Александр Пятигорский где-то рассказывал, что для британцев характерно крайне строгое отношение к собственному прошлому, содержание которого не сверяется (как ни странно) с конъюнктурой дня текущего и остается в этом смысле неизменным. Например - цитирую приблизительно - англичанин может легко сказать о своем давнем знакомом, к моменту речи осужденном за зверские убийства: "О, Томми был славный малый...". И это будет означать, что Томми был славный малый, таким и запомнился. Что произошло с ним потом, - когда он сделал то, что сделал, - отдельный разговор. Пятигорский добавляет, что для нас, для русских, характерно обратное - при упоминании такого рода знакомца мы обязательно будем морщить лоб и говорить друг другу: "А все-таки уже тогда что-то такое в нем было..."

Наблюдение Пятигорского, конечно, мифогенно: ни этой Англии, ни этого Томми не существует. Но какое дело до этого нам, с нашей-то тягой к совершенству?

Война с собственным прошлым давно уже носит в России массовый характер. Со времен большевицкой революции у нас не утихает психотический историцистский бум. Сначала, в соответствии с левореволюционным проектом, историю "написали заново" большевики. Потом ее (и заодно самих большевиков) переписал дотошный Сталин, любивший точность. Со все меньшими коррективами так продолжалось до перестройки, когда страсть к очередному палимпсесту вспыхнула с новой, невиданной силой. Если раньше единственным законным летописцем была Власть, то с 1985 года в переписчики бросилось, отпихивая друг друга, сразу несколько общественных движений. Их печальное отличие от утопических, марскистко-модернистских фэнтези, опубликованных Советами, заключается в преобладании консервативно-реваншистских настроений. А поскольку реваншизм как таковой - это в сущности неосмысленная, преимущественно аллергическая реакция на чрезмерность (и непереваренность) проглоченного Вчера, - неудивительно, что его адепты генетически страдают исторической близорукостью и общей интеллектуальной беспомощностью.

Сказанное относится и к современным монархистам с риторикой официоза 100-летней давности; и к коммунистам, не достигающим в своем подражании коммунистам прошлого даже пародийного, отмеченного еще Марксом "фарсового" эффекта; актуален этот диагноз и в отношении наших либералов с непременной антикоммунистической составляющей их буржуазного пафоса.

Импульсом к написанию этого текста явилось недавнее требование г-на Чубайса, поддержанное затем, как водится, фракцией СПС, "вынести с Красной площади труп Ленина". Высшего образования не хватило просвещенному олигарху для того, чтобы распознать в Мавзолее уникальный исторический памятник. Даже в мумифицированном виде вождь мирового пролетариата для отечественных либералов по-прежнему живее всех живых: чуть ли не личный враг, народный палач, немецкий шпион... Кто угодно, только не тот, кем является Ленин вне зависимости от их (и чьих угодно иных) политических убеждений - одной из крупнейших фигур минувшего века...

За вычетом христианско-спиритуалистского пожелания "предать Земле тело" (его мы, разумеется, не будем обсуждать), вся аргументация в пользу погребения Ильича легко редуцируется к следующей формулировке: Мавзолей был символом Советской власти, символом Коммунизма, и потому - если нынешняя власть хочет дистанцироваться от курса ее предшественников, курса КПСС - она обязана захоронить Ленина и вообще как-то разобраться с тем, что делает на Красной площади это низенькое здание, именуемое "Мавзолей".

Чего здесь больше: мистицизма или казуистики? Если мистицизма, то, может быть, нам еще следует разобраться с Лобным местом на той же площади (тоже символ известно чего), а заодно и с самим Кремлем? Никакой мемориал не выдержит точно обрушенной на него критики с позиций пресловутой политической корректности (или, что почти одно, мистического символизма). Похоже, высокообразованные демократы и впрямь говорят на одном языке с малограмотными красными. В представлении интеллигентского сословия нашей Думы Кремль должен уподобиться аборигенам, сжигающим распятия в надежде обезвредить тем самым ненавистных христианских пришельцев. Или, используя более свежую аналогию, - той, почувствовавшей вкус "свободы" московской черни, что стихийно демонтировала Дзержинского на Лубянке... Отчего же, когда это произошло, г-н Чубайс не напомнил нам, что "истина не устанавливается большинством"? "Мы варвары или нет?" - вопрошает Немцов. В ответ пожимаем плечами: вы - да.

В тексте "Русская разборка" Андрей Левкин пишет, что его родная Рига стала пустым, мертвым городом - настолько тщательно в ней вымараны следы тех, кто когда-то Ригу основал и строил: немцев, шведов, теперь вот и русских. Левкину, конечно, можно возразить, что локус, из которого изъяли характеризующий его знак, семантически ничего не теряет, а даже выигрывает, усложняется. По принципу "дома, который построил Джек", из "места, куда однажды водрузили памятник" оно становится "местом, куда однажды водрузили памятник, который однажды снесли". Вот только сам возражающий пройдет мимо такого места, не задержавшись. Кому от этого хуже - другой вопрос.

Меж тем, в России уже подросло поколение, которому Николай II и Ленин одинаково дороги (или безразличны).

Мюнстер, СССР