Беседа с деканом философского факультета МГУ В.В.Мироновым

Денис Бычихин: Бытует расхожее представление об академической философии, как об изолированной, сознательно удаленной от текущих реалий области знания √ если не как о "витании в облаках", то очень близко к тому . Как бы вы прокомментировали подобное мнение, насколько оно справедливо относительно философского факультета МГУ?

Владимир Миронов: Действительно, в определенной степени это так. На это обратил внимание еще Кант. Поэтому я как поклонник классической философии, повторю некоторые его мысли, хотя они наверняка известны тем, кто этим занимался.

Кант выделял два типа философии. Первый √ это, по его выражению, школярская философия. Она, безусловно необходима и с нею должен ознакомиться каждый. Такая философия не случайно называется школярской. Она должна преподаваться в школах или на низших уровнях профессионального образования. Цель подобного преподавания заключается в том, чтобы познакомить с философией как с важным элементом культуры. Человек ее изучающий, вовсе не обязательно становится профессиональным философом и даже, может быть, никогда не воспользуется полученным знанием. Точно также, как после окончания школы многие из нас не становятся математиками или физиками, хотя изучали данные предметы.

С другой стороны, говорил Кант, есть философия в ее всемирно-историческом значении (он вводил именно такой термин). Это философия о последних целях (я предпочитают термин ╚предельные основания╩) человеческого Разума. Соответственно, проблемное поле философии концентрируется вокруг проблемы Человека, а границами этого поля выступают предельные вопросы, которые Человек задает миру и самому себе. Этих вопросов может быть много, но в качестве основных Кант выделял следующие: ╚Что я могу знать?╩, ╚Что я должен делать?╩, ╚На что я могу надеяться?╩ и ╚Что такое человек?╩. Это проблемное поле составляет сущность философии как науки в кантовском понимании, с которым я согласен, и именно ею занимаются профессионалы, ее изучают в университетах. Это университетская философия.

На философском факультета мы просто обязаны заниматься этой профессиональной университетской философией. Часто вне университетской среды, на уровне обыденного сознания и в масс-медиа философия университетская противопоставляется той, которая находится вне университета. Но это все равно, что противопоставлять физику, изучаемую в университете и наши школьные и обыденные представления, если в качестве критерия выступает сам факт принципиального противопоставления. Поэтому, отнюдь не все из того, что называется философией, за рамками ее профессионального исследования, таковой является. Достаточно в любой поисковой программе интернета взглянуть на то, что подпадает по термин философия. Это очень забавно.

С другой стороны, философия опирается на самые различные сферы постижения бытия, и философ должен осуществлять собственную рефлексию, исходя в том числе из имеющегося культурного материала. Скажем, читая Фуко, например, "Надзирать и наказывать" мы имеем перед собой не собственно философский текст, но то, на базе чего может возникнуть философская рефлексия. Это еще одна особенность философии, как бы противоположная профессионализму - позволяющая, действительно, в какой-то степени каждому человеку считать себя философом, хотя бы потенциально. Если появляется эта тяга к внутреннему размышлению, то человек встает на путь философии. Правда, при этом нельзя впадать в противоположную крайность, о которой предупреждал еще Гегель. Он писал, что не каждый человек шьет себе сапоги, хотя и имеет для этого мерку в виде собственной ноги, однако, каждый берется философствовать, только на основании, того, что обладает головой и мышлением. А если результаты его философствования еще и запутаны до предела и непонятны другим, то философ состоялся. Таким образом, отнюдь не все, что относится массовым сознанием к философии, таковой является.

Д.Б.: Теперь такой вопрос - понятно что он очень стандартный и ожидаемый. Российская философская школа. Долгое время у нее было герметичное, достаточно отдельное, замкнутое существование. Теперь эта изоляция в прошлом, у нас появилась возможность вливаться в актуальные процессы внутри мировой философии. Каким образом это происходит, что для этого делает факультет?

