Среди тех американцев, в ком развились бациллы России, вирусы Москвы, микробы тутошней сумасшедшей жизни, есть те, что стоят особняком. Например - Скотт. Он приехал в середине 93-го для подготовки диссертации. Тема - что-то о диссидентах. Средства выделил некий фонд, озабоченный будущим демократии и прав человека в свободной России. За Скотта ходатайствовали влиятельные люди. А еще попечителей подкупило то, что Скотт вполне сносно говорил по-русски. Это было неудивительно: его прадед, крестившись, получил возможность пересечь черту оседлости, оказался в Первопрестольной, открыл аптеку, разбогател и, заблаговременно покинув пределы Империи, создал целую сеть drugstore в штате Коннектикут. Кстати, поэтому у Скотта был отличный нюх в бизнесе - наследственность! - прекрасные связи во многих сферах, от ювелиров с нью-йоркской 47-й улицы, где двое дядьев держали якобы конкурировавшие между собой магазины, до ребят из Гарвардской школы. А еще Скотт любил ремонтировать машины и прекрасно в них разбирался.

Проблемы бывали с девушками. Психоаналитик - мать требовала, чтобы Скотт посещал кабинет каждую неделю, проверяла счета, огорчать ее не хотелось, - все сводил к тому, что если в раннем детстве Скотт как-то застал дедушку в гараже перед портретом Одри Хэпберн, то из-за этой травмы именно мастурбация была для Скотта и тотемом и табу. Однако на момент прибытия Скотта на Историческую родину-2 ареал московских психоаналитиков был крайне узок, а девушки - высокие и полные, маленькие и тонкие, длинноволосые и кареглазые, стриженные и голубоглазые, умные и глупые, плохо одетые и одетые великолепно, - создали вокруг Скотта клубление да милую суету. Если в Коннектикуте Скотт ощущал себя не представляющим интереса субъектом, то в Москве почувствовал, как переродился в объект настойчивого домогания. Что тоже не шло Скотту на пользу, не снимало его комплексов, а еще более их усиливало, и поэтому он решил сконцентрироваться на научных изысканиях, и грезил тем временем, когда защитившись, купит твидовый пиджак с замшевыми заплатами на локтях, получив место профессора и читая лекции, сможет спокойно наблюдать за переменой красок на холмах Новой Англии.

Но в первых числах октября одна из свистевших вдоль Новинского бульвара пуль попала Скотту в голову. Его привезли на "скорой" в большую больницу, положили на операционный стол. "Кто таков?" - сквозь маску спросил светило-нейрохирург. "Неизвестно. Нашли без документов, в карманах пусто. Только хорошие наручные часы..." - ответила ассистентка анестизиолога. "Марка?" "Лонжин..." "Да-а... - святило хмыкнуло. - Будет у нас свой дурачок со швейцарскими часами!" "Профессор! - сверливший скоттову черепную коробку аспирант даже поднял на учителя глаза. - Вы не верите в успех?" "Верить-то я верю, - светило занесло на скоттовыми мозгами узкий и острый скальпель, - но кроме веры у меня еще есть знания!" - глубоко вздохнуло и сделало первый разрез.

Скотт вовсе не был на стороне защитников Белого дома, как не был и на стороне противоположной. Он снимал квартиру почти напротив посольства своей страны, и оказался он на бульваре только потому, что вышел за хлебом к завтраку. Время от времени пули цокали по облицовке дома, пригибаясь Скотт добрался до окошка булочной и разогнулся. "Черный кончился!" - проорала продавщица прямо в скоттовы серые глаза. "Мне батон, два батона!" - проорал Скотт в ответ и бросил в окошко деньги. Из окошка вылетели два батона, Скотт их поймал. Тут в него и попала та самая пуля.

Когда Скотт после операции пришел в себя, выяснилось, что он напрочь забыл свое имя, кто он и откуда, английский язык, тему диссертации. Он помнил лишь язык русский, да - как выяснилось через некоторое время, -все, что было связано с автомобилями. Он лежал в палате, а к нему приходили серьезные молодые люди, задавали вопросы, пытаясь выяснить кто он все-таки такой, но уходили ни с чем. Светило тоже заглядывало к Скотту и радовалось, что знание его подвело, что из пациента дурачок не получился. "Ничего, ничего, - ободряло светило Скотта, - Начинай с чистого листа! Это без денег жить нельзя, а без памяти - за милую душу!"

Было только неясно - что со Скоттом делать после выздоровления, но тут оказалось, что ассистентка анестизиолога по имени Женя испытывает к беспамятному пациенту выходящий за профессиональные рамки интерес. Да и он вроде бы отвечает ей взаимностью. Женя начала называть Скотта Егором и это имя постепенно принялось, она вела с Егором долгие беседы, поддерживала его в трудную минуту, когда выяснилось, что палату пора освобождать, то помогла найти комнату. Одежду для Егора собрали в больнице, документы - паспорт с пропиской, автомобильные права, - Женя сделала через другого светилиного пациента, владельца сети торговых ларьков, стукнутого водопроводной трубой и преисполненного благодарности за удаленную гематому бывшего секретаря райкома комсомола. А потом она предложила Егору доверенность на свою почти новую "семерку" - сама Женя машину не водила, она осталась после смерти жениного отца, - и у него появилась возможность зарабытывать частным извозом. Прощаясь, Егор подарил Жене свои часы, они неловко поцеловались, а вечером Женя долго плакала и ее пожилая мама, глядя как убивается дочь, всплакнула сама.

