"Тяжело и малоприятно погружаться в эту пучину зла. Есть искушение, поморщившись, отвернуться и отключить сознание. Этому искушению нельзя поддаваться"

Примо Леви

Автор этой заметки едва ли может назвать себя еврейкой. У автора еврейская фамилия, нос с горбинкой, умение читать справа налево отдельные слова на иврите и, наверное, как у всех, генетическая память о Холокосте. Во всяком случае, в 3-м классе, когда кто-то из моих просвещенных одноклассников попытался дразнить меня за фамилию, это вызвало у меня лишь прилив неоправданной гордости : надо же, значит, они считают меня за настоящую еврейку, как этому соответствовать? Это было в 83-м. Много позже я подумала, что в 33-м или 43-м у меня этой интеллигентской проблемы не было бы, а вопрос о самоидентификации русской еврейки отпал бы сам собой. Соответствовать было бы просто и страшно. О том и речь.

Историки Холокоста подразделяют действующих лиц Холокоста на исполнителей, жертв и наблюдателей. К счастью, у нас нет выбора: историей нам отведена роль последних - отныне и во веки веков. К несчастью, история предоставляет нам еще более комфортную возможность не видеть, не думать и не знать, чем была у рядовых европейских обывателей тогда. Недавно я (далеко уже не в первый раз) была в городе Вашингтоне и наконец собралась посетить тамошний Holocaust Museum (см. также учебно-познавательный раздел музейного сайта, в том числе The Holocaust: A Learning Site for Students), куда мне так давно советовали пойти и куда я, честно говоря, идти попросту боялась. И зря. И не только потому, что Holocaust Museum - безусловный шедевр музейного и архивного дела, архитектуры и дизайна. Даже если отвлечься от его основного предмета, то лично мне кажется, что это лучший музей, который я видела в своей жизни. Это абсолютный вкус, высокий профессионализм, необычайная информативность и потрясающее умение подать материал, чтобы он равнялся самому себе. Дело в другом.

Тут нет ни малейшей попытки играть на сентиментальности зрителя, тут, идя по залам, ты шаг за шагом проходишь по всем кругам. Много фотографий. Много историй жизни и смерти конкретных людей. Каждый зал сделан непохожим на предыдущий. Стены и тюремные окошки, просто темные туннели, кирпичная кладка стен Варшавского гетто, лагерные ворота и колючая проволока. Много экранов-мониторов на стенах (в каждом зале штук 5) - в каждом по кругу идет трех-пятиминутный фильм-хроника: приход Гитлера к власти, начало антисемитизма, женщина в парке на скамейке с надписью готическим шрифтом "только для евреев", эксперименты и уничтожение инвалидов еще до государственного антисемитизма, витрина с детскими книжками про еврея (изображенного в виде ядовитого гриба), тут же хроника - веселые дети сидят на пеньке (на даче или в пионерском лагере?) и рассматривают картинки в этой самой книжке, отдельный зал устных свидетельств non-stop: пожилая женщина, американская еврейка, рассказывает, как последний раз 60 лет назад видела свою дочь, которую, чтобы ее спасти, отправила в Англию с чужими людьми: "It never gets different. The pain is always there. Every day since then it's the same..."; французский священник вспоминает, как во время конфирмации ворвались эсэсовцы и искали среди детей замаскированную еврейскую девочку в белом платье; старик-чех рассказывает о въезде в Майданек...

Следующие залы. Среди экспонатов: горы ботинок, приспособление для измерения носа и расстояния между глазами. Здесь нового ничего по сути не скажешь, но тебе рассказывают, тебя ведут, дабы ты мог хоть на тысячную долю вместить. Тебя не пытаются впечатлить цифрами и миллионами, хотя вся информация и все данные приведены; но человеческое сердце, увы, не отбивает такт не только каждой цифре, но даже каждому следующему разряду в этой жуткой цифре. Зато при входе (кстати, как все музеи Вашингтона, это бесплатный музей) выдают карточку - удостоверение из плохого сероватого картона, подобное тем, что выдавали евреям тогда. Черно-белая фотография, графы: возраст, место рождения и т.д, Внутри фотография человека и история его жизни и, в большинстве случаев, гибели. Освенцим, Варшавское восстание, расстрел в Литве под руководством местных жителей... С этой карточкой ты входишь в плохо освещенный лязгающий лифт со вделанными в потолок фонарями в металлическом каркасе (где? Где я уже видела эти темные стены и металлические фонари?). Каждый день через музей проходят сотни посетителей: входные карточки существуют в одном экземпляре, они не повторяются, каждый уносит с собой историю одного человека, отождествляя себя с ним. Наверное, это и есть главное в музее: история не масс, тысяч, народов и армий, а история одного человека. Лица необщее выраженье. Лица смерти, в том числе.

