Название, а значит, и идея этого текста принадлежат не мне, а постоянному автору Русского Журнала Александру Зайцеву. Вот что значит пресловутая форма - сколько ни доказывай, что содержание первично, но форма иногда все-таки определяет содержание. В данном случае выводит на первый план предмет, который такт и какие-то элементарные чувства, не столько порядочности, сколько солидарности, требуют обойти молчанием. В Истре (чуть было не написала, в Иствике - мужской род почему-то кажется более уместным) действительно есть ведьмы. Поколение ведьм. Поколение девочек из провинции, которые окончили в конце семидесятых отделение истории искусств исторического факультета МГУ и оказались слишком горды, чтобы на последнем курсе всеми правдами и неправдами ради московской прописки добывать себе мужа. Они уехали - но не на Брянщину, чтобы месить каждое утро грязь по дороге в школу. Они разлетелись по самым дальним, глухим углам Московской области, откуда электричка до Москвы движется два мучительных часа, в музеи. Эти музеи, наверное, казались им тогда почти землей обетованной: культурные центры, интеллектуальные сливки, работа по специальности, неисследованные темы, свобода от диктата. А главное, до Москвы всего два, полтора - а может быть, в пылу молодости кому-то представлялось, что и - полчаса. Москва так близко, жизнь велика, сил много. Сменим одно общежитие на другое, не страшно, все вперед?!

Истра - маленький город. Но не райцентр, в среднерусском значении этого слова, а город-спутник. Единственная его достопримечательность, единственное, что у него есть собственного, незаемного - Новоиерусалимский монастырь, основанный в XVII в. Никоном (хотя, в принципе, это тоже калька - собор повторяет иерусалимский храм, а территория монастыря - новозаветную Палестину). Когда-то этот город был придатком монастыря, он кормился тем, что размещал на постой паломников, но теперь паломников нет, а тех, которые появились в самое последнее время, организованно привозят и увозят автобусы, и койку в гостинице нельзя снять при всем желании, ввиду полного отсутствия гостиниц. Как выглядел город раньше, представить себе невозможно, потому что, во-первых, осталось всего семь старых домов, каменных, разумеется (существует красивая, не проверявшаяся мною легенда, что в декабре 1941-го в Истре стояли румыны, и отступая, они шли по городу с факелами и поджигали каждый дом), а во-вторых, еще раньше, в 1912, кажется, году, когда провели железную дорогу специально для паломников, город стал разворачиваться - и развернулся в конце концов в Другую сторону, лицом к новой дороге. Раньше самой широкой, самой главной улицей города была Дворянская, потом Советская), идущая от ворот Новоиерусалимского монастыря - но ведет она сейчас в никуда, в пустоту. Все текут к станции, с тихим отчаянием ждут электрички и едут на работу в Москву.

Отношения города и музея - это, наверное, самое интересное, что есть в Истре. Или это перекос восприятия, аберрация зрения. Отношения эти интересны тем, что их нет. Между городом и музеем возведена некая полупрозрачная стена, сквозь которую угадываются только самые общие очертания, Истринские ведьмы неместные. И местными не стали. Все их друзья остались в Москве, их интересы остались в Москве, их любовь, если она была, осталась в Москве. Пока были молоды, мотались в Москву почти каждый день - в театры, на концерты, на выставки. Москва была так близко, узкий круг коллег-однокурсниц очерчен так четко - незачем было заводить новых знакомых. Кроме сотрудников музея, каждая из них за двадцать лет узнала в городе, может быть, человек двадцать, если и не того меньше. Городу же, занятому своими делами, они, сидевшие за плохо просматриваемой стеной, тоже не были нужны. Музей - это экспорт, он существует для иностранцев, а свои раз в год с классом обязательно сходят на экскурсию.

Кто-то умер - действительно, умер, и фонды, тщательно сберегаемые двадцать лет, перешли по наследству лучшей, или худшей, подруге ("я в этом еще плохо разбираюсь, я специализировалась не по изразцам, а (скажем) по живописи"). Кто-то занялся своим здоровьем, бросил курить, дважды в день купается в мелкой страшно холодной, как будто горной, речке и ходит в тренажерный зал. Кто-то, самый счастливый и самый смелый, в сорок лет решительно родил ребенка - у такого человека появился шанс соединиться когда-нибудь с этим городом: детский сад, школа, а потом дети вырастут и примут вместе с матерями участие в обсуждении самого животрепещущего истринского вопроса - должны ли местные девушки выходить замуж за азербайджанцев, которых здесь, кажется, в десять раз больше, чем в Москве. Когда сменятся четыре поколения, все эти азербайджанцы окажутся русскими, но так далеко заглядывать ни городские, ни музейные женщины упорно не хотят.

