безусловно перенасыщенную ситуацию, сложившуюся в тот момент американской истории. Сенатор Ирвин угрожал арестом сотрудникам Белого дома, и защищавшийся президент вместе со своими помощниками балансировал как раз на грани, пытаясь отказаться от дачи показаний, которые бы привели к его смещению с поста. И тут, в самый драматический момент, появилось наше письмо. Оказалось, что даже Рауль Бергер не понимал, насколько оно было взрывоопасным, он просто хотел использовать его в какой-то обычной публикации. Слишком часто только журналист оказывается в состоянии предвидеть возможные последствия той или иной новости. И лишь немногие могут предсказать, что произойдет в бюрократической крепости, на которую нацелен удар.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


  в начало следующая
Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100