В.М.: Прежде всего, одно уточнение - в качестве комментария по поводу российской школы. Тут ситуация довольно странная. Деррида, приехав в МГУ и читая первую лекцию, отметил, что он поражен тем негативным отношением к Марксу, которое он встретил в нашей стране. По-видимому, он ожидал, что в стране бывшего социализма все обязательно окажутся марксистами, что далеко не так. Больше того, никогда именно так не было. Иначе, откуда было бы появиться всем самостоятельным современным российским мыслителям, от 30 лет и выше, которые формально работали в парадигме марксизма. И в этом нет ничего плохого - марксизм представляет собой одну из наиболее развитых философских теорий. Конечно, самый простой способ заявить о принадлежности к ╚современной философии╩ - это повернуться к Марксу соответствующим местом. И что дальше? При такой установке к кому и как придется поворачиваться лет, скажем, через10-15? Философ должен спокойно относится к современной ему ситуации. В "Московском комсомольце" несколько лет назад прошлись по факультету. И один из аргументов был следующим: пора оставить на факультете только логику и историю философии, и не зубрить Гегеля. Аргумент понятен. Из Гегеля вышел Маркс, из Маркса -Ленин, из Ленина - Сталин, далее появился Зюганов. Но тогда почему не начать эту родословную с Платона или Канта? И почему тогда не изменить заодно структуру других философских факультетов мира, которая совпадает с нашей почти один к одному? Философ должен исследовать все. При этом Деррида не знал и еще одной российской странности - у нас очень любят критиковать, так же как и восхищаться, часто попросту не зная сам объект критики.

Поэтому замкнутое состояние философии в бывшем СССР конечно было, и объяснялось оно определенными идеологическим рамками. В наибольшей степени это проявлялось в невозможности вести реальную дискуссию с философами других стран. Но, одновременно, смею вас уверить, наша философия двигалась в рамках мировых тенденций развития философии в целом.

Иначе говоря, философию пытались втиснуть в рамки идеологии. Но философы были и остаются живыми людьми, а философское размышление является прерогативой их внутреннего разума, внутри которого они могут в любых условиях оставаться свободно мыслящими. В этом была ошибка грубого идеологического вмешательства в философию, хотя всегда находились те, которых это устраивало. Но я уверен, их было меньшинство.

Рассуждения идеологов строились, по-видимому, следующим образом. Теоретики идеологии должны быть подготовленными. Они должны много знать и читать, а уж потом мы найдем способы их ограничения - и часто находили. Но в результате степень свободы на философском факультете, по крайней мере в период от 70-х годов, была достаточно высокой. Более того, только здесь вы могли прочесть Библию и Ницше, Ясперса и Хайдеггера, и уж тем более слушать лекции по этим авторам в нормальном объективном изложении. Где можно было прочесть "Так говорил Заратустра"?

Поэтому наивны упреки в адрес факультета √ упреки в том, что якобы здесь не было философии как таковой, а была лишь идеология. Историю философии преподавал Асмус, которого я правда не застал, но застал Богомолова, который читал нам лекции о Хайдеггере. А ведь это было время, когда имя Сартра или Ясперса было мало известно широкому кругу людей. Это сегодня модно говорить о них или о постмодернизме в автобусах и метро, часто даже не прочитав ни одного соответствующего текста, и выносить суждения о философии в целом, ее истории и перспективах.

Это, если хотите, была некая форма договоренности. Мы позволяем вам читать, что угодно, однако затем вы станете говорить только то, что угодно нам. Так считали генералы от идеологии. Но поскольку сначала человеку предоставлялась определенная свобода, опыт этой свободы, гарантировать именно такую ответную реакцию со стороны всех студентов было просто невозможно.

Это порождало массу комических эффектов. Например, чтобы читать Библию, вы должны были поступить на философский факультет и желательно на кафедру атеизма, ибо там это можно было сделать проще всего. А поскольку, как я уже отметил, преподавание носило достаточно объективный характер, то именно с этой кафедры выходили люди, которые сегодня работают в православной церкви. Мой сокурсник, в миру Валерий Бодров, имеет под Москвой свой приход, мы часто встречаемся. Популярный о. А. Кураев также закончил эту кафедру. Я его помню еще как студента.

Конечно же, встречались люди, которые оказывались готовыми идеологами. Они были. Но в то же время отечественная философия развивалась в рамках мировой традиции, и парадокс заключался в том, что на любой кафедре в то время можно было найти все направления - от позитивизма до экзистенциализма. Тот же Петров Юрий Александрович, работавший на кафедре диалектического материализма, обвинялся журналом "Коммунист" в неопозитивизме. Его приглашали в Англию и США на конференции по аналитической философии.