Они давно уже перессорились - и снова помирились, они постепенно охладели друг к другу - и ко всему. Самые упорные еще продолжают держаться за свое дело, которому, странные гуманитарии, они преданы со страстностью технарей (музейщики - обречены!). Они до сих пор сохраняют широкий выбор между веселым автоматическим цинизмом и сухостью, переходящей в чопорность. Город с одинаковым равнодушием обтекает их, идущих на работу в строгом платье и на высоких каблуках и от весны до осени шагающих босиком с одного конца на другой в старой юбке и в мокром купальнике под яркой кофточкой. Даже огороды свои, кормящие их по крайней мере полгода, они возделывают не там, где все прочие горожане, а за монастырской стеной, чуть ниже никоновского Гефсиманского сада. (Горная речка Истра, в которой они, пользуясь хорошим знанием местности, омывают иногда свои тела обнаженными, называется здесь Иордань.) Горожане, впрочем, сами иногда являются к ним в их монастырские сады - за ягодами.

Истринские ведьмы не вышли замуж - никто, или почти никто. Монастырь, бывший когда-то мужским, стал женским. Странное дело - казалось бы, город должен был принять их восторженно, бросить все к их ногам, к маленьким ножкам прекрасных московских незнакомок. Вокруг них должна была возникнуть культурная жизнь, от их прикосновений, от их дыхания. Они для этого и были посланы. Лучшие рыцари должны были биться за право обрести наследника - почему этого не случилось? Таких, как вы, после вас явится уже, быть может, шесть, потом двенадцать и так далее, пока, наконец, таких, как вы, не станет большинство. Говорят, одно время на некие вечера, устраивавшиеся музеем, ходили "институтские" (за Истрой, на станции Новый Иерусалим, находятся три полусекретных института - туда съезжались со всей страны, и именно для институтов были построены первые в Истре "многоэтажные" дома в три этажа). Да, были какие-то вечера - вспоминают ведьмы - были институтские. Что же из этого вышло, хоть знакомства-то остались? Не остались. И вечеров уж давно нет. Все живут по своим углам, не видя друг друга, не зная друг друга, не желая ничего.

Тихая, сонная жизнь. Сонный город. Все поделились - на тех, кто ездит на работу в Москву, и тех, кто остается дома. Как вы там живете? У нас здесь тихо, спокойно, а какой воздух! Нет, там жить невозможно, я бы там жить не могла. Время выставок и концертов давно прошло - в Город, в настоящий Большой Город, ездят теперь очень редко. Билеты на электричку - дорого, все продукты, все товары можно сейчас купить и здесь, а московские друзья давно рассыпались в прах, растворились в тумане. "В Москву! В Москву!" Столько лет, столько мук. "В Москву? Зачем?" Они замкнулись в своих монастырских стенах - теперь и Москвы для них больше не существует.

Может быть, на Брянщине, на Брянщине все-таки было бы лучше? В какой-нибудь Вязьме, в Вятке, в Сольвычегодске - где угодно, но только не здесь, где обманчивая близость заветной цели, лучшего города мира, сыграла с ними такую злую шутку? Знали бы они, что Москва потеряна безвозвратно, что нет никаких иллюзий, никаких изразцов, что зря получали они свое искусствоведческое образование. "В этом городе знать три языка ненужная роскошь. Вроде шестого пальца". Так нет, не роскошь. Просто города не существует, существуют только изразцы. А они - жрицы изразцов.

На судьбу никто не жалуется - сами выбрали. Игра сыграна, жизнь почти прожита. Гордые женщины с прямой спиной. Каждая - Сфинкс, со своими загадками, которые легкомысленные местные жители и не думают отгадывать. Они еще полны сил, они еще цветут. Но пройдет совсем немного лет, и они начнут стариться и будут стариться все быстрее и быстрее, пока в конце концов не исчезнут. От них ничего не останется - кроме описанных бондов, восстановленных и расчищенных сокровищ, изразцов, нескольких статей в журналах, которые никто не читает. Город, некогда принявший их, поглотит их без остатка.

Даже ведьмами настоящими они так и не стали. Не сумели наслать на этот город бурю, смерч, ураган. Получить бы на минуту волшебную палочку - расколдовать. Поздно. Невозможно. Рояль заперт. Ключ потерян.