Интродукция (языческая). Для буддиста последние слова Сократа ("Не забудьте принести в жертву Асклепию петуха", - что обычно делалось выздоровевшими от тяжкой болезни) - никакая не загадка. Нирвана - на посторонний взгляд, это смерть по собственному желанию, с улыбкой. Не самоубийство, упаси Христианский Бог, а именно уход вовремя, когда главное сделано, Гамлет сыгран и занавес пора опустить. Вот теперь - поехали. Поскольку пока не нирвана, а всего только - сатори, то петуха лишь будем держать перед умственным взором, наблюдая его трансформацию из Шестипалого в Затворника. Брось нож - все одно обернется трухлявой веточкой.

Выписка из истории болезни

Успешен, счастлив, талантлив, убедителен.

В 93-м году - острая вспышка отчаяния, судорожные попытки эмиграции, депрессия. "Дошло", наконец, как долго здесь не будет ничего хорошего. И до какой степени. Умный ведь человек - мог сообразить и раньше.

Только вот куда ехать - было совершенно непонятно. С одной стороны, произнести слова "Я люблю Родину" не давал организм - неудержимыми и скоропостижными рвотными массами. Непреодолимо тошнило от тех персонажей, с которыми это приходилось говорить хором. На агоре ощущение полного марсианства было стойким. Окружающее не желало узнаваться. Крепло подозрение, что оказался среди неких виртуальных "дорогих rossijan". ("Влад, кожаная куртка энд норковая шапка - это русская народная одежда, isn't it?" - Нет, Питер, нет! - "Но как же, Влад? Люди all over the World носят или модное, или свое: бурнус, сари. Это же не модное √ значит, народное!" - ... ... казачья форма!!! - Что переводило разговор на легкую тему: "О, Влад, а у нас в Dutch слово vagina совсем не неприличное!..")

С другой стороны, разъехавшиеся в разные страны писали письма и мечтали воссоединиться. Обретались друзья - автохтонные обитатели других стран, с которыми тоже было хорошо - и здесь, и там, и на расстоянии. И потом, те, кого любил здесь, в основном никуда не девались - разве что сходили в эту же землю.

Пусть нам не хватает вас, Мераб Константинович, светлая память.

Пусть нам не хватает вас, Юрий Михайлович, светлая память.

Верю, что перестало крутиться для вас ржавое Колесо Сансары.

Я сначала тоже подумал, что "Generation "П" - книга неудачная. Но - сам пишу и знаю: а поди ж напиши лучше про день сегодняшний! Который еще свеже дымится сладковатым тротиловым ароматом! И лишь когда в рекламных роликах вторым планом замелькал И.Угольников, явно на сегодняшний день ВРИО Верховного Жреца, - cообразил, наконец. Надо же - сколько фантастики читано, а все дураку не впрок.

За мной, мой читатель! И ты - тоже принимал за реальность и за Россию мирок, где водятся зюгановы и жириновские? Где в ферзи проходит маленькая пешка и не умеет оборотиться ферзем, ибо нет ферзей, и ничего нет, чей-то крик "Лошадью ходи!" - втуне, ибо несть отличающих черные клетки от белых.

Мент Дядя Степа опять написал гимн и породил двух режиссеров (всего этого безобразия?) - одного экспортного, другого импортного (или наоборот?..), - и прочая бесовщина, сам, дорогой читатель, глючишь тем же и теми же - что объяснять, значит, нажрались мы одних и тех же грибов - ценное умозаключение, дедуктивная ниточка к реальности - ну, типа cogito ergo sum. Плюнь каку - и ножку, и шляпку!

Осторожно! Повесить на стенку чистый белый лист не всякий может. Посвященные знают, что это на самом деле никакое не пустое место, а Белый Дракон - Абсолютный Ужас, никак иначе его изобразить нельзя. Так что пока не Повелитель Драконов - повесь "Искушение Св. Антония" Босха. Сразу полегчает. Там изображены перечисленные и многие сверх того.

