• Илья Кун. За свободу художественного слова
• Алексей Алешковский. Мультик как русская идея

---

За свободу художественного слова

Илья Кун

Теперь большая часть либеральной российской интеллигенции только и говорит, что об угрозе, нависшей над свободой слова.

При этом многие из тех, кто возмущается сегодня по поводу отсутствия этой самой свободы, похоже, не очень хорошо представляют себе, что это на самом деле такое. И неудивительно, если учесть, что в России свободы слова никогда не было. До перестройки и после нее. До октябрьского переворота и потом. Вообще - никогда.

Потому что свобода - это прежде всего способность быть объективным, уметь абстрагироваться, в том числе и от собственных пристрастий. И умение это не появляется на пустом месте. Человек, все жизнь просидевший за решеткой, не может стать свободным мгновенно. Таких превращений не бывает. Свобода - это не право ругать своих надзирателей, это право относиться к ним беспристрастно. Обучение свободе - дело не скорое. Психологи говорят, что комплекс заключенного сохраняется иногда даже у внуков бывших зэка.

В сущности, большая часть ярых защитников НТВ негодовала не из-за того, что в России перестанет существовать объективный телеканал, а потому что им жаль было терять канал, выражавший их субъективную точку зрения. Ведь НТВ если и казался объективным, то только на фоне чуть не брежневского РТР. А не будучи объективным, нельзя называться и свободным. Именно в этом смысле НТВ и был зависимым. Не от Гусинского, разумеется. От самого себя.

Есть и еще один немаловажный для несвободного человека момент. Вкус. Объективность почти всегда бесцветна. Свобода не разбирает, где изящество, а где пошлость. На то она и свобода, чтобы давать жить всякой разной твари. Хорошо сделанный текст в газете - это уже художественное произведение. Но именно это и ценит испокон веков несвободный российский читатель газет. Лично мне больше всего жаль журнал "Итоги". И не из-за того, наверное, что он ругал Путина, а потому что там, грубо говоря, писал Рубинштейн.

Мы защищаем не объективность, а любезный нашему сердцу субъективизм. Нам нужна не свобода, а как раз наоборот, несвобода, которая одна только и может поддерживать горение художественного таланта. Несвобода от самого себя.

И государство Российское всегда боялось и сейчас боится не столько объективности, сколько художественности. Потому что знает, что его народ всегда верил и сейчас продолжает верить не столько в голые факты, сколько в магическую силу художественного слова. За свободу которого боролась и будет бороться либеральная российская интеллигенция.

---

Алексей Алешковский

Мультик как русская идея

Русский интеллигент - что мартышка из мультфильма: дай ему идею, и он ее подумает. Извилистый путь этой идеи будет вымощен благими намерениями. В российском зазеркалье, правда, свобода обернется или лагерями, или беспределом; равенство - закрытыми кормушками или открытыми презентациями; а братство - если не геноцидом, то, на худой конец, пьяным мордобоем.

Наверное, поэтому ищут особую, "русскую" идею, - не иначе, чтобы она обернулась хотя бы Финистом - ясным соколом. Рыцари кухонного стола ищут ее столь же самоотверженно, как в эпоху короля Артура рыцари Круглого стола искали Святой Грааль.

На самом-то деле, ее уже несколько раз находили. Наиболее масштабной русской идеей оказалась коммунистическая, - по крайней мере, Бердяев написал: "На Западе очень плохо понимают, что Третий Интернационал есть не Интернационал, а русская национальная идея". К этой мысли он, кстати, пришел на Западе.

Следующей идеей оказалась демократическая. В августе 91-го казалось: наступила новая эра! Мы думали: какие у нас красивые лица! Мы думали: впереди у нас - только небо, только ветер и только радость! Настроение у нас было, как у девочки из провинции, впервые сошедшей с поезда на Киевском вокзале.

Потом оказалось, что телячьи восторги - это наши проблемы, что там, откуда приехала девочка, живут другой жизнью. На месте слова "демократ" там впору ставить отточие, потому что пробы ставить уже негде.

Потом мы огляделись и увидели то же самое у себя под носом. На то, что свобода нас встретит радостно у входