Давайте придумаем деспота

1.

Вдруг стало ничего нельзя. Только что было можно все и даже больше, и вдруг...

Но позвольте. Исторический поворот совершается на наших глазах, мы наблюдаем его изнутри. Либо надо окончательно проститься со здравым смыслом и с личной ответственностью, признав мистическую сущность истории ("отказаться от несуществующей свободы и признать неощущаемую нами зависимость", как заканчивается проникнутая этой идеей толстовская эпопея), - либо приходится согласиться, что диктатуру сегодня устанавливает не Путин и не предшественники Путина, а мы сами, собственными руками.

Точнее всего описал эту ситуацию Окуджава аж в 1988 году: "Давайте придумаем деспота, чтоб нами он правил один от возраста самого детского и до благородных седин. Пускай он над нами куражится и пальцем грозится из тьмы, пока наконец не окажется, что сами им созданы мы". Ситуация, в общем, почти как с Богом. Но о Боге в мире свидетельствует слишком многое, так что догадка эта попросту не могла не возникнуть в сколько-нибудь развившемся мозгу. А вот о деспотизме не свидетельствует пока ничто, и тем не менее повальная скука и столь же повальный страх уже сковали и нашу прессу, и нашу культуру, и даже нашу сетевую жизнь, все разборки и дискуссии в которой перешли на безнадежно личный, почти заборный уровень...

То есть указания на деспотизм, разумеется, есть. В качестве такого указания принято упоминать ситуацию с НТВ. Но отважные борцы из НТВ отлично знали о своей запасной площадке и с честью на нее отошли, попутно сметя несколько хижин тех мирных туземцев, которые там жили. Они же не знали, что живут на запасном аэродроме, ну и строились... Все благополучно приземлились на ТВ-6, нашли большое поле, построили редут... Никто не пострадал. И случай с НТВ как раз относится к числу довольно двусмысленных, поскольку государство в данном случае столкнулось не с убежденной оппозицией, а с прямым и наглым шантажом, который, надо признать, осуществлялся очень талантливо. Хорошо-с, где же другие признаки диктатуры? Или общество, к диктатуре привычное, само начинает структурироваться единственным известным ему образом?

Приведу несколько примеров навскидку: раньше, помнится, не так-то просто было опубликовать плохое слово о Юрии Лужкове, культ его личности был в Москве более чем очевиден, доходило до совершенно совковых форм выражения всенародной любви, без Лужкова и солнце не всходило, и не самые глупые люди (подававший надежды писатель Терехов, в частности) поддавались этому гипнозу, тоннами выдавая славословия. Видимо, люди в самом деле стосковались по сильной власти и по такой структуре социума, когда подхалимаж является двигателем карьеры. Не будем забывать, что двигатель это универсальный, дешевый и необременительный: грамотное владение языком вполне способно заменить собою и талант, и изобретательность, и даже хищность. То есть талант и изобретательность, конечно, требуются, но более низкого, рептильного пошиба. С Ельциным все было непонятно: иногда ему нравились подхалимы, а иногда, наоборот, наиболее упрямые оппоненты. Какая вожжа под хвост попадет, так и действует. Возможно, в этом была своя тайная логика, с помощью которой Ельцин намеревался разрушить логику прежнюю, имперскую. Карьера при его дворе была сущей лотереей: вот ходишь в фаворитах, а вот низвергаешься. Может быть, в этой лотерейности и был его собственный тайный замысел? Как бы там ни было, сегодняшним людям явно хочется более простых и рациональных мотивов служебного роста, более надежных способов самоустроения... И потому подхалимаж возвращен в широкий обиход: приберегали его, конечно, для лужковцев, но раз у них не вышло - можно все эти килотонны народной любви обрушить на Путина.

А Путин, при всей своей внешней и прокламированной западности, на самом деле политик восточного типа. Генетической же чертой политиков такого типа (на эту тему диссертацию можно защитить) является тонкое потакание инстинктам массы, точное следование за нею. Всякий восточный правитель начинает с некоторого периода выжидания (в прежние времена он затягивался на год-другой, но история, согласно Нилу Сорскому, ускоряется). Поскольку рейтинг есть для Путина главный показатель успешности (и в этом он от Ельцина тоже отличается - тот соотносил свою деятельность с Большой Историей, а не с рейтингом), он ставит своей главной задачей не спасение Отчизны, не те или иные преобразования, а соответствие народным чаяниям. В этом смысле он, возможно, не так уж и неправ, поскольку спасение России вполне может заключаться как раз в исполнении народных чаяний, - ее уже тащили против воли то в красный, то в белый рай, и ничем хорошим это не кончилось. Возможно, консолидация народа и власти или по крайней мере уничтожение непреодолимого барьера между ними - и впрямь достойная задача дня. Но Путин при этом несколько упускает из виду, что большого разнообразия народ за свою десятивековую историю не видел, и чаяния у него соответствующие. Так что двинуться в итоге можно совсем не в ту сторону. А в другую, в которую уже двигались.