Не туда попали, бывает. Запутались в параллельных мирах. Ну сами подумайте: с чего это господа фантасты решили, что отличить - в том ты мире, в другом ли - нет проблем? Навоображали, понимаешь, что между мирами будут явные двери, люки, дыры, а на границах колбасит от смены континуума. Вранье. Колбасит - постоянно, а дверь с табличкой - хи-хи. Это все равно как встреченные женщины имели бы таблички "Хочу за тебя замуж" или, соответственно, "Не хочу...". (Бред, конечно. Во-первых, что-то много их, с табличками... При том, что жена уже есть?.. Да и свально-законодательная инициативка этого, в Думе... в этом мире, кажется, не прошла?..)

Как гибрид Сусанина и Ариадны (хорошо - фамилия бесполая; в целом выходит вроде Сусанны), далеко в таком воплощении отвести не смогу. Но откуда начать - покажу. За мной, за мной, читатель - back in USSR.

Это хорошо видно хотя бы по Витиным книгам. Пока описывается советская реальность - любовь есть. (Даже если мывь постсоветская, как в "Бубне Нижнего Мира", но все персонажи - оттуда.) Да что объяснять, если есть рецепторы - чувствуете сами: печаль, щемящее чувство, дух сочувствия, ощущение бесконечного объема, эха высокой тоски. Флейта, играющая в бескрайнем пространстве.

Помните? В Тарту, помнится, само непроизвольно высказалось: есть места, рождающие светлую, щемящую тоску (у меня: Тарту, Севастополь, Львов... блин, все за кордоном!), а есть - черную, депрессивную, сивушную. Вот эта светлая тоска - это любовь и была. Усек? Или совсем плохой стал от склероза? Да и черный вариант - тоже она же была, не побоимся узнавания. Чего уж бояться, когда имеешь опыт орать старой знакомой: "Да люблю я тебя, дура, уродка моральная, извращенка! А как же это назвать еще, если уважать тебя не за что! И эта любовь - расслабься, моя проблема! Она меня характеризует как больного, есть во мне животное, которое и на тебя согласно!" Уф... ладно, моя карма, мне отвечать.

Ну что мы боимся овладеть искусством любить СССР? Дураки боятся, что покраснеют и на лбу, промеж ветвистых рогов, проявятся масонские серп с молотом. Кто поумнее - боятся сложности и неприличия - ну как... сколько обличали... Империя Зла... И что, что Империя? Ведь там мы жили - не другой кто! Ты же помнишь любовь, которую там неоднократно испытывал! Да и с Империей - не будем упрощать.

Первых двух на ночь поминать не надо без специальных мантр, но третий - се быв человек! Почему и орал, и ботинком бил, и матом гнул. Непонятно? А это как школьник, ощутивший первое томление в гениталиях, норовит "леща" дать и за косички дернуть. Утомительно их всех перечислять, но факт: советский режим был вполне монстрообразен, но в свое позднее, почти уже вегетарианское время заболел-таки неуместным вирусом - любви к своему народу. Неуклюжее, корявое чудовище, ухая и покряхтывая, обнаруживало в себе неразборчивый позыв - то ли жидкий стул подступает, то ли приласкать кого? Не вчера родившиеся помнят анекдот, как вышедший из зоны пахан, умилившись при виде ребеночка-лампампуськи, только и может выговорить: "Гы!.. балдеешь, падла"... Выговорено, конечно, как выразился Тиль Уленшпигель, "теми губами, которыми я не говорю по-фламандски". Но ведь чувство искренне - этого не отнимешь! Жизнь ведь действительно под державный штиблет и мат стала стремительно мягчеть и легчать!

Не бойтесь правых либералов. Вы их легко узнаете: это которые "пусть все подохнут, но победит рыночная экономика". А еще заставьте их повторить (очень больно бить не надо), что они лепетали до августа 98-го: "совки" и с непередаваемой гримаской: "советская интеллигенция". Как результат социально близкими им оказались ровно те же, кто были "социально близкими" в лагерях. Оставьте их пальцевать дальше, а чтобы снять оскомину, перечитайте "Поклониться тени" Иосифа Александровича. Он там рассказывает, как два "совка" и "советских интеллигента" умирали без сына. Воображение у Бродского, как у нас всех, - убогое, ему Нобелевку не за это дали, а за точность. Поэтому он рассказывает о том, как это было еще при нем, а после - ничего, кот наплакал голой фактуры: просились, так и не выпустили.

Кот-то наплакал, он не правый либерал.

