На этот раз о книгах у своего изголовья нам пишет Алла Ярхо (Бордо).

Год назад Инна Булкина рецензировала в РЖ книгу Е.Э.Ляминой и Н.В.Самовер "Бедный Жозеф". Читатель, пожелавший вернуться к рецензии И.Булкиной, найдет в ней тонкий разбор, сделанный ученым-гуманитарием: рассказ о культурных реалиях в контексте школы "Анналов"; судьба одного исторического персонажа - и подход с позиций "микроистории"; люди 30-х годов XIX века и наши культурные мифы.

Алла Ярхо рассказывает о той же книге как читатель - к тому же, из своего "французского далека" воспринимающий такого рода культурные события особенно выпукло и обостренно.

До моего французского далека доехала книга, чтение которой доставило мне огромное удовольствие. Она называется "Бедный Жозеф. Жизнь и смерть Иосифа Виельгорского". Весьма важен и подзаголовок: "Опыт биографии человека 1830-х годов".

У нас вкус к чтению такого рода литературы широкой публике впервые привил Ю.М.Лотман "Беседами о русской культуре" и "Комментарием" к "Евгению Онегину". Эти блестящие реконструкции в свое время помогли нам, людям XX века, понять множество вещей о жизни дворянина XIX века: например, тягу к азартным играм или сложный ритуал дуэли.

Для меня, как обычного читателя-неспециалиста, интерес представляли как сама история и личность Иосифа Виельгорского - ранее о нем я знала только то, что он был перед смертью очень дружен с Гоголем, - так и некоторые моменты российской истории, нашедшие отражение в книге, а также своеобычность менталитета российского дворянина, приближенного ко двору.

То, что последует ниже, - попытка рассказать о поразивших меня моментах судьбы Виельгорского, предпринятая с единственной целью - разбудить читательский аппетит.

Жизнь Виельгорского - это трагическая история блестящего молодого дворянина, избранного стать товарищем будущего государя Александра II, получившего превосходное образование и умершего от чахотки на 23-м году жизни.

Даже и эти три строчки - большая любезность истории, подчас сжимающая до такого объема жизнеописания куда более великих людей. Сконцентрированная таким образом, история напоминает сюжет сентиментального романа или готовую схему для мелодрамы.

Действительно, ничего великого Иосиф Виельгорский совершить в своей жизни не успел, хотя ему и было уготовано обширное поприще. Впрочем, авторов книги интересовало совершенно другое. Воспользовавшись уникальным положением Виельгорского в обществе, благодаря которому его жизнь получила подробнейшее освещение в множестве письменных документов, авторы постарались под слоем всего этого материала откопать реального человека, показать как его типические черты, так и лично ему присущие индивидуальные особенности. И то, и другое делает чтение этой книги крайне увлекательным для тех, кого интересует человеческая психология и история XIX века.

Иосиф Виельгорский происходил из семьи, рассказ о которой выглядит как концентрированное переплетение событий русской (и не только!) истории, культуры и литературы.

Отец Иосифа, Михаил Юрьевич Виельгорский, - просвещенный дилетант, близкий друг Вяземского, Жуковского и самых известных "арзамасцев", член многих масонских лож, после гибели Пушкина - член опеки над его детьми и их имуществом. Вторым браком был он женат на родной сестре своей покойной жены - по тому времени это был скандал, отголоски которого не замолкали почти два десятилетия и вынудили семейство несколько лет провести вдали от двора. (К слову, первая, рано умершая жена М.Ю.Виельгорского была одним из прототипов "маленькой княгини" Лизы из "Войны и мира".)

Громадное место в жизни М.Ю.Виельгорского и его семьи занимала музыка. В доме постоянно проходили музыкальные вечера, в которых принимали участие все члены семьи. Брат Михаила Юрьевича Матвей был европейски известным виртуозом игры на виолончели. Многие произведения Бетховена впервые в России были исполнены именно в доме Виельгорских. Пушкин - один из друзей семьи - по-видимому, писал куплеты для оперы Михаила Виельгорского "Цыгане". В Риме М.Виельгорский, близко познакомившись с Листом, играл ему фрагменты своей оперы, а Лист при этом восклицал: "C'est neuf, bravo!"

Хороший знакомый Гоголя, М.Ю.Виельгорский принимал активное участие в судьбе "Ревизора" и во многом способствовал его постановке в 1836 году.

Особенность семейного уклада состояла в том, что мать, графиня Луиза Виельгорская, целиком посвятила себя воспитанию детей (кроме Иосифа, в семье их было еще четверо). В сущности, многие страницы этой вполне документальной книги можно было бы назвать настоящим "романом воспитания".

