"...И еще я хочу вам сказать, господа власть предержащие, что ваш запрет на чтение заключенными всех книг и материалов, за исключением Библии и альманахов обществ трезвости, является порочной и презренной практикой. Хотел бы я знать, какой изверг придумал эту жестокость, поверьте, он будет жариться на самых горячих углях на кухне сатаны. Если же он избежит этой участи, то я просто не пойму, для чего тогда существуют этот огонь и сера, если не для наказания тех людей, которые обрекают человека, не лишенного чувств, на общение лишь с его собственными мыслями. Каждая его мысль ранит его больнее, чем кинжал".

"После труда чтение является самым ценным и мощным средством исправления человека".

Данные высказывания относятся почти к одному и тому же времени. Первое взято из книги "Крысоловка или размышления заключенного в исправительном учреждении", которая отражает точку зрения заключенного на условия содержания в бостонской тюрьме в 1837 году. Второе - мнение Бостонского общества по тюремной дисциплине (Boston Prison Discipline Society) относится к 1840 году. В первой половине XIX века это общество было главной организацией, занимавшейся вопросами содержания в тюрьмах.

Эти заявления, принадлежащие представителям двух очень разных групп, тем не менее иллюстрируют противоречия, согласия и парадоксы пенологической дискуссии. Чтение - хорошее дело, однако идея добра, подлинная идея книги, приобретает разные значения в восприятии различных групп читателей. По этому поводу Мишель Серто писал: "...Текст приобретает смысл только через читателей; текст изменяется вместе с ними. Он упорядочивается в соответствии с кодами восприятия, над которыми сам текст не властен. Он является текстом как таковым лишь безотносительно к читателю.... Различные модусы восприятия или ментальности влияют на каждый акт чтения в тюремном мире, который легко вписывается в стратегию отбывания срока заключения.

Сам факт "вхождения" в тюрьму относится к культурным изменениям самого высокого уровня. Первая мысль заключенного, когда он видит и слышит, как за ним запираются все двери, - мысль о бегстве из этого замкнутого пространства. После того как закрываются тюремные ворота, чтение становится важнейшим способом "бегства от реальности" и выживания. Утверждение, что чтение хорошее дело, лишь маскирует самые разные подсознательные подходы к нему разных категорий заключенных. "Исправительная" теория, по определению, основывается на принципе принуждения человека изменить свое поведение, тюремные структуры с их жесткой регламентацией стремились воздействовать прежде всего на изменение систем ценностей заключенных. Но "исправительная" идеология ничто, если она не поддерживается властью или администрацией. Тюрьмы для того и существуют, чтобы изменять человека, перевоспитывать его. Но создавая новую личность, необходимо сначала сломать заключенного, который, со своей стороны, стремится отстоять моральную автономию и тем самым противостоит пенологу. В тюрьме реальность бессилия побуждает заключенного добиваться самоутверждения с помощью всесильной фантазии, которая должна хотя бы частично смягчить противоречия его тюремного существования. Этот внутренний мир может обрести форму веры в перевоплощение или воображаемых полетов в космос, во внеземные пространства. Однако чаще всего он приводит заключенного к чтению, которое помогает убежать от действительности, погружаясь в труды философов и писателей. И воспитатели, и надзиратели, и заключенные видят в литературе средство нравственного изменения и исправления поведения. Однако они очень по-разному понимают это. Тюремный работник использует литературу для того, чтобы контролировать заключенного, а заключенный - для того, чтобы сопротивляться контролю.

Проблема чтения занимает важное место в истории реформирования тюремной системы. Чтение и связанное с ним развитие тюремных библиотек можно рассматривать в трех аспектах: с точки зрения теории перевоспитания, которая особенно важна, поскольку представляет принятый в обществе взгляд на нравственную реабилитацию заключенных и их наказание; с точки зрения тюремных реалий - т.е. того, что тюрьмы предлагают своим "постояльцам" в качестве материала для чтения, и потребностей самих заключенных независимо от официальной политики; с точки зрения тех заключенных, которые сами написали книги и тем самым стали репрезентантами тюремной культуры и тюремного чтения. Именно они дают нам самые верные сведения о том, что в действительности читают заключенные, когда они отбывают срок. Речь идет не о таких писателях, как Сократ, Боэций, Беньян, Достоевский, Брейтенбах или Гавел, которые сидели в тюрьмах, и не потому, что они не американцы, а потому, что они не являлись преступниками. Представляет интерес вопрос о том, как "подлинный" преступник - не политический и не узник совести - использует литературу для того, чтобы мысленно "сбежать из тюрьмы" или выжить в ней.