Егор тоже скучал по Жене, но его слишком затянул процесс освоения новой жизни. Как-то Егор ставил машину на стоянку и увидел, что неподалеку несколько человек пытаются разобраться с подержанным "шевроле", причем из рук в руки переходила инструкция по эксплуатации. На английском. Инструкцию Егор, правда, не разобрал, хотя и ощутил нечто щемящее и волнительное от перелистывания ее замасленных страниц, но вот заглянув под капот "шевроле", тут же определил неисправности. Возник спор о цене на запчасти и Егор цены назвал, причем отметил, что цены штатовские и нужно учесть стоимость доставки. Слова Егора подтвердились с точностью до цента. "Откуда ты это знал?" - спрашивали его потом. Он же, пожимая плечами, чувствовал, что внутри него началась некая непонятная работа, а когда люди с подержанным "шевроле" предложили ему подключиться к торговле подержанными машинами, он согласился.

Легко войдя в бизнес, Егор прислушался к внутреннему голосу и сказал своим компаньонам, что мог бы организовать доставку автомобилей из Америки. К его словам отнеслись с недоверием, но Егор снял трубку телефона - они сидели в маленькой подсобке ремонтного бокса, - набрал номер одного знакомого пенсильванского дилера и на чистейшем английском обо всем договорился. Немая сцена. Его компаньоны были потрясены. "Ты где так научился?" - наконец спросил один из них. Егор и не знал что ответить. "В школе..." - наконец сказал он, и это было, в общем-то, близко к правде.

Пенсильванский дилер оказался парнем крутым. Организовав несколько партий "чистых" машин, он предложил машины "угнанные", за полцены, владельцы которых получали страховку по полной программе. Машины грузили на панамский сухогруз с украинской командой, который приходил в Гданьск, а оттуда перегонялись в Москву. Бизнес закрутился, однако один из покупателей, получивший шикарный "олдсмобиль" 95-го года выпуска, доверительно посоветовал Егору поскорее из этого бизнеса соскочить. "Вас всех покоцают, - прозорливо предрек покупатель, обладатель ряхи, цепы, барсетки. - К вам скоро прийдут..."

Так и случилось. Как-то утром Егор открыл бокс, в котором они доводили машины перед продажей, и увидел, что на бетонном полу рядком - контрольный выстрел в голову, - лежат компаньоны. Егор и подумать не мог, что это тот самый прозорливый, ради ускорения перехода нужного кадра на новую работу, и послал ребят. Егор собрал свои манатки, из машины позвонил прозорливому, а тот: "Я предупреждал! Ну, ладно, домой не показывайся, приезжай ко мне в офис, что-нибудь придумаем..."

Егора поселили у подружки секретарши. Подружка была длиннонога, сухоголова и производила впечатление куклы. Правда, она изучала английский и слушала курс лекций по экономике. Егор был длинноногой совершенно не нужен, но распоряжения прозорливого выполнялись безукоснительно. К тому же Егор - вроде бы: дундук дундуком, рыжий, весь в конапушках, мосластый, говорит словно каши в рот набрал! - помог с разговорным, причем демонстрировал такое произношение, что просто дух захватывало, потом просмотрел курсовую, внес несколько изменений, настолько серьезных, что профессор в полнейшем онемении смотрел на длинноногую и пытался понять - откуда эта мочалка знает о последних разработках школы "input-output". Мочалка же стала проявлять к своему сожителю интерес, обнаружила, что сожитель вполне ничего и в других своих проявлениях, но распоряжений влюбляться, выходить замуж и тому подобное не было.

Ведь ничто не укрывалось от прозорливого. Он, словно злой гений, опекал Егора, чувствуя, что этот парень не тот, за кого себя выдает, создавал тому условия и возможности, а ожидал идей, информации, телефонов, адресов. Егор же, словно из таинственного волшебного ларца, непроизвольно извлекал из глубин подсознания то одно, то другое, то третье. Так адреса и реквизиты банков на Каймановых островах могли быть вспомнены Егором с такой же легкостью, как и имена стриптизерш из ночного клуба в Кливленде, Огайо. И не потому, что в прошлой жизни скромняга Скотт был в том клубе завсегдатаем, а потому, что однажды, на доли секунды перед его глазами промелькнул клубный рекламный листок. Пуля, отбившая память у Скотта, сделала так, что извлекал накопленное Егор. И теперь в мозгу Егора хранилось все, что когда-либо видел или слышал Скотт, но в отличии от обыкновенного человека, который тоже помнит все, помнит, но не может воспроизвести, Егор получил - пусть неуправляемую, пусть эпизодическую, - возможность воспроизведения. Он выуживал самые хитрые способы ухода от налогов, связывался с компьютерными пиратами. Прозорливый же ждал когда Егор выйдет на самое серьезное дело, он верил, что это рано или поздно произойдет.

