Физиология прессы

Этот текст о тайнах женской публицистики формально открывает новую рубрику, которая будет целиком посвящена анализу загадочных процессов, происходящих в темных недрах бумажных изданий (а впоследствии, быть может, доберется и до сетевых ресурсов), пишущих о культуре во всех ее видах. О том, какие бывают интервью и как определить издание по отдельно взятому заголовку, я уже писал на позапрошлой и прошлой неделях. Сегодня - о женщинах, а в будущем - о разных иных интересных вещах: как правильно закончить статью, почему одни журналисты злые, а другие еще злее, кого боится Екатерина Деготь, о чем молчат "Итоги" и о многом-многом другом.

Кого бы вы могли назвать лучшей российской женщиной-критиком?

Ваши варианты и комментарии приветствуются.

* * *

Наиболее интересные публикации в бумажной прессе за последнюю неделю (28 января - 3 февраля 2000 года)

Перечитывая отобранные мной (после долгих сомнений и колебаний, разумеется) лучшие образцы того, чем на этой неделе решили заполнить свои посвященные культурной жизни страницы ежедневные и еженедельные издания, я вспомнил статью одного английского биографа Алана Александра Милна, которую лет семь назад напечатал один из несуществующих ныне литературных журналов. Имени автора я, к сожалению, уже не помню, помню только суть. Выдвигается следующая гипотеза: все ключевые персонажи "Винни-Пуха" (кроме, конечно, Кристофера Робина) представляют собой галерею ярких женских типов, соответствующих родственницам и знакомым писателя. То есть в своей книге Милн выводил и описывал под видом разных животных своих подруг, разумеется, в гипертрофированном виде. Трактовка, конечно, спорная, как, впрочем, и остальные трактовки, имя которым легион. В наиболее известном русскоязычном исследовании Вадима Руднева ("Философия обыденного языка"), кстати, встречаются похожие мотивы, но там превалирует фрейдизм и характерам большого внимания не уделяется. Англичанин же упирает именно на милновскую попытку классифицировать знакомых женщин по доминирующим качествам: восторженность - пятачки, целеустремленность - пухи, склонность к философствованию - иа-иа и так далее. Видимо, что-то в этом есть, поскольку самые интересные рецензии этой недели, будучи все написаны женщинами, являются достойными представителями этой галереи. Итак, публикации недели.

Винни-Пух

Дуня Смирнова, раз в две недели украшающая своими Пыхтелками, Сопелками и Шумелками журнал "Афиша", - уникальная женщина-журналист. В ней, мирно уживаясь друг с другом, поселились Элиза Дулитл, профессор Хиггинс и все герои Михаила Зощенко. К тому же, она уже достигла достаточной степени известности, чтобы посвящать большую часть рецензии себе любимой. "Я, конечно, тут же побежала покупать," - пишет она в начале. "В общем, ничего хуже в области книгоиздания мне видеть не приходилось," - в конце. "Может быть, конечно, я больная. Даже наверняка", - это из середины. "А чем тут поможешь?" - конец другой рецензии. В общем, такой женский монолог без конца и начала, изредка прерываемый подробностями из жизни литературных героев и их прототипов. Когда я его читаю, у меня всегда появляется такое ощущение, что основная Дунина цель - как раз публичная самоидентификация, а чтение и последующее рецензирование разных книжек - даже не средство, а скорее красивая разноцветная декорация, на фоне которой автор пытается дать сам себе ответы на всякие важные и нужные вопросы. А что касается литературы, то о ней-то Дуне Смирновой давно все известно, и знанием своим она, хотя и довольно скупо, иногда делится с читателем. "Генри Миллер, как всем известно, для меня - пустой звук", - обронит она случайно. И рассказывает свою очередную историю дальше, не считая нужным вышеприведенный факт как-то прокомментировать. На отчетной неделе, например, появилась новая Ворчалка, формально посвященная книге о Лиле Брик Аркадия Ваксберга, а фактически - давно сложившимся плохим отношениям между той же Брик и Дуней Смирновой, которые автор мучительно пытается объяснить себе и окружающим: "Не может вменяемый человек испытывать такую горячую ненависть к давно умершей женщине, которую никогда не знал. А я испытываю. В глазах темнеет..." Пух тоже, как правило, четко представлял, что он любит или куда он идет, но вопрос почему всегда ставил его в тупик: "Опять ничего не могу я понять. Опилки мои - в беспорядке".

Так он и ходил часами вокруг дерева по собственным следам, напевая под нос очередное свое произведение и недоуменно потряхивая головой, что, судя по всему, является также любимым занятием героини этого фрагмента.

Ослик Иа-Иа (согласно переводу Вадима Руднева, И-Е)

Осликом на этой неделе оказалась хороший кинокритик Елена Стишова ("Независимая Газета"). Рецензируя, как и обозреватели других изданий, немецкий фильм "Беги, Лола, беги" (лучше всех, кстати, написал об этой картине Остап Кармоди в "Эксперте"), Елена решила ступить в чужую колею и немедленно увязла в ней по колено, запутавшись в своих выводах и посылках, как золотая рыбка в стариковском дырявом неводе. Она, надо сказать, четко обозначила в своей статье место, где она вступает на вражескую территорию: "Вот тут и настал момент истины, из-за чего мне захотелось написать про фильм, который вроде бы отменяет мою (традиционную) культуру и тем самым меня как ее продукт". После такой артподготовки Стишова вступает в борьбу и, разумеется, побеждает, отменяя при этом попутно всю (нетрадиционную) культуру фильма, режиссера Тома Тыквера как ее продукт и заодно всех действующих лиц. Беги, Лола, беги, от Лены не уйти... Веселый эмтивишный клип в руках Стишовой в одночасье превращается в огнедышащего экзистенциального монстра: "Это уже не самоцельный монтаж аттракционов, это экзистенция, визуальная формула состояния, пограничного между жизнью и гибелью. (...) Сломя голову спешит девушка на свидание, совершая по дороге подвиг любви. Напрасная жертва! Но не последняя". После таких предуведомлений и смотреть не хочется, просто "Ведьма из Блэр" какая-то получается...

Как-то раз, теплым весенним утром, Пух, заметив, что шишки, которые он бросал в Реку с одной стороны мостика, выплывали с другой, придумал игру в Пустяки. Каждый бросал шишку или палочку, а выигрывал тот, чей предмет выплывал первым. Вся компания с увлечением предавалась этому занятию до тех самых пор, пока из-под мостика вместо ожидаемых шишек не выплыл, периодически поворачиваясь вокруг своей оси, ослик Иа-Иа, который, вместо того чтобы играть с остальными, по своему обыкновению стоял на берегу реки и... "Я стоял на берегу реки и размышлял, размышлял, - я надеюсь, кто-нибудь из вас понимает это слово?" - оправдывался он потом. Кончилось, впрочем, все хорошо: после того как Иа был извлечен из воды, он, поворчав немного, пошел играть в Пустяки со всеми вместе. И выигрывал чаще всех.

Пятачок

В отличие от редко встречающихся интеллигентных пухов и мудрых осликов, восторженных пятачков вокруг нас великое множество. Главный из них, как известно, жил под именем Посторонним В. На этой неделе я обнаружил нового Пятачка под именем Марии Киселевой, написавшей в "Новых Известиях" статью "Невинность и скромность во всей наготе". О новых коллекциях итальянских дизайнеров, разумеется. Во первых строках своей статьи Киселева предупреждает: "Писать об этом можно только с междометиями "ах", "ох" и восклицательными знаками". Так и пишет, все по-честному: немыслимые, невесомые, непостижимый, зовущая откровенность, холодная неприступность, сознательная расчетливость... Всю эту красоту я из первых двух предложений надергал, а дальше сразу резюме следует: "Выделять кого-то из модельеров не имеет смысла, поскольку восхитительны все модели во всех вариантах".

Пятачок, между прочим, тоже был к высокой моде неравнодушен: когда он как-то увидел голубые помочи Кристофера Робина, он так разволновался, что его уложили спать на полчаса раньше обычного. Зато он, единственный из всех обитателей Леса, умел четко и адекватно излагать свои мысли на бумаге: "Помогите! Пятачку (это я)". Или так: "Это я, Пятачок, спасите, помогите!" Он, правда, хранил свои рукописи в бутылке, закупоренной пробкой, и не стремился печатать их в газетах. Видимо, у каждого своя дорога...

А действительно хорошую женскую статью желающие могут прочитать в газете "Известия". Написала ее Евгения Пищикова. Называется она "Люблю я Пушкину, но странною любовью..." и посвящена творчеству одноименных (точнее, однофамильных) телеведущих - Оксаны и клона ее Татьяны с первого канала. Я недавно на сайте Марата Гельмана, кажется, читал святочный рассказ Бориса Акунина про то, как к Борис Абрамычу явилась фея-имиджмейкер и пообещала сделать его президентом. Для начала она посоветовала ему изменить облик и предстать на телеэкранах в виде этакого Воланда, чтобы электорат уважал и боялся, женщины - особенно. Олигарх следует совету и достигает некоторых успехов, но в конце рассказа выясняется, что вредная фея заглянула и к Гайдару, снабдив его указанием показаться несчастным маменьким сынком в разбитых очках и со съехавшим набок галстуком, в результате чего Егор Тимурович разбил оппонента в пух и прах. Примерно такая же работа и у Оксаны Пушкиной, только она по женскому полу специализируется, что, по справедливому замечанию Пищиковой, и мужчинам помогает: "Вот пошли Чубайс свою жену к Пушкиной да попроси ее поплакать, посмотрим, какой рейтинг будет на следующий день! Да причем не у Пушкиной, а у Чубайса..." Почитайте, советую, там есть и любопытная классификация всех наших известных телеведущих, и цитаты из "Анны Карениной" хорошо подобраны, а главное, написано так, как только женщина о женщине написать может - в мужском языке все-таки столько яда не вырабатывается... На этом и остановимся. До следующей недели.