Наконец, следующее возражение против тезиса об изолированности нашей философии. А куда деть всемирные конгрессы и форумы, в которых наша страна принимала активное участие? Да, это было непросто, да, не все могли поехать, но ездили достаточно многие. Предшествующий декан факультета А.В. Панин, мой друг и учитель, неоднократно встречался с Поппером. С большим трудом, по собственным рассказам, он провез через таможню его ╚Открытое общество╩. Он считал себя учеником Поппера и даже, насколько мне становится понятным сегодня, долгая его незащита докторской связана скорее всего с моральными соображениями. Поскольку если бы он защищал докторскую в те времена, то вынужден был бы критиковать Поппера. Может быть, это всего лишь моя догадка. Он встречался с Куном, Айером и Фейерабендом. Все находили общий язык. Его книга по постпозитивизму была наиболее интересным и полным изложением самих идей, а отнюдь не их критикой, как кажется из названия.

Конечно, существовала определенная боязнь, и она привела к некоторой деформации общих исследований. Было проще заниматься историей или методологией науки, было труднее заниматься социальной философией. Так называемый диалектический материализм занимался всем спектром проблем онтологии, теории познания и методологии в самых разных его вариантах. Желание дистанцироваться от идеологии стало одной из причин мощного развития логики, преподаватели которой всегда подчеркивали свою оппозиционность партийным структурам.

Когда я выступаю перед студентами, всегда отмечаю √ между некоторыми преподавателями появилась сейчас такая мода: да, говорят они, нам не повезло, мы жили в советские времена, нам тогда ничего нельзя было сказать, нас прижимали и т.д. Все это с намеком на то, что сегодня уже и говорить что-либо поздно - и возраст, и что-то еще. В таких случаях я говорю: не верьте. Я нахожусь на философском факультете с 1973 года, и могу заверить: в принципе ты мог говорить в своей профессиональной сфере все, что угодно. Было ли это безразличие или оттого, что так власти понимали свободу, но тебя особо не контролировали.

Даже когда требовали, провести специальные семинары по речам Брежнева или его книгам, то формальнее, чем это делалось на факультете, наверное не происходило нигде. Часто все ограничивалось вывешиванием соответствующего приказа. Конечно, мы выполняли некоторые правила этой странной идеологической игры, но по отношению к себе и к своим коллегам, а также к студентам, все же были свободны и шли в ногу с мировой философией.

Теперь вторая часть нашего вопроса: как мы сегодня осуществляется контакт с мировым философским сообществом. Сразу скажем √ достаточно активно. Мы сейчас очень тесно сотрудничаем с Японией, Германией, Италией, Францией.

В ноябре 1999 года я посетил университет города Канадзава вместе со своим заместителем А. Демчуком. Мы были приняты мэром города, ректором, деканом философского факультета. Был проведен круглый стол. Японцы выразили крайнюю заинтересованность в сотрудничестве, они хотели бы приглашать наших преподавателей для чтения лекций. В июле их делегация приедет к ректору МГУ В.А. Садовничему для возможного заключения договора.

Осенью, в районе октября, были с визитом двое итальянцев: Джованни Реале и Дарио Антисери, крупные издатели. И мы с ними также договорились об уникальной вещи: теперь в их хорошо известную знатокам книгу "Западная философия от истоков и до наших дней", которая будет переиздаваться, включат кого-то из наших авторов - они подготовят материал по русской философии, и он войдет в этот учебник.

Приезжал внук Бенедикта Кроче. Также очень интересная личность. Был у нас декан философского факультета университета в Ростоке, а это огромный факультет √ со множеством отделений, теологии в том числе. У нас также есть договор. Мой заместитель Валерий Григорьевич Кузнецов работает по этому договору, готовится совместная антология по герменевтике.

В декабре 1999 года, по инициативе нашего факультета Ученый Совет МГУ присвоил звание почетного профессора Гадамеру. 11 февраля мы с моим заместителем уже во второй раз посетили Гейдельбергский университет и на торжественном собрании в честь столетнего юбилея Гадамера объявили о вручении ему этого звания.