Почти с момента своего возникновения в конце XVIII века американские тюрьмы имели библиотеки. Почти все книги в их фондах были религиозного характера, с их помощью администрация тюрем намеревалась воздействовать на своих сбившихся с пути подопечных. Например, в отчетах руководителей Нью-Йоркского приюта в 1825 году говорилось об "интеллектуальном наставлении" и "литературном воздействии" чаще, чем о каких-либо других средствах исправления.

Однако у нас есть документальные свидетельства того, что отношение заключенных к "исправлению через чтение" резко отличалось от взглядов надзирателей и не побуждало заключенных активно пользоваться книгами из тюремных библиотек. С самого начала появления тюремных библиотек и вплоть до середины XX века отбор книг для них входил в обязанности тюремного священника, профессиональные библиотекари появились в тюрьмах лишь в семидесятых годах. Следовательно, можно утверждать, что в эти библиотеки почти не поступали книги, которые были бы интересны для заключенных. Джордж Уилкс, автор брошюры "Тайны Нью-Йоркской тюрьмы" (1833 год), так писал о ее библиотеке: "Сегодня тюрьма скучное место... Осматривая городскую тюрьму, я набрел на ее библиотеку или, вернее, на коллекцию глупых книг, которая размещалась в центральной камере первого коридора. Это помещение было выделено под библиотеку по просьбе какой-то секты, и поэтому в ней содержалась только сектантская литература. Я уверен, что все другие книги просто исключались".

В брошюре Уилкса был напечатан один из первые списков книг религиозного характера, хранившихся в библиотеке исправительного учреждения. Имеются документы, свидетельствующие, что уже в двадцатых годах прошлого века из тюрьмы Оборн в Нью-Йорке и из Виндзорской тюрьмы в Вермонте были убраны все мало-мальски интересные книги, в них остались лишь религиозные брошюры и проповеди.

После Национального конгресса по вопросам тюрем, прошедшего в 1870 году в Цинциннати, начался период активного реформирования тюрем и развития тюремных библиотек. На конгрессе были выработаны следующие основные принципы реформы, которые стали определяющими в последующие периоды: исправление, а не наказание; дифференцированный подход; поощрение за хорошее поведение; досрочное условное освобождение; неопределенные сроки заключения; образование. Последнее предполагало чтение и наличие в тюрьмах хорошо скомплектованных библиотек. Реформаторы восхваляли "исправительную" силу чтения хороших книг и с энтузиазмом собирали их у населения. Один из них писал в конце XIX века следующее: "Надзиратель в одной из тюрем сказал: "Все заключенные, которые могут читать с пониманием, извлекают из этого немалую пользу. Мне кажется, что они полностью меняются и душой, и телом. Они начинают следить за собой, тогда как прежде были грязнулями. Их манеры становятся лучше, они выглядят более интеллигентно, как и подобает людям. Невежество порождает заключенных, и лишь образование создает человека".

Поистине впечатляющее утверждение почти волшебной исправительной силы книг - они не только меняют поведение человека, но даже улучшают его внешность!

Чтение заключенных строго контролировалось. Не одобрялись романы и беллетристика как морально не подходящие для заключенных. Но именно беллетристика была наиболее популярна, что неудивительно.

Нью-Йоркская ассоциация тюрем (New York Prison Association - NYPA) выпустила в 1876 году "Каталог и правила для тюремных библиотек, в который входила примерно тысяча книг, подходивших, по мнению составителей, для чтения в тюрьмах. Они должны были "наполнить душу благородными стремлениями и не только вселить надежды, но и указать наилучший путь к их осуществлению". Книги в каталоге были ранжированы с помощью букв A-L по принципу их "полезности". Эти одиннадцать категорий охватывали историю, биографии, точные и естественные науки, религиозные книги и романы. В списке художественной литературы, состоящем из 300 названий, только 21 (или 7 процентов) получили самый высокий рейтинг ("А"). Кто же эти счастливые авторы, признанные носителями добра и пользы? Грейс Агиляр - автор сентиментальных романов о девушках. Ее самый популярный роман "Семейные традиции" получил рейтинг "С", а роман "Mother's Recompense" - рейтинг "А". Романы Диккенса "Дэвид Копперфильд" и "Крошка Доррит" были также отмечены баллом "А". Особенно широко в списке был представлен плодовитый автор, воспевавший трезвость и воздержание во всем - Тимоти Шей Артур (3 названия). Среди наиболее рекомендуемых авторов были также Чарльз Рид, Уильям Мейкпис Теккерей, Вальтер Скотт, Энтони Троллоп, г-жа Джулия Уорд Хау и ряд других.