Например, народным чаяниям донельзя соответствует наведение порядка, но наведение порядка в народном сознании (другого он просто не видел) отождествляется с репрессиями, с уничтожением свобод и с резким поскучнением общественной жизни. Более того: в силу особенностей российской истории отсутствие свобод как раз и служит для страны единственным зримым признаком порядка. Рассматривать как такой признак что-нибудь более приятное - достаток в собственном доме, например, - наш человек не приучен в силу своего врожденного чувства вины за любой достаток. Он готов считать себя преступником, как только в доме заводится крохотный излишек (и тогда немедленно начинает вести себя, как преступник, то есть становится не цивилизованным предпринимателем, а чистым отморозком). А потому иллюзию порядка в стране создать у обывателя можно только одним способом: прекратить свободы. И самоощущение мещанина резко поползет вверх, и сама собой вернется уверенность в завтрашнем дне - поскольку он все это уже видел. В чем же тут быть неуверенным...

Собственно, принципиальное уточнение мне хотелось бы сделать только одно: все это творит не Путин. Он ведь не Лужков с его знаменитыми судами против прессы, а по сути над прессой, со знаменитым счетом "сорок - ноль"... И не Примаков - с твердой подспудной уверенностью, что во всем виноваты СМИ, с готовностью обсуждать программу Сванидзе на совете министров... Он типичный выжидатель, наблюдающий за тем, куда указывает компас. Указывает он в привычном направлении, ввиду отсутствия другого опыта, и в результате причинно-следственные связи нарушаются на глазах. Пример: невероятной лояльностью блещет сегодня практически вся московская пресса. На канале ТВЦ, где я делаю программу "Хорошо, Быков", упоминания Лужкова в ироническом контексте давно стали вполне приемлемы, а вот любое упоминание Путина приходится пробивать со скандалом; пока это удается, а что будет дальше - тайна. Интересно, что запреты и накаты исходят не от Попцова, даже не от более-менее крупного начальства, а от самого что ни на есть низового уровня. Хватит самооправданий - террор всегда нарастает снизу, мы сами встаем на четвереньки. Обратим внимание на "Московский комсомолец": уж, казалось бы, не было у Путина более разнузданных критиков! Однако сегодня эта газета демонстрирует такие чудеса сервильности, что и во времена московского ханства мы не наблюдали ничего подобного, блюлась хоть какая-то видимость независимости... ну, пусть зависимости, но с элементом развязного панибратства: хоть и хан, но свой, кость от кости! Сегодня всякое представление о приличиях утрачено как пропутинской, так и антипутинской прессой: разве можно назвать нормальной оппозицией газету "Завтра", где при разговоре о Путине господствует обнадеженный, лизательный тон? "Рады стараться!" - кричат все былые оппозиционеры Кремля, и, видя такую оппозицию, Кремль и в самом деле начнет думать, что ему можно все!

Мы живем во времена великого исторического перелома, сколь ни пошло и ни высокопарно это звучит. Но тип и характер этого перелома определяем пока еще мы сами - не народ, естественно, который всегда слепо верил печатному слову, а та самая пресловутая культурная и духовная элита нации, которая создает духовную ауру страны. И хотя журналисты и телеобозреватели никакой элитой по нынешним временам называться не могут, они попадают под определение элиты хотя бы потому, что имеют выход на чрезвычайно мощные рычаги управления страной. Управляют они, прямо скажем, не лучшим образом, потому что тоже хотят соответствовать народным чаяниям: пресса наша уж столько всего наворотила за последние десять лет, что нужно подумать и о самосохранении. Не дай Бог, сметут! Журналист, как показала история вокруг Гонгадзе, еще является для страны священной коровой, но терпение народное явно на исходе. И вот пресса, забегая поперек Путьки, наводит на себя лоск унылого единомыслия, - вследствие чего читатель, почесывая в затылке, думает: "Эге ж! Ну, если эти легли, так, стало быть, всерьез взялись..."

Разумеется, у Путина есть оппозиция. Но, во-первых, этой оппозиции тиран и душитель Путин нужен гораздо больше, чем демократ. В свое время сущим подарком программе "Взгляд", деградировавшей на глазах, было ее закрытие в январе 1991 года с последующим уходом в подполье. НТВ давно перестало бы представлять интерес для массового зрителя (не так уж ценит профессионализм этот пресловутый массовый зритель), если бы не его фронда, не игра на самоуничтожение, которое оказалось, однако, вполне комфортным и почти безболезненным. И невинность соблюсти, и политический капитал приобрести удалось без всяких проблем, не считая эмоциональных затрат. А во-вторых, кризис русского либерализма стал настолько очевиден, что ему попросту не выжить без такого мощного допинга, как тиранствующая власть. Кризис этого самого либерализма был давным-давно обозначен наиболее прозорливыми политологами вроде Фурмана: либералом в России называется человек, которому, с его точки зрения, все можно. Между тем либерализм - идеология пассионарная, требующая жертв ничуть не меньших, нежели коммунизм. Потакать себе либерал не имеет никакого права. Я благодарен Елене Иваницкой за недавнюю полемику, в ходе которой она уточнила важное понятие: для истинного либерала свобода никак не является надличной ценностью. Это ценность личная, выстраданная, интимная, если хотите. В том-то и беда, что для большинства русских либералов, любителей постмодерна и друзей политкорректности, свобода никогда личной ценностью не была. Они без нее прекрасно обходились. И даже в самые глухие времена, требовавшие, казалось бы, объединения всех противников действительно кровавого режима, - либералы четко делились на тех, для кого высшей ценностью является свобода, и тех, для кого высшей ценностью является колбаса.