Только что я вернулся из Италии, где по приглашению центра методологии социальных наук свободного международного университета г. Рима мы читали лекции. Персонально нас пригласил известный философ, специалист по Попперу Дарио Антисери (один из авторов столь популярного у нас четырехтомного учебника по истории философии). В.Г. Кузнецов читал лекцию о Шпете. Эта тема оказалась крайне интересной для итальянцев. Дискуссия продолжалась более двух часов. Я прочел, по их просьбе (так как это не моя специализация) две лекции о судьбах марксизма в России. В обоих случаях была живая дискуссия, а на второй лекции присутствовало более сотни человек √ студентов и преподавателей.

Дж. Сорессом была поддержана наша программа, где мы как ресурсный центр вместе с Волгоградским университетом пригласили группу крупнейших специалистов для чтения у нас лекций. Уже прочитаны лекции по политологии профессором Тюбингенского университета Майером. Прочитал лекции крупнейший немецкий философ, профессор Апель, только что закончил лекции профессор из Германии Альберт. Читал лекции по психофизической проблеме Негель (США), который по соответствующим рейтингам является наиболее цитируемым философом США. Дали принципиальное согласие прочесть лекции Хабермас, Кристева, Рикер.

Всю эту работу мы осуществляем сами. Создан своеобразный штаб по реализации этого проекта. Немецким регионом занимается доцент кафедры философии и методологии науки Юлия Артамонова, которая неоднократно стажировалась в Германии и встречалась с крупнейшими философами. Переводы лекций осуществляла моя супруга Дагмар Миронова. Французами занимается доцент кафедры ИЗФ Анна Костикова. Связи с англоязычными специалистами координирует ведущий профессор кафедры истории философии А.Ф. Грязнов, он же переводил лекции Негеля.

Ведется целенаправленная работа √ мы пишем письма, шлем факсы, получаем ответы. Причем все они заранее дают нам право публикации своих выступлений, круглых столов, без гонораров - мы не платим гонорары, лишь оплачиваем дорогу.

Моя идея как декана (удастся ли мне это провести, не знаю) - для студентов отделений философии и политологии сделать включенный курс. К сожалению, у нас есть люди, которые к этим контактам относятся так, словно кто-то хочет кого-то переучивать. А между тем, это нормальные взаимоотношения внутри сообщества. Мы едем к ним, они к нам. Это нормальные вещи. И пока все двигается в нужном направлении. Я думаю, что это удастся. Вряд ли на 100-процентов - страна наша особая, гарантировать здесь ничего нельзя.

Тем не менее, хочется верить, что получится. Видные философы будут приезжать к нам на неделю. Читают 2 лекции, потом уезжают. На следующую неделю приезжают другие. Как я уже говорил, планируем устроить такой поточный курс. Кое-что сорвется, потому что некоторые структуры блокируют нашу инициативу. Однако мы надеемся, что большая часть наших планов осуществится.

Д.Б.: Давайте перечислим тех, кто, помимо уже названных философов, приезжал и читал у нас лекции ранее

В.М.: Западных, ранее конечно практически не было. Но после перестройки приезжал Лотман, который оставил неизгладимое впечатление и как обаятельный человек и как великий ученый.

Д.Б.: Он у нас преподавал?

В.М.: Он числился почетным членом кафедры истории и теории мировой культуры и прочитал на факультете две или три лекции. Битком была аудитория. Как раз по теме "Культура и взрыв". Очень интересно. Приезжал Лев Копелев. Про него я могу такой интересный эпизод рассказать, даже два. Первый эпизод был совершенно фантастический. Здесь в кабинете декана раньше стоял стол, как вы помните, посредине. Надо было перекусить. Тогда был дефицит √ буквально, шаром покати. Я попросил наших женщин - я тогда был зам. по учебной работе - угостить чем-нибудь гостя. Они быстренько сделали чай, купили сушек и поставили на стол. Это надо было видеть. Он говорит, я ожидал всего, чего угодно, все у меня там есть, но сушек нет. Он хрустал эти сушки, ломал эти маленькие бараночки, приговаривая что вот этого в Германии нет.

А второе - совершенно интересная вещь, которую он рассказал по поводу эмиграции, о том, как они уезжали за рубеж. Это очень интересный феномен: когда люди уезжают из России, для них важным становится не просто отъезд как таковой, а тот факт, что об этом отъезде можно рассказать в России. Поэтому они начинают фотографировать: я и домик, я и садик, я и автомобиль. И вообще, если сделать квинтэссенцию, идеальная ситуация для человека, который эмигрировал - взять на недельку вместе с домом и "Мерседесом" приехать на Арбат, поставить этот домик, день постоять, чтобы все вокруг прошли, а потом уехать обратно.