И вот ты попадаешь в очередной зал, самый маленький по площади. Он не информативный, а как бы пауза: навесной пол - видны уходящие башней вверх и колодцем вниз стены; высоко наверху маленькое зарешеченное окно, из которого льется свет. Все стены сплошь, без отступа и просвета заклеены фотографиями: обыкновенные лица, группы, студенты возле лодок на летних каникулах, мальчик на лыжах, традиционная семейная фотография - мать, отец, мальчик и две девочки в накрахмаленных воротничках, какая-то старушка, экстравагантный молодой человек в кафе, медсестра, цыганский табор... Сотни фотографий. У этих людей не было и не должно было быть ничего общего при жизни. У них и нет ничего общего - кроме смерти. Когда человек умирает, изменяются его портреты. Что уж говорить, когда человека убивают.

Некоторые спасали. В аналогичном музее Яд-Вашем в Иерусалиме (где я, увы, не была) есть целая аллея - в честь каждого человека, помогавшего евреям, посажено дерево с именем. Здесь - список имен на стеклянной стене. И снова множество мониторов с документальными мини-фильмами, как окна в стене. Каждое окошко светится. В каждом своя история спасения. Меня больше всего (если сравнительная степень здесь вообще уместна) потрясла история пятнадцатилетнего подростка, который, рискуя жизнью, спас шестилетнего малыша от газовой камеры в конце войны и каким-то образом прятал в бараке. Не женщина, не девушка, а пятнадцатилетний пацан. История гувернантки (француженки?) в богатой еврейской семье, которая, когда хозяев дома забрали, взяла себе их троих детей и, будучи католичкой, воспитала в иудаизме, а после войны вместе с ними перебралась в Израиль. Киевский батюшка, который прятал целую еврейскую семью на колокольне. Фотография немецкой семьи с двумя мальчиками, якобы братьями: один действительно немецкий белобрысый годовалый бутуз, второй - чуть постарше, чуть худее, тоже с пробором, тоже в белой рубашечке, и тоже блондин... только крашеный. А рядом стенды со всемирно известными именами: Рауль Валленберг, мать Мария и др.

Специальный зал посвящен теме: что Америка могла сделать для евреев Европы и не сделала. С цифрами, потенциальными расчетами эмиграционных квот, цитатами из газет и выступлений правительства, с письмами еврейских, христианских, общественных организаций, оставшимися без ответа. История парохода Сан-Льюис, который 13 марта 1939 года отплыл из Германии с сотнями еврейских беженцев на борту - лишь затем, чтобы месяц спустя вернуться в Европу: сначала Куба, а затем США, несмотря на длительные переговоры, отказались принять беженцев. Большинство из пассажиров "Сан-Льюис" в конце концов погибли в концлагерях....

Пожалуй, не боясь впасть в неслыханную простоту, можно сказать, что едва ли такой зал мог появиться в аналогичном музее Европы, ибо для американцев как для нации (при всем их эгоцентризме) правосознание, а следовательно - и приверженность исторической правде имеет самостоятельную приоритетную ценность. Оно выше даже национальной гордости. Все выводы и рассуждения на эту тему оставим читателю. Факт, что американцы сделали этот музей. Двигало ими, в том числе, и чувство вины. В отличие от немцев они не призваны к ответу ходом истории, поражением в этой войне, и, как ни крути, прямой причастностью к тому, чему посвящен музей. Победители, а тем более столь географически отдаленные, могли прекрасно позволить себе валить все на немцев и в море их бесконечной вины утопить собственные мелкие и не очень мелкие злодеяния. Действием или бездействием. При моем полонофильстве мне больно смотреть, как сегодня, в 2001-м году, поляки пытаются доказать, что уничтожение в два дня всех евреев городка Едвабне (Jedwabne) - это дело рук кого угодно, только не поляков, а когда несчастный (коммунист!) Квасневский попытался официально извиниться, так на него набросились со всех сторон... Пока же оттуда убрали мемориальный камень, где говорилось, что здесь немецкие оккупанты расстреливали евреев, поскольку это не соответствует историческим фактам, но нового что-то пока не поставили. Об этом только что много писали в американской прессе; у нас же, как всегда, некогда перевести дух и взглянуть назад - тут же новая волна накроет. На этот раз НТВ и "Итоги".