Графиня сама кормила детей во младенчестве (что было совершенно не принято в то время и в том кругу) и в дальнейшем воспитывала их, практически не подпуская к ним гувернанток, так как считала последних, по словам дочери, "стеной, разделяющей родителей и детей". Причем образование детей включало не только историю, географию (графиня сама делала выписки из газет и журналов и составляла из них учебные пособия), четыре иностранных языка (не забывали притом и русский), музыку, рисование. Это, впрочем, было в порядке вещей, но что было совершенно ново - это забота о физическом развитии: пешие прогулки, гимнастика, жесткие матрасы, простая пища.

Удивительно интересно читать об обстановке в семье - как всегда в дружных семьях с большим количеством детей, здесь царит атмосфера нежной дружбы, взаимного подтрунивания - все это хорошо видно из писем, в которых сестры и братья награждают друг друга шутливыми прозвищами, вполне узаконенными в семье (этот трогательный список домашних имен, вынесенный в отдельное приложение в конце книги, придает ей особую теплоту и человечность): мать называли Кухарочкой и Коричкой, Иосифа - Верзилой, другого брата - Борщом, у каждой из сестер тоже было свое прозвище, но все вместе они назывались "бишки" (от франц. biche - лань, козочка).

В сохранившейся переписке между членами семьи разговор часто идет о вещах самых серьезных, но можно встретить и пассаж, где Иосиф уморительно описывает их с отцом дурную привычку "копания в носу с весьма озабоченной миной, молча, точно как будто бы дело шло о судьбе Европы".

И вот из этой теплой щадящей домашней атмосферы 10-летний мальчик попадает во дворец - он никогда уже больше не будет жить в своей семье.

Вопреки усвоенному нами в школе весьма "одномерному" представлению о Николае I, он понимал необходимость серьезных реформ в России и полагал, что именно его сын будет проводить их в жизнь. В биографии Пушкина Лотман цитирует В.А.Муханова, который писал: "Когда решено было, что он будет царствовать, государь сам устрашился своего неведения". Поэтому Николай I был озабочен достойным воспитанием наследника (как ранее Александр I был озабочен воспитанием своих братьев - великих князей Николая и Михаила, что повлекло за собой основание знаменитого царскосельского Лицея).

Вообще, когда читаешь исторические документы, не перестаешь думать о том, какая все-таки неоднозначная вещь - человеческая личность и сколь глупо видеть в истории однонаправленное движение без нюансов и подробностей. Почти про всех русских самодержцев XIX века известно, что они очень серьезно относились к своей миссии и "хотели как лучше". А то, что "должность" руководителя страны часто оказывается непосильной для человека, для его скромного масштаба и ограниченных сил, впоследствии было продемонстрировано еще не раз - и не только на примере самодержавных режимов.

Автором, как сказали бы сейчас, проекта воспитания наследника был Жуковский. Было решено, что великий князь будет воспитываться вместе с еще двумя мальчиками. Один из них, Паткуль, был уже товарищем будущего Александра II, при выборе же Иосифа, должно быть, большую роль сыграло то, что при дворе, во-первых, хорошо знали семейство Виельгорских (к этому времени скандальный брак был прощен лично Николаем), во-вторых, были люди, восхищавшиеся отношением графини Виельгорской к воспитанию детей.

Иосиф был выбран как бы для благотворного соперничества с Великим князем. Одаренный, серьезный, ответственный, он с самого начала проявлял истинный интерес к занятиям, тем самым задавая тон и являясь примером для наследника. Выбирая Иосифа в товарищи великому князю, Жуковский (за которым даже графиня Виельгорская признавала право называться вторым отцом Иосифа) нашел как бы свое alter ego. В одном из писем Жуковский писал ему: "...ты принадлежишь к числу немногих драгоценностей моей жизни". Действительно, именно Иосиф на практике осуществил идеал ученика, который Жуковский надеялся найти в наследнике.

Парадокс состоит в том, что оба в конце концов - и соученик, и наставник - оказались отвергнутыми наследником, который куда теснее сошелся с другим своим товарищем, веселым и безответственным Паткулем.

Но, с другой стороны, парадокса как бы и нет - можно понять и наследника: из них троих Иосиф всегда был первым учеником, за что не раз удостаивался похвал Николая I, который не раз награждал его за учебные успехи монаршим поцелуем, отказывая в нем родному сыну. Во все время пребывания Иосифа при дворе ситуация должна была быть психологически непростой и для него, и для наследника.