Д.Б.: С недавних пор на факультете читают лекции Юрий Мамлеев и Александр Зиновьев √ люди, о чьем присутствии здесь, лет 15 назад странно было бы даже подумать. Не могли бы вы рассказать подробней об истории их появления на факультете, в случае Зиновьева √ о его возвращении?

В.М.: С Мамлеевым я меньше общался. Просто его пригласили, он дал согласие и теперь читает спецкурс на нашем отделении политологии. А что касается Зиновьева, первичной была инициатива А.А. Гусейнова, зав. кафедры кафедры этики, который с ним дружил. Прошлым летом они с этой инициативой обратились ко мне. Я безоговорочно ее поддержал. Мы, разумеется, зачислили в штат этого человека, который действительно очень много сделал. По разному к нему можно относиться - так или иначе, но масштаб его очевиден. Мы взяли его на ставку профессора. Сейчас он каждую среду читает спецкурс √ "Современное сверхобщество" .

Здесь хотелось бы отметить позицию ректора - Виктора Антоновича Садовничего. Мы ходили на встречу с ректором впятером - вместе с Гусейновым, супругой Зиновьева и его дочкой. Виктор Антонович очень тепло встретил нас в своем кабинете. Они стали беседовать с Зиновьевым, и выяснилось, что тот великолепно знает современную математику, то есть по-своему они коллеги. В какой-то момент они даже перешли на такой профессиональный уровень, о котором у нас, остальных, было очень смутное представление. Я думаю, что это оказалось обоюдным открытием и для Садовничьего, и для Зиновьева.

А потом Виктор Антонович, вручая Зиновьеву почетную медаль университета, сказал: "Мы хотели бы перед вами извиниться, хотели бы, чтобы вы восприняли эту награду, как некоторое наше извинение за то, что было". Мне очень понравилось, как ответил Зиновьев. Он сказал - никаких извинений мне не нужно, я не считаю себя пострадавшим лицом в этом плане, я продолжаю работать с людьми, с которыми был дружен. Да, была такая проблема, есть те, кого, наверное, я мог бы считать виноватыми, но я об этом говорить не хочу. Сказал по-мужски и очень красиво.

23 февраля, мы собирали своих ветеранов - преподавателей, выпускников факультета, которые воевали. Он тоже пришел. В годы войны он был летчиком. Затем этот человек сидел на Лубянке, долгие годы скрывался под другой фамилией. Ему удалось за жизнь так много уместить - от военного поприща, от того, что он был одним из крупнейших логиков, заведующим кафедрой в МГУ до его заграничных публикаций. Я еще раз говорю, можно по-разному к ним относится, но не признавать их масштаба нельзя. Сейчас он вновь профессор кафедры этики. Очень хорошо вписался в наш коллектив.

Д.Б.: Вопрос более общего толка √ на ваш взгляд, кто из отечественных ныне действующих в рамках академического знания философов, признан на западе, признан как философская величина, авторитет?

В.М.: Произошла такая накладка - вот уж, действительно, чем помешало, какой негатив внесло советское время √ к сожалению, очень долгий период на Запад ездили те, кого мы иногда называем "генералами". Генералы от философии. И, конечно, представление о нашей философии строилось во многом на основе того впечатления, которое они производили. Поэтому только позже, когда пришло время контактов иного рода, когда на запад стали выезжать совсем другие философы, все начало вставать на свои места.

Посему √ и это касается не только философов - я не думаю, что сейчас на западе хорошо знают нашу философию, в том числе и новомодных отечественных философов. Скорее наоборот. То есть контакт есть, но такой заинтересованности, чтобы, как говорится, кровь из носу, чтобы там тщательно изучали концепции, штудировали переводы и т.д. - этого мало.

Традиционно известны люди, которые туда сравнительно регулярно ездят. Вот Гусейнов известен, в данном случае в Германии. В англоязычных странах известен тот же А.Ф. Грязнов, это специалисты, это, конечно, не "генералы", это, безусловно, ученые. Мотрошилова в Германии, Автономова во Франции и так далее. Это действительно специалисты авторитетные.