Трудно определить, сколько тюрем последовало рекомендациям, содержавшимся в списке NYPA. Каталоги тюремных библиотек свидетельствуют, что он был хорошо сформирован. Однако популярные в то время женские романы не были представлены в списке, хотя они составляли значительную часть фондов библиотек в мужских тюрьмах. Например, романы г-жи Саутворт, такие как "Изгнанник", "Творец собственной судьбы", "Пропавшая невеста", которые были весьма популярны, не были упомянуты в списке NYPA. Не были представлены в нем и "Буря", а также "Солнечный свет", "Мидоубрук", "Лена Риверз", книги Мэри Джейн Холме, названные чтивом для недоумков". Каталог книг из тюрьмы штата Иллинойс, также выпущенный в 1876 году, четко выявляет эти расхождения. В нем мы находим 17 произведений М.Дж.Холме, 11 романов популярного автора серии "Дом и Иисус" Сьюзен Уорнер и 76 книг г-жи Саутворт. Из этого следует, что тюремные служащие имели собственное мнение по поводу того, что может оказать облагораживающее влияние на их подопечных.

В последующие десятилетия, вплоть до середины XX века, положение существенно не изменялось - литература, предлагаемая тюремной библиотекой, отбиралась с целью контроля над поведением и умами заключенных, а не для их релаксации. Например, Флоренс Райзанг Кертис в своем труде "Библиотеки американских государственных и национальных учреждений" (1918 год) писала: "Развратный роман с его двусмысленными описаниями и ложными нормами поведения не является хорошей интеллектуальной пищей для человека, который должен научиться самодисциплине". Американская библиотечная ассоциация и Американская ассоциация исправительных учреждений (American Correctional Association) выпустили в 1907 - 1950 годах ряд отчетов, содержание которых мало отличалось от точек зрения, высказанных еще в середине XIX века.

Американская ассоциация тюрем (The American Prison Association) в 1932 году издала "Справочник тюремной библиотеки", где утверждалось следующее: "Книги делают больше, чем только охраняют заключенных от различных злоключений - они осуществляют умственную терапию... Они косвенным путем просвещают и учат тех, кого не заманишь в классную комнату". Во всех отчетах отмечалось, что разрешение читать за решеткой дается с целью убеждения заключенных и контроля над ними. Этой точкой зрения руководствовались и составители издания "1000 книг для тюремных библиотек", выпущенного Американской ассоциацией исправительных учреждений в 1950 году и повторявшего, по сути, справочник 1932 года.

Какова была реакция заключенных на официальную политику организации тюремных библиотек и чтения в тюрьме? Действительно, большинство заключенных предпочитали эскапистскую литературу - приключенческие романы, детективы и т.п., - но дошедшие до нас записи свидетельствуют, что те, кто вел их, сопротивлялись использованию чтения в качестве средства воздействия на их поведение. Так, в 1912 году заключенный Дональд Лаури писал: "В прошлом основная цель тюрьмы была сломать дух человека. В большой мере такое присутствует и сегодня". Заключенный Нью-Йоркской тюрьмы Карлос де Форнара в тот же период записал: "...презрительное к нам отношение со стороны тюремщиков как бы говорит: "Мы добропорядочные граждане, вы же жулики и бродяги. Нам платит государство за то, чтобы мы вас покарали и сломали ваш дух". Его "коллега" по тюрьме Сан Квентин, Эд Морел, высказался по этому поводу так: "В конце концов вы начинаете понимать всю несостоятельность попыток противостоять вашим врагам с помощью ненависти. Если вы будете сражаться за себя с более выгодных позиций, то тогда ни тяжелая жизнь в застенках, ни смирительная рубашка вам будут не страшны. Таким образом вы добьетесь большего".

Подобные записи свидетельствуют, что заключенные по-своему относились к этой "интеллектуальной терапии и попыткам сломить их дух.