Так и случилось: в памяти Егора всплыл телефон одного паренька из Нью-Хейвена, колумбийца, сына владельца магазина по торговле экзотическими цветами. Скотт совсем недолгое время провел в Йельском университете, но магазин располагался неподалеку от кампуса, и Скотт любил туда заходить, чтобы полюбоваться изысканными формами, яркими красками, насладиться удивительным ароматом. "А зачем нам здесь экзотические цветы? - якобы небрежно спросил прозорливый, понимая, что вот сейчас, вот-вот прозвучит то самое главное. Нам здесь гвоздик и роз достаточно..." Егор рисовал на листе бумаги цветок, так, как его рисуют дети: неровный эллипс, от него расходятся лепестки. "Парень - колумбиец. У него есть неплохие связи на родине, в Медельине. А люди в Медельине испытывают трудности со сбытом э-э..., со сбытом..." - Егор покрутил карандашом над головой, как бы показывая, что дальше продолжать не может, опасаясь, что кто-то услышит его слова. "Звони!" - распорядился прозорливый и вскоре прилетел паренек из Нью-Хейвена, но не один, с серьезными приятелями, а потом начали поступать и первые эксклюзивные цветы. Их присылали в специальных термосах-контейнерах, между стенками которых лежали маленькие круглые мешочки. Цветы уходили на ура, но еще с большей выгодой продавалось содержимое мешочков - чистейший, высококачественный кокаин.

Тут мы приближаемся к кульминации нашего повествования. С одной стороны, прозорливый наконец получил то, что хотел и Егор становился ему по-большому счету не нужен. К чему было ждать новых золотых яиц, когда и эти были такими крупными? Жадность, как известно, губила всех, не только фраеров. С другой - до сознания Егора, продолжавшего осваивать мозги Скотта и до этого момента почти лишенного каких-либо нравственных ориентиров, начали доходить сигналы из глубинных отделов, оттуда, где по преположениям консультировавшего Скотта психоаналитика происходила битва между черным и белым, оттуда, где цензуре подвергалось все низменное и жестокое. И в самый канун Нового года, в тот день, в который прозорливый все-таки решил от Егора избавляться, в сознании заочно приговоренного развернулась вся сложившаяся картина, со всеми возможными исходами.

Егор понял, что пора действовать, и когда в подъезд, в котором он проживал, входили двое сосредоточенных молодых людей, им навстречу вышла женщина в длинной шубе, плотно завернутая в широкий шарф, с большой сумкой. Один из них галантно придержал дверь, женщина благодарно кивнула и проследовала к поджидавшей ее машине такси. Молодые люди поднялись на лифте на нужный этаж, легко отомкнули нужную дверь и там обнаружили связанную подружку секретарши, с заклеенным скотчем ртом. Так выяснилось, что их провели, а также то, что перед заказчиком придется держать ответ.

Впрочем, нас не занимают проблемы наемных убийц. Ирония судьбы в том, что Егор, от них ускользнув, попал в аварию, вылетел через лобовое стекло и оказался в той же самой больнице, в которую его отвезли после ранения. Более того, - он вновь оказался в той же самой операционной, но теперь на вопрос "Кто такая?" ассистентка анестезиолога ответила: "Так это же наш Егор, Викентий Владимирович! Только он вовсе не Егор, а Скотт, американец, который приехал к нам и пропал". Светило вгляделось в лицо лежавшего на столе человека: "Откуда ты узнала, как его зовут на самом деле?" Румянец Жени проступил даже через светло-зеленую маску: "На его часах имеется номер. Я связалась с фирмой и там нашли того человека, который эти часы покупал. Это была его мать..." Светило вновь взяло в руки узкий и очень острый скальпель: "Хорошо, что она его не видит сейчас! Подумала бы - транвестит! Ну, на этот раз я и знаю и верю, что все будет хорошо!" - светило подмигнуло аспиранту и сделало небольшой разрез.

Вот, собственно, и все. Остается добавить, что прозорливого взяли горяченьким, в момент получения очередной партии кокаина, что компетентные органы долго думали над судьбой Скотта-Егора, но, в конце концов, было принято решение ни к какой ответственности его не привлекать, а разрешить ему, по выздоровлении, отправиться восвояси. Властная скоттова мамаша отнеслась к приехавшей вместе с сыном русской девушке сначала настороженно, потом, узнав в деталях злоключения сына, полюбила ее всем сердцем и решила больше не требовать посещений психоаналитика.

Кстати, на днях, где-то на Старый новый год, они все приезжают. Хотят показать жениной маме внука.