Но в целом, откровенно говоря, стойкого интереса к нашей профессиональной философии нет. И в силу языковых барьеров, и в силу многих иных обстоятельств. Гадамер, кстати, рассказывал, что русского языка не знает, но очень любит Гоголя. Его спрашивали - как же вы читали, он же не переводится? Гадамер потом признавался, что Гоголя ему рассказывали. Знакомые русские эмигранты, которые последовательно рассказывали ему произведения Гоголя. Не просто пересказывали, но комментировали, пытались передать поэтику, находили аналогии с немецкоязычной литературой. Может быть, в случае с Гоголем это единственный возможный путь.

Кроме того, к подобной не сильной популярности нашей философии я отношусь спокойно. Вы знаете, у нас существует твердое убеждение, что Пушкин гениальный поэт. И мы действительно с этим согласны, и это действительно так. Но поговорите на западе - Достоевского знают, Толстого. Но о Пушкине уже такого не скажешь. Хотя вот в Италии Пушкина упоминали часто.

Поэтому я бы не сказал, что кто-то из наших мыслителей √ персонально - вызывает стойкий интерес. Но в профессиональных сферах нашу работу оценивают вполне адекватно. Оценивают тексты. Для нас ведь это главное. Всегда говорю своим студентам - учитесь читать "без обложек". Представьте себе, что вам дали книгу, вы читаете и говорите: "Какая чушь!". А вам мама сообщает, что так нельзя, это не уважительно и т.п. Смотрите на обложку √ ба, да это Пушкин.

Разумеется, это проблема авторитетов. В философии тоже самое. Ага, Маркс написал - сегодня Маркс непопулярен, не модный √ значит, там чушь.

Д.Б.: Расскажите подробней о юбилее Гадамера √ как вообще возникла возможность туда отправиться?

В.М.: Очень просто. В 1998 году по своей инициативе, вернее, по инициативе Юлии Артамоновой, которая была в Германии, мы поехали туда, факультет нас отпустил на определенных условиях. Я, как раз Юля, и Валерий Григорьевич Кузнецов. Поехали просто поговорить с ним, взять интервью. Оно опубликовано в "Вестнике философии" за 1998 год. Очень красивое интервью.

И уже тогда все получилось блестяще. Дело в том, что Гадамер человек очень занятый, он читает лекции до сих пор. Однако совершенно неожиданно для нас, он нас принимает дома. То есть нам прислали факс сюда, что он готов нас принять дома.

Это новелла. Мы приезжаем, устраиваемся, соответственно начинаем искать этот дом. Причем оказывается, что он расположен очень высоко на горе: такой шикарный, красивый дом. Жена Гадамера √ архитектор, и по большей части сама его проектировала. На дверях табличка "Г. Гадамер" и все, больше ничего. Постучали, долго никого не было, мы думали, по нашей русской привычке, пришли не вовремя, хотя договаривались. Потом через некоторое время раздались шаги, он вышел. Тогда я впервые увидел, что он ходит с палочкой. Честно говоря, я этого не знал. Поэтому он так долго шел.

Совершенно обаятельный человек, улыбающийся. Безумно много изображают его руки. Совершенно фантастические руки. Мы записывали интервью на видеокамеру - так вот там видно: у него совершенно фантастические руки.

Первая фраза, которую он произнес, когда мы вошли в прихожую: "Что мы с вами будем пить? Чай, кофе или вино?" Не знаю, какого ответа он ожидал. Мы ответили, что конечно, вино. Мы с ним спустились в подвальчик, выбрали. Кстати, за этот вечер мы выпили 2 бутылки вина, что для его возраста, конечно удивительно. 3 часа брали интервью. Только под конец он устал. У него великолепный кабинет, книги, никаких, конечно, компьютеров... Вот так и произошло наше первое знакомство. Мы обменялись значками, подарили ему значок философского факультета, наши книги. Он честно сказал, что читать их уже не будет, но передаст своим друзьям славистам. При этом тоже обещал, что подарит нам свою последнюю книгу, но тогда у него ее еще не было, поэтому он позже прислал каждому по экземпляру с дарственной надписью.

Затем в 2000 году, когда Гадамеру исполнялось 100 лет, мы уже просто не могли пропустить это событие. Здесь мы проявили инициативу, я ходил к Ректору Виктору Антоновичу Садовничему и решение было принято.