И еще. В музее есть изолированная экспозиция, музей в музее под названием The Daniel's story. Экспозиция для детей. Отдельная череда залов, не связанных с остальными. Там нет самых ужасающих кадров и леденящих душу съемок. Но сказано все, и ничего не сглажено. Тоже - дабы ребенок мог вместить. История некого вымышленного, но конкретного еврейского мальчика по имени Даниэл и его семьи. А дальше - зал за залом тот же путь┘ Комнаты дома, вещи, дневники, картинки...

У нас не принято говорить с детьми о смерти, у нас детей не берут на похороны даже очень близких. Мне всегда казалось это признаком, скорее дикости и неразвитости взрослых, а не бережного отношения к детям. Можно, конечно, угадывать в этом традицию, мне же видится нечто гораздо более существенное, включающее в себя и принципиально иное общественное отношение к детству в нашем общественном сознании как к своего рода вспомогательному "недовзрослому" состоянию, из чего проистекает отсутствие попыток соположения детства с идеей смерти и истории. Это отдельная большая тема. А пока можно полистать книгу отзывов и почитать, что пишут 10-12-летние дети. "Мы думали, что знали, а теперь только увидели и понимаем, что не знали"; "Это могли быть мы". И очень много записей немецких детей: нам стыдно, нам страшно, что это было в нашей стране. Может быть, кому-то захочется в этом увидеть клише для замороченных пропагандой девочек-отличниц, тех же, что читали "Ядовитый гриб" в 1939-м. Спорить не стану, но во-первых, никто не тащит насильно делать записи в музейной книге отзывов, а во-вторых, что бы написали наши дети, если бы подобный музей был в Москве и школьников водили бы туда на экскурсии целыми классом - или хотя бы "Дневник Анны Франк" был в школьной программе... Или если бы в Сахаровском музее была детская экспозиция, скажем, про репрессии 37-го года или про депортацию чеченцев. И если когда-нибудь в этой стране...

Но ведь издали же замечательную книгу-альбом С.Брухфельда и П.А.Левина "Передайте об этом детям вашим..." История Холокоста в Европе 1933-1945" (М.; "Текст", 2000), книга выпущена в рамках программы правительства Швеции "Живая история". Как сказано в предуведомлении "основная деятельность в рамках проекта имеет целью освещение Холокоста в школьных программах". Книга начинается с фотографии двенадцатилетнего Жоржа Андре Кона, мальчика, убитого вместе с 19 другими еврейскими детьми, над которыми проводились медицинские эксперименты. Это случилось в лагере Нойенгамм 20 апреля 1945 в последний день рождения Гитлера, когда война стремительно приближалась к концу, а скандинавские "белые автобусы" вывозили своих спасенных соотечественников из лагеря. Про этих детей никто не знал, незадолго до этого им были в порядке эксперимента удалены лимфоузлы и введены под кожу туберкулезные бактерии, все 20 детей были повешены в тот же вечер, через несколько часов после того, как последний скандинавский узник покинул лагерь. Осталось подробное свидетельство эсэсовского врача и список детей: "Маня Альтман, 5 лет; Лелка Бирнбаум, 12; Суркис Голдингер, 11; Ривка Герцберг, 7; Александр Горнеман, 8; Марек Джейтс, 6; В.Юнглиб, 12; Лея Клигерман, 8; Жорж-Андре Кон, 12; Блюмер Меклер, 11; Жаклин Моргенштерн, 12; Эдуард Райхенбаум, 10; Серджио де Симон, 7; Марек Штайнбаум, 10; Г.Вассерман, 8; Элеонора Витонска, 5; Роман Витонски, 7; Роман Целлер, 12 и Рухла Зильберберг, 9".

Так начинается книга. А дальше последовательно хронологически с введения и глава за главой с 1933 по 45: фотографии, выдержки из писем и дневников по обе стороны колючей проволоки, свидетельства очевидцев, люди, семьи и целые общины, укрывавшие и спасавшие евреев, документы, распоряжения, показания, рисунки, воспоминания; параллельно -последовательное историческое описание с картами, схемами, годами и цифрами. И при этом живая (как ни дико подобное прилагательное звучит в этом контексте) история Холокоста. Замечательная верстка, лаконичный дизайн, очень хорошая полиграфия. Два официальных предисловия: премьер-министра Швеции Йорана Перссона и другое - зам.председателя правительства РФ Валентины Матвиенко. В Швеции тираж книги уже превысил миллион экземпляров (основные заказчики - родители, школы, студенты), тираж русского издания - 20.000 экземпляров. Тоже немаленький по нынешним временам. Мне, увы, не попадалась эта книга на прилавках книжных магазинов, ни разу не слышала я, чтобы кто-то из знакомых детей принес ее из школьной библиотеки или видел ее на уроке истории. Не встречалось мне и рецензий на эту книгу в прессе. Наверное, я что-то пропустила. Наверняка, если я что-то пропустила, не знают об этой книге и многие другие. Ее раздавали участникам конференции памяти о.А.Меня в библиотеке иностранной литературы. (Кстати, на той же конференции демонстрировался и недавно снятый документальный фильм Саввы Кулиша "Холокост".)