В 20 лет у Иосифа появились первые признаки чахотки, а еще через год - кровохарканье, но врачи еще долго не могли распознать болезнь и приписывали недомогание самым разным причинам. Болезнь отдалила Иосифа от двора, который начинал его сильно тяготить необходимостью соблюдения этикета и присутствия на огромном количестве "протокольных мероприятий", в то время как истинные интересы Иосифа лежали совсем в другой области. В сущности, он был по призванию "научным работником" - любил заниматься, читать, делать выписки, составлять таблицы, рыться в книгах.

Больше всего его интересовала российская история. В 20 лет он задумал составить полную библиографию работ, касающихся России. Другим амбициозным проектом, требовавшим куда больших финансовых возможностей, было "стараться отыскивать документы, относящиеся до русской истории", покупать книжные и живописные раритеты и в результате составить библиотеку "Русский сборник". В этой связи он знакомится с историками и коллекционерами, поддерживает контакты с антикварами и продавцами. Его единомышленником был друг детства и будущий фельдмаршал А.И.Барятинский. После смерти Иосифа купленные им книги были по его воле переданы Барятинскому и впоследствии вместе с остальной коллекцией фельдмаршала послужили основой библиотеки Исторического музея.

Многие подчеркивали его очень ранний и искренний интерес к учению, стремление говорить об узнанном. Но посвятить свою жизнь науке Иосиф не мог: дворяне, такой родовитости и занимающие столь почетное место при дворе, не могли позволить себе заниматься науками профессионально. (Вспомним хотя бы Павла I, который, по отзывам его учителя математики, если бы "человек был партикулярный и мог совсем только предаться одному только математическому учению, то б по остроте своей весьма удобно быть мог нашим российским Паскалем".)

По-видимому, и сам Иосиф не думал о чисто ученой карьере - для себя он пришел к выводу, что хотел бы быть "хорошим, образованным, полезным администратором".

Последние два года жизни прошли в переездах с курорта на курорт с целью лечения. Лечение тоже было опробовано самое разное: от европейских знаменитостей и гомеопатов до знахаря. Как это часто бывает с чахоточными больными, плохие периоды перемежались с периодами улучшения, дававшими ложную надежду больному и его близким. Последние несколько месяцев жизни Иосиф провел в Риме, где он и скончался, причем Гоголь скрасил две последних недели его жизни внезапной искренней дружбой.

Но чего, собственно, ищем мы, читая подобную книгу?

Для меня всегда очень интересными представляются параллели с нашим временем, моменты узнавания вечных человеческих констант, мало меняющихся от века к веку.

В сущности, Иосиф, несмотря на блестящее окружение и воспитание, походил на множество молодых людей всех времен и народов - с его проблемами "краснения", с его платонической влюбленностью в танцовщицу Марию Тальони. Как и многим подросткам в 16-17 лет, ему было свойственно стремление построить свою жизнь по идеальной программе. В 1838 году накануне Пасхи Иосиф в своем дневнике составляет список своих "пороков и недостатков" и размышляет о том, что надо делать, чтобы их искоренить.

Его интерес к истории неизбежно приводит к размышлениям о природе самодержавия - многие из них представляются злободневными и по сию пору, например, Иосиф пишет в дневнике: "...чем безграничнее власть правителя, тем более подвержен он произволу своих подданных. В Турции (и даже в России) режут и душат султанов, как мух; и вся Турция повинуется удару визиря или евнуха. (...) Но там, где власть монархическая ограничена, то есть там, где кроме нее есть две или три других властей, и особенно там, где есть закон (что только может быть в конституционном правлении), лицо Государя свято и неприкосновенно, ибо все защищены законом".

Итак, вроде бы самодержавие - с точки зрения Иосифа, несомненное зло, однако самодержец Николай I, способный на человечный поступок, вызывает у Иосифа восторг. Малейшая похвала или ласковое слово со стороны Императора или Императрицы способны вызвать ощущение счастья, а замечание - страх и уныние. И это при том, что Иосиф хорошо видит, как ведут себя в жизни Император и Императрица, - их любовные увлечения, флирт на балу, вообще поведение, не соответствующее статусу помазанника божьего, вызывают у Иосифа резкое неприятие.

На всякого рода раздумья наводит система воспитания Жуковского и графини Виельгорской - отчасти потому, что отдельные элементы вечны и их можно взять за образец хоть сейчас, но скорее потому, что обе они отражали принятый в XIX веке взгляд на ребенка как на существо эмоциональное, открытое и доверчивое, но при этом, однако, полностью программируемое, взгляд, практически не учитывающий реального ребенка, его проблемы и возрастные особенности.