Соответственно мы приехали туда, нас включили в программу. Уровень празднования оказался очень высоким. Само торжество проходило 11 февраля, в день его рождения. С 2 или 3 часов начался торжественный акт, на котором присутствовали все: и президент Германии, и мэр города, и ректор местного университета. Выделены были почетные места представителям философской элиты. Мы находились там же. Были выступления очень мощные, большие. Я могу воспроизвести их при желании. Разумеется, они не философского характера, каждый из выступавших вскрывал какую-то сторону жизни Гадамера или же вспоминал забавный эпизод. Один описывал как заснувшего на скамейке Гадамера будил полицейский, другой пересказывал историю о том, как его арестовали в нашей зоне, в бывшей ГДР, и потом отпустили.

Сам он выступил, но очень коротко. Была масса наград. Потом в большом зале городского муниципалитета был устроен прием. Стояли накрытые столы, где я как раз оказался со своими коллегами рядом с Хабермасом, а с другой стороны сидела племянница Эрхарда.

Мне выпало выступать. Это было очень почетно. Я страшно волновался, когда поднимался на эту трибуну. Во-первых, сообщил, что Московский государственный университет объявляет Гадамера своим почетным профессором. Во-вторых, отметил, что это первый западный профессор, который получил такое большое звание. Были долгие и продолжительные аплодисменты. Потом подошли к его столу, вручили подарок - книги о Москве. Причем он начал с нами беседовать, взяв меня за руку. Вспомнил, что два года назад нас видел. Затем начался традиционный банкет, мы еще раз к нему подходили, там периодически выстраивалась очередь из желающих с ним побеседовать. Потрясающее.

На следующий день, кстати говоря, он вел в местном университете коллоквиум, 3 или 4 часа. Он до сих пор продолжает, но не регулярно, конечно, читать лекции. Это фантастика. То есть абсолютная трезвость ума. И, конечно, уникальные совершенно глаза и руки. Просто наблюдаешь за руками и получаешь от этого удовольствие. На мой взгляд, это очень интересная деталь, позволяющая понять мысль самого Гадамера, что диалог можно вести и молча.

Конечно, в Германии Гадамер популярен в философской университетской среде. Его герменевтика является, не так как мы думаем, одним из направлений, да еще к тому же уходящим, но просто некоторой методологией. Условно говоря, некоторой методологией исследования. Это действительно авторитет в широком смысле слова.

Д.Б.: Теперь такой вопрос √ как бы вы могли охарактеризовать нынешнее поколение студентов? Чем они отличаются от предыдущих? Что привлекает их на философском факультете? Положим, когда я и мои однокурсники поступали в 1992 году на философский факультет у многих было довольно смутное представление о дальнейшей профессиональной деятельности, да и не всех именно она интересовала. Даже профессор-филолог, проводивший консультацию перед вступительным сочинением честно признался, что не рискнул бы тогда отправлять своего сына на философский факультет. Насколько ситуация изменилась?

В.М.: Что касается теперешнего поколения студентов, то у меня на этот счет довольно противоречивое восприятие. С одной стороны, если сравнивать их с теми, кто поступал 10-15 лет назад, то нынешние ребята подготовлены, конечно, сильнее. Например, в плане языковом. То есть языки знают куда лучше, уже на первом курсе многие из них владеют 1-2 иностранными языками и имеют возможность работать с текстами. Но тут возникает проблема другого рода - имея эту возможность, на мой взгляд, они работают меньше.

Когда учились мы или следующее за нами поколение, то действительно гораздо больше времени проводили в библиотеках, больше читали. Может быть, потому, что тогда не было стольких способов организовать досуг - дискотек, множества телевизионных программ и т.д. Возможно, что это лишь мне так кажется, я могу ошибаться, но, по-моему, сейчас студенты в среднем читают меньше. Конечно, есть люди, которые всегда читают много, так же, как всегда есть те, кто читает мало. Но повторюсь, мне кажется, что в среднем читают меньше.

Вторая сторона: у студентов в гораздо большей степени развиты прагматические настроения √ а что это дает? Я говорю это совсем не с негативным оттенком. Наоборот. До определенной стадии это нормально. Но, зачастую, подобная установка приводит к сложностям, к не обоснованному серьезным образом непринятию факультетских норм, может быть, преподавателей √ неприятию без того, чтобы попытаться в разобраться в ситуации, хорошо подумать.