Сегодня русскому либерализму, который ни с чем не определился и проиграл все, что можно проиграть, сделан небывалый подарок: у него появился враг. И либералы (разумеется, условные, ибо какой же Венедиктов либерал?) делают все возможное для того, чтобы этого врага расписать как можно ярче: их собственный творческий и идейный кризис на фоне такого оппонента почти незаметен. Сатрап соответствует не одним только народным чаяниям, но и чаяниям лучшей части прогрессивной интеллигенции, - ибо легитимизирует ее правоту, в обычное время боле чем сомнительную. А поскольку легитимизация эта, по счастью, оказывается бескровной, - можно спасти имидж, заплатив за это совсем недорого...

Что делать в этой обстановке? Разумеется, как можно громче и решительнее отстаивать границы своей свободы и расширять их при каждом удобном случае. Активно заниматься десакрализацией только-только начавшей сакрализоваться власти. Издеваться. Обзываться. Словом, всячески показывать, что вы не принимаете этого героя всерьез: тогда и он, возможно, всерьез себя не воспримет. При этом не следует переходить границы приличия, ибо эти переходы легитимизируют, в свою очередь, любую ответную меру.

Но не думаю, что ситуацию можно спасти такими методами. Когда деспот одинаково нужен народу и интеллигенции, поскольку оба без него чувствуют себя униженными и никому не нужными, - чаяния их чаще всего исполняются.

Ну что ж, тиран так тиран, деспот так деспот. Сами слепили. Стране нашей гораздо интереснее беспрерывная садомазохистская оргия, нежели любая созидательная работа. Гораздо насыщеннее и напряженнее становится жизнь, когда все время кого-то давит. Каждое новое утро выглядит небывалым подарком. И даже эрос приобретает какой-то мрачный, инфернальный колорит, о чем вспоминали многие. Истосковались по напряжению - получите напряжение.

Но не говорите потом, что это не вы. Это вы, а не он. Из него такой же диктатор, как из Павловского - серый кардинал.

2. Старый стишок по этому поводу.

Пора закругляться. Подходит зима

Н.С.

Проснешься - и видишь, что праздника нет
И больше не будет. Начало седьмого,
В окрестных домах зажигается свет,
На ясенях клочья тумана седого,
Детей непроснувшихся тащат в детсад,
На улице грязно, в автобусе тесно,
На поручнях граждане гроздью висят -
Пускай продолжает, кому интересно.

Тоскливое что-то творилось во сне,
А что - не припомнить. Деревья, болота...
Сначала полями, потом по Москве
Все прятался где-то, бежал от кого-то,
Но тщетно. И как-то уже все равно.
Бредешь по окраине местности дачной,
Никто не окликнет... Проснешься - темно,
И ясно, что день впереди неудачный
И жизнь никакая. Как будто, пока
Ты спал, - остальным, словно в актовом зале,
На детской площадке, под сенью грибка
Велели собраться и все рассказали.
А ты и проспал. И ведь помнил сквозь сон,
Что надо проснуться, спуститься куда-то,
Но поздно. Сменился сезон и фасон.
Все прячут глаза и глядят виновато.
Куда ни заходишь - повсюду чужак:
У всех суета, перепалки, расходы,
Сменились пароли... Вот, думаю, так
И кончились шестидесятые годы.

Выходишь на улицу - там листопад,
Орудуют метлами бойкие тетки,
И тихая грусть возвращения в ад:
Здорово, ну как там твои сковородки?
Какие на осень котлы завезут?
Каким кочегаром порадуешь новым?
Ты знаешь, я как-то расслабился тут.
И правда, нельзя же быть вечно готовым.

Не власть поменяли, не танки ввели,
А попросту кто-то увидел с балкона
Кленовые листья на фоне земли:
Увидел и понял, что все непреклонно
И необратимо. Какой-то рычаг
Сместился, и твердь, что вчера голубела,
Провисла до крыши. Вот, думаю, так
Кончается время просвета, пробела,
Короткого отпуска, талой воды:
Запретный воздушный пузырь в монолите.
Все, кончились танцы, пора за труды.
Вы сами хотели, на нас не валите.

Ну что же, попробуем! В новой поре,
В промозглом пространстве всеобщей подмены,
В облепленном листьями мокром дворе,
В глубокой дыре, на краю Ойкумены,
Под окнами цвета лежалого льда,
Под небом оттенка дырявой рогожи,
Попробуем снова. Играй, что всегда:
Все тише, все глуше, все строже, - все то же.