Не ищите логики, не ищите. Чудо - оно чудо и есть, оно ни от чего не зависит и ни на чем не держится. Вроде как: откуда я такой умный? Неоткуда - абсолютно, поэтому не доверяю этому в себе, побаиваюсь этого в себе. Как не побаиваться, если непонятно, когда и откуда взялось и куда и когда исчезнет (вдруг сейчас?). Позволю себе предположить, что любовь закономерна до легкомыслия. Под властью Непоминаемых, в пору сознательного и изощренного зла она прорастала по легкомыслию. Честь ей и слава.

Легкомыслен был Даниил Хармс Блаженный. "Видит горы и леса, облака и небеса, // Но не видит ничего, что под носом у него". Сорок четыре веселых чижа. Легкомыслие - не могло вообразить, как будет больно, как будет страшно. Как будет холодно в бараке и тяжело на лесоповале, и смертельно тоскливо исходить кровавым поносом в камере. Высшая степень безумия - подвиг девочки, пережившей арест отца и психушку, отправившейся за линию фронта в ватных штанах и с поллитровками дрянного бензина. По какой немыслимой мистике горло ее выговорило чужое имя, пока не перехлестнула его констрикционная борозда, не хрустнули позвонки? О, немыслимая степень кощунства, претензия на самопожертвование паче Христианского! - не верила ведь ни в Искупление, ни в Райское блаженство.

Не нам судить, обращение человека к Богу - всегда кощунство, по несравнимости и несопоставимости масштаба. Надо идти на специальную станцию связи с ним? И там окрикать его, как склеротического дедушку: "Ей, Господи! Помилуй мя, грешного!" А без этого - не заметит и не помилует?

Нас не любят здесь - неужели вы еще не поняли? Этим, молодым, безжалостным и технологичным, даже до лысого, как локоть, матершинника-мечтателя, еще далеко. Они пока дошли в своем моральном развитии лишь до послевоенного издевательского тоста генералиссимуса: выпьем за русский народ, великий народ, даже нас терпит. Они не дошли пока и до вялого начальственного интереса: "Напомните мне, - что я с вами сделал?"... Они - низшие животные мировой зоологии, паучиха, съедающая полового партнера после совокупления. То есть - экономического субъекта после "да" экономической реформе, вкладчика после вклада, электорат после голосования.

Мы не только построили тот "капитализм", которым пугали детей. Они, сегодняшние Непоминаемые, вернули нам "коммунизм" своих державных предшественников. Они обрушили на нас ярость будущего, тотальность его, они на его стороне. Они шантажируют нас будущими кризисами, которые разорят нас, падением цен на нефть, качаемую из нашей земли, химерами транснациональных глобализаций - ибо сами они узконациональны и убого-местны, как уголовный король округи. Страшная собака настоящего - возрадуйтесь ей, ибо она - не от себя самой, она - первый зверь в ряду худших еще. Терпите нас, говорят они, мы страшны, ибо готовим вас к тому, что еще того хуже.

Отвернись от этого мира, и пусть он исчезнет. Отвернись от будущего - его никогда и не было. Будущее не любит. Оно обещает нам лишь одно - мы все смертны, и ты, и я. Там не будет нас. И я не могу понять, как это: я не хочу быть там без тебя. Я боюсь, чтобы ты была там без меня. А бывает нирвана, взявшись за руки? Но мы уже держимся за руки, не плачь, моя радость, никакого будущего больше нет. Есть только прошлое и любовь - здесь и сейчас и раньше всякого начала. Достойный человек и здоровая культура всегда - на стороне прошлого.

(Третий тем и памятен - попытался превратить тотальное будущее в бытовой завтрашний день, а на "буржуазное искусство" - обижаться по-человечески, по-детски. Понял - что-то не то, не выходит. Тут его и съели.)

У беззащитного - природа Будды. Не защищенный ничем как бы говорит: "Встретишь меня - убей меня". Беззащитный не хранит себя - он бережет другого тем хотя бы, что убийца его обнаружит себя и тем очистит от себя общество. Окруженный охраной играет природой Мары в себе и окружающих, ибо предусматривает вокруг себя поле злого вожделения. Охраняемого убьет либо переродившийся в уничтожителя охранник, либо убийца демонически-неуловимый. Когда его продала охрана, рассеялось зловещее поле Мары и вместо зловещего синклита увидели мы смертных, предающихся унылым играм.