Высказывания Жуковского о воспитании - в основном в речах, обращенных к его воспитанникам, - обнаруживают в нем прекрасного, идеалистически настроенного человека, к сожалению, лишенного знаний о детской и юношеской психологии. Господствует вера в то, что прекрасные намерения и правила, облеченные в правильные слова, тотчас подействуют на воспитанников самым положительным образом. Обращаясь к 11-12-летним мальчикам, Жуковский говорит о том, что теперь время ребячества прошло и они должны отныне всеми своими поступками стараться заслужить уважение своих учителей и государя.

Дидактические приемы, придуманные Жуковским для поощрения своих подопечных, тоже грешат немалой наивностью. Так, например, им была придумана так называемая касса благотворения для помощи бедным семьям, в которую его ученики имели право вносить деньги в том случае, если они всю неделю учились отлично. На деле эта касса совершенно не способствовала большему прилежанию - ни один из подопечных Жуковского никаких бедных семей не знал и никак не стремился им благотворить, так что идея эта оставалась совершенно схоластической.

Графиня Виельгорская также руководствовалась придуманной ею теорией возрастов и строила свои взаимоотношения с детьми в соответствии с ней. С ее точки зрения, Иосиф, перестав быть подростком и членом семьи, повзрослел и стал членом общества, а значит, никакие нежности в общении с ним были теперь неуместны.

Не раз Иосиф в своем дневнике жалуется на то, что мать, столь ласковая и нежная с младшими детьми, с ним ведет себя сухо и требует от него взрослого отношения к своим проблемам. Одна из них - его постоянное "краснение", отравлявшее ему жизнь до такой степени, что он был готов броситься в воду. В своем дневнике он множество раз возвращается к этой проблеме.

Воспитание, данное графиней Виельгорской своим детям, подняло их на уровень, до которого большинству их сверстников было очень далеко, но не сделало их счастливыми. Они стали людьми высоконравственными, безукоризненными в обществе, но не любящими светской жизни, осознающими ее скуку и бессмысленность (достаточно сказать, что две дочери Виельгорских стали духовными ученицами Гоголя). Графиня предвидела, что дочери с трудом смогут найти себе достойных женихов, что, в общем-то, и случилось - из трех сестер только одна была счастлива в браке (с А.В.Веневитиновым).

О том, что и Иосифу было бы нелегко найти себе жену, соответствующую идеалам его семьи, говорит судьба его брата, человека обаятельного и одаренного, который так и умер холостяком.

В книге подкупают ее строжайшая документальность, тщательный научный аппарат и совсем не дилетантский психологизм комментариев, где авторы дают интерпретацию поведения Иосифа, реконструируя далекую от нас эпоху и принятые в ней отношения и ценности.

В качестве примера такого психологического подхода я привела бы рассуждения авторов о необходимости болезни для самого Иосифа. "Если бы ее (болезни) не было, ее стоило бы выдумать", - пишут они. Нетрудно представить, под каким прессом находился ребенок 10-ти лет, оказавшийся вдруг на высшем этаже придворной службы без каждодневной моральной поддержки семьи, - и никто не подумал о том, чего ему это стоило. Это уже после его смерти графиня Луиза обвиняла двор в том, что там не поняли Иосифа и "огорчили его юное сердце".

Мы знаем, каким грузом ложится на современных юных звезд спорта или кино ранняя слава - и хотя ситуация Иосифа не вполне соответствует этой модели, психологические нагрузки в его случае вряд ли были меньше. Недаром при переезде во дворец в нем стали вырабатываться замкнутость, скрытность, застенчивость. В течение последующих десяти лет ему приходилось вести образ жизни, никак не соответствующий его собственным интересам и желаниям. Его простота и естественность были совершенно не у дел при дворе.

Лишь болезнь позволяла ему увиливать от скучных светских мероприятий, чтобы лишний раз увидеть Тальони в балете или посетить концерт. Всю жизнь он искал друга, с которым можно было бы говорить о серьезных проблемах, его волновавших, но лишь к концу жизни и именно благодаря болезни ему удалось достичь по-настоящему глубоких взаимоотношений с отцом, Гоголем, Е.Г.Чертковой.

Еще один пример замечательной психологической интерпретации - это опровержение распространенного с легкой руки американского исследователя С.Карлинского мнения о гомосексуальном характере отношений Гоголя и Иосифа, источником которого послужило короткое неоконченное произведение Гоголя "Ночи на вилле".

И здесь я закончу. Спешу заверить читателей, что я не успела упомянуть множество замечательных фактов и размышлений и что читать эту книгу гораздо интереснее, чем мою статью.

Бордо