Чисто внешне большинство заключенных адаптируются к тюремному режиму. Конформизм - это единственный способ выжить и шанс досрочно освободиться. Однако подчинение еще не доказывает изменения линии поведения, это просто роль, которая отведена заключенному в этой пьесе. В действительности он живет в мире "перевернутой культуры, где определение "вор" или "хулиган" воспринимаются с гордостью как знак доблести, а не с презрением. Он бунтует против внешнего мира, но внутренняя свобода становится его единственным этическим критерием. В тюрьме заключенного заставляют отрешиться от внешнего мира и вглядеться в себя, в свою нравственную суть. Чем больше усилий прилагается для того, чтобы сломать заключенного, тем ожесточеннее его сопротивление.

Заключенный Джек Блэк (1920 год) цитировал Фридриха Ницше: "Все, что меня не убивает, дает мне силы". Эта цитата (или ее варианты), самая распространенная среди заключенных в XX веке, стала отождествляться с криминальной личностью. Даже в период радикальных тюремных движений в конце 60-70-х годов текущего столетия, несмотря на то, что некоторые заключенные цитировали Карла Маркса или Франца Фэнона, большинство из них бредили Ницше. Например, революционер Джеймс Карр в 1970 году вошел в зал суда с экземпляром "По ту сторону добра и зла", неся его в заднем кармане как пистолет или символ силы.

Легко понять, почему философы, проповедующие силу и ее превосходство над интеллектом, до сих пор почитаются заключенными. Цитаты из Ницше и его персонажи часто встречаются в тюремной литературе. Ницшеанская аморальность с ее восхвалением криминального "душевного здоровья" взяла верх над всем тем, во что верили реформаторы тюремной системы. В 1897 году Лео Берг в своей книге "Сверхчеловек в современной литературе" заметил: "Сегодня, я вижу, в тюрьму отправляют самых лучших и сильных". Заключенный утверждается морально, когда читает у Ницше, что преступник, который не кается в совершении преступления, более здоров духом, чем грешник, который унижает себя раскаянием перед Крестом. Или что человек здоров, если он понимает, что угрызения совести - совершенно бесполезное и ненужное ощущение, если он стыдится своего раскаяния... Заключенный Джек Каллаган писал в 1915 году после прочтения Герберта Спенсера примерно следующее: "Тюремщики не смогли изменить мою философию своим невыразимым варварством. Я никогда не реагировал на наказание. Они не могли вдолбить в мой одержимый преступлениями мозг свои идеи... Я смотрел на них, как на полных дураков. Я чувствовал свое превосходство над ними..."

Читательские предпочтения заключенных и их отношение к чтению не менялись со временем. Приведем лишь две цитаты из множества подобных высказываний. В 1933 году Дэнни Мартин написал, что Шопенгауэр "давал мне отчаянную силу, которая взывала ко всему преступному, что было во мне... Тюремная жизнь учит заключенных пренебрегать чувствами и подвергать их осмеянию: чувства здесь расценивают как проявление слабости". Муми Абу-Джамал, в настоящее время ожидающий смертной казни в тюрьме Пенсильвании за убийство, пишет: "Пока заключенный ждет, он борется, он набирает силы. Вы еще никого не исправили путем конфискации имущества, избиения и издевательства над человеком в наручниках или кандалах. Правительство, которое проводит такую политику, просто-напросто делает людей более циничными, равнодушными и расчетливым. Джек Кац в своей книге "Искушение злом" выразил эту мысль так: "Благодаря подпольной тюремной экономике, коррупции охранников и поддержке уличной культуры тюремного сельского гетто ежедневно предоставляется множество возможностей для того, чтобы высмеивать, развращать и контролировать даже самые мощные силы общественного надзора..."

Отношение заключенных к чтению было и продолжает находиться в противоречии с идеологией исправления преступников независимо от того, о какой литературе идет речь - об эскапистской или о книгах, проповедующих философию силы. Все категории, составляющие тюремную структуру, стремятся к "улучшению" заключенного, но восприятие и понимание этого у них совершенно разные. Заключенный осознает, что официальные средства нравственной реабилитации носят, в основном, фиктивный характер. Он уверен, что его нельзя социально "перестроить" или научить такой системе поведения, которая поможет ему адаптироваться к жизни на воле, до тех пор, пока он находится в искусственной тюремной среде. Стратегия заключенного состоит в том, чтобы выжить в заключении любым путем. Его главная цель - уйти из-под контроля охранников. Не имея возможности физически сбежать от них, он находит освобождение от тюремного гнета с помощью чтения. Оно помогает ему адаптироваться к тюремной жизни. Нейтральной полосы здесь нет - тюремные служащие пытаются использовать литературу для того, чтобы осуществлять контроль над заключенными, последние же для того, чтобы сопротивляться этому контролю.