Мы не помним их планов мировой революции, расстрельных протоколов, людоедских резолюций и зубодробительных постановлений. Они думали, что были хитры - они были бездарны. Им даже космические корабли делал недобитый з/к, недоморенный цингой и пеллагрой. Они засекретили себя - и остались с пыльными сундуками своих секретов. Они сами вычеркнули себя. Не раскрывайте архивов, хрен с вами, в архивах - вы, а не мы. Они стерли себя из памяти. Их нет в прошлом - и они оккупировали настоящее.

Мы живем в химически чистом Советском Союзе. То-то и оно, что химически чистом. Это как голодному - вместо ситного хлеба и дымящейся картошки и запотевшей стопки - таблетку. Жри - там типа все есть: жиры, белки, углеводы. Мы жили в России без Чаадаева и Вяземского, графа Толстого и князя Багратиона. Мы живем в СССР без Мандельштама и Вавилова, Королева и Утесова, Сахарова и Солженицына. По тому, где Солженицын, а где - мы, это видно особенно хорошо.

Свет не видывал более надувного и отдающего синтетикой мирка. Если полковник - старший по званию, то остальные - типа лейтенанты и ниже? Или государство съежилось до полка на зимних квартирах, а вокруг - бордель, партизанщина и полевые командиры? Всю жизнь брезгливые люди не занимались тем, что уже описано. Имеется в виду и хорошее, и плохое. Раз описано - надо придумать что-нибудь новенькое. Эти - описанным занимаются! Вот писал же, скажем, один одессит: "Они такие же Павловские, как я - братья Пташниковы" (в моем детгизовском издании года...). Точно - братья. Близнецы. Если они говорят о повышении зарплаты, значит, в ближайший месяц совсем будет - кранты.

Если они говорят о демографии, то - сходи узнай, почем жене будет родить. "Почем" имею в виду там, в роддоме, и это при том, что затыкаться придется той же вываренной тряпкой из чана - кто рожал 10 и 20 лет тому, узнает родной антураж.

Полковник, заниматься воспоминаниями в таком окружении - опасно. Можно, конечно, при желании оказаться в такой тусовке, что только и вспомнится, что пилось (и что почем было - главное!) и морду, помнится, набили, но кому... Мне, что ли?.. И останется застрявшую в горле таблетку гимном запивать.

Нормальные люди вспоминают другое. При Четвертом, помнится, очень горжусь отцовской "копейкой" - "Фиат-124", новенький, блестит! Поехали на природу. Вечный мой и верный, навсегда двадцатидвухлетний друг - не смог. Поехали втроем. Диспозиция: горный осенний лес, солнца нет, пасмурно, но сухо, тепло и далеко видно. Горная речушка по прозванию Сухая успокоилась и струит лениво на небольшом участке долины, меж деревьев и валунов. Я и они двое - та, которую хочу я, но она не хочет, и та, которая хочет меня, но я не хочу. Почему они поехали - не знаю, но они немедленно находят общий язык друг с другом - но не со мной. Уходят в лес, перекликаются. Как дурак, торчу у машины, обморочно прекрасные места, и вдруг понимаю - нельзя так. Больше никогда. Наверное, поэтому бросил все и уехал оттуда. Далеко. Черт знает куда. Туда, где я сейчас. Почувствую себя вправе - вернусь. Наверное, не вернусь.

Помните, полковник?..

Наилучшая была бы избирательная кампания: человек показывает дорогие ему места на Земле и рассказывает - что он понял здесь. И видно, что говорит правду. И видно, что понимает, насколько любовь мало от чего спасает и мало от чего защищает, и мало что дает. Но ничто не дает больше.

Вам никогда не удастся забыть, как вам досталось все это, полковник. Но - неужели это заставит вас остаться с ними? Прошлое светло и прекрасно, любите его, стремитесь к нему, переносите из него в настоящее все, что сможете перенести. Вот в такое настоящее мы и отплываем. Тронулись? Я - уже.

О любви, собственно, было сказано преступно мало. Но - я верю читателю, он и сам все понимает. Ибо кого-то любит, а значит, дает все, что может и сходит с ума, что может только это. Только это. Как не сказано выше, по крайней мере.