Ко мне эта книга попала почти случайно. На обложке есть данные: заказать книгу можно в отделе культуры посольства Швеции (тел. (095) 937-92-51, факс 937-92-08; sweden@aha.ru) или в Межрегиональном общественном фонде "Холокост" (тел. (095) 951-67-97, 953-33-62; факс: 951-58-76; i.altman@mtu-net.ru). При небольшом объеме (100 страниц) книга эта бездонна по охвату фактов, продумана и структурирована, нейтральна по манере изложения, и поэтому профессионализмом, отсутствием общих мест и по "эффекту присутствия" конгениальна вашингтонскому музею. В Вашингтоне можно не бывать, но книга эта должна быть дома. Все мы помним шаламовско-солженицыновский спор об осмысленности и осмысляемости лагерного опыта. В книге есть глава "Можно ли извлечь уроки?", она начинается так: "Бывшая узница Освенцима, французская писательница Шарлотта Дельбо, нарисовала в своей книге бездонную картину, которую представлял собой мир нацистских концлагерей. Она хотела, чтобы мы пристально - "не отводя глаз" - взглянули на него и постарались понять. И в то же время она была глубоко убеждена, что полученное ею знание - бесполезно".

И все же если кому-то доведется оказаться в Вашингтоне, не отводите глаз - сходите в Holocaust Museum и поверьте, что это зачем-то надо. Не бойтесь за свое душевное равновесие, это о другом. Музей не апеллирует к преждевременным поверхностным эмоциям. Это музей, говорящий с каждым своим посетителем вне зависимости от того, еврей он, голубой, цыган или none of the above. Музей, исключающий возможность уклониться от этого диалога, который есть лишь начало диалога внутреннего. Опять-таки, это музей одного посетителя. Все продумано. Недаром кадры с самой страшной хроникой не показывают на общих мониторах со стен залов, для этого устроены специальные отдельные кабинки с индивидуальным экраном и наушниками. В такой кабинке ты один.

Я вспомнил Кампо ди Фьори
В Варшаве у карусели,
В погожий весенний вечер
Под звуки песни лихой.
Залпы за стенами гетто
Глушила лихая полька,
И подлетали пары
В весеннюю теплую синь.

А ветер с домов горящих
Сносил голубками хлопья,
И едущие на карусели
Ловили их на лету.
Трепал он девушкам юбки,
Смеялись веселые толпы
В Варшавский праздничный день.

Мораль извлекая скажут,
Что римляне ли, варшавяне
Торгуют, смеются, любят
Близ мученического костра.
Другие, возможно, скажут
О бренности мира людского,
О том, что забвенье приходит
Прежде, чем пламень угас.

Я же тогда подумал
Об одиночестве в смерти...

Чеслав Милош (пер. Н.Горбаневской)

Пройти через Холокост. Как это часто бывает, идиоматика языка точнее и лаконичнее любых попыток описания. Пройти. Вот зал - по стенам тоже экраны, хроника, фотографии, на витринах письма из гетто, а посередине разбросаны чемоданы. Некоторые открылись - вещи рассыпаны по платформе. И посередине стоит вагон - не модель или копия, не такой же, но стоявший тогда на запасных рельсах - а тот самый вагон, который увозил людей из Варшавы в газовые камеры. Чтобы попасть в следующий зал, нужно пройти сквозь этот вагон. На мгновение задержаться и постоять внутри. Тридцати секунд хватит. Хватит надолго.

Вот и все, что может сказать человек, которому невероятно повезло с годом рождения, 1973-м, благодаря которому она (то есть я) оказалась в качестве частного посетителя по эту сторону витрин музея Холокоста. Одним из. А музейная карточка с моим другим именем, другими датами жизни и другой судьбой, которую я привезла из Вашингтона, лежит у меня в столе, а не в нагрудном кармане, и мне не надо предъявлять ее по первому требованию. Разве что, если...