А вот ответ на вопрос о том, что приводит людей на факультет, он гораздо проще, как ни странно. Я тоже очень долго пытался для себя это объяснить. А потом легко понял.

Скажем, я встречаюсь с выпускниками, которые окончили факультет 20 лет назад: я вижу, что собирается группа скромных людей, в основном они работают преподавателями, у них нет машин, мобильных телефонов, всей этой атрибутики. Мне интересно, мы беседуем.

Когда же мы встречаемся с выпускниками, которые закончили факультет 10 лет назад, то все они приезжают на машинах, все они с мобильными телефонами, заняты в бизнесе и так далее. Я их спрашиваю: "А философское образование вам не мешает?" И большинство отвечает "Если бы была возможность, я бы это повторил".

Я попытался для себя это объяснить. И вот к какому выводу пришел. С одной стороны, это конечно связано с тем, что основные наши структуры - политические, бизнес, масс-медиа - и ко времени их выпуска, и сейчас еще, не поднялись на жесткий профессиональный уровень, не превратились в непроницаемую цеховую реальность. Поэтому гораздо важнее профессионализма до сих пор оказывается навык коммуникации. И философский факультет, который погружен в гуманитарную культуру, максимально приближен к ее базе, способен этот навык привить √ он учит общаться с другими людьми, он действительно научает тебя в эти коммуникации вступать. А остальное приобретается потом.

У нас ведь обратная ситуация √ уже на философское образование накладываются другие специальности: юридическая и так далее. Положим, на Западе наоборот. Там философия √ это вторая профессия. Для примера, в Гейдельберге 35 тыс. студентов, по философии как таковой в год специализируется 2-3 человека. Философское же образование как второе получают достаточно многие. У нас в силу исторических обстоятельств ситуация иная.

И поэтому я говорю, вот смотрите, в масс-медиа работают наши √ Валдис Пельш, умный, интересный человек и ясно, что для него подобная роль представляется во многом игрой. Или же Ирина Богушевская, мы с ней по электронной почте переписываемся. Или Арина Шарапова, с которой мы недавно на встрече выпускников встречались. Она подходила, мы общались, у нее до сих пор очень уважительное отношение к факультету. Я не говорю о Малашенко, втором человеке в "Медиа-Мосте", как величает его пресса. Он также был нашим студентом. Занимался, по-моему, итальянской философией, я могу ошибиться, и даже академические перспективы у него были.

Поэтому, действительно, есть смысл говорить о навыке коммуникации. Коммуникация лежит в основе и бизнеса, и масс-медиа. Вот смотрите, у нас второй год повышается конкурс. В этом году - фактически 5 человек на место. Такого не было уже 17 лет. Мы обошли факультеты, которые, казалось бы, должны привлекать абитуриентов с точки зрения прагматики: социологический и юридический. Ладно, исторический факультет, мы с ним близки, но эти два факультета? Среди гуманитарных факультетов больший конкурс был только у психологов √ у них традиционно высокий конкурс, у факультета иностранных языков √ у них очень маленькие наборы, и в ИГУИСИ (Институт социального управления и социальных исследований), где своя, достаточно отдельная, структура. Правда мы много работали, вели определенную рекламу. И в этом году конкурс у нас должен быть нормальным. Возможно, сказывается осознание того, о чем я говорю √ коммуникационной форы, скажем так, которую мы предоставляем.

Я уже не говорю о такой вполне прагматичной установке, в связи с которой сюда приходит множество девушек, в общем, с самого начала не стремящихся связывать послевузовскую жизнь с академической философией. Но они прекрасно понимают, что хорошие секретарши с хорошим философским образованием, плюс еще со знанием языка - это находка. Я бы, будучи начальником и выбирая себе секретаршу, почти наверняка предпочел бы человека с философским образованием, владеющего иностранным языком, допустим, претендентке со специализацией экономиста, юриста и т.д. Потому что это мы говорим - экономист, юрист, а, по факту, это бухгалтер, делопроизводитель или кто-то еще. Иначе говоря, узкий специалист. В отличие от выпускника философского факультета. Это, действительно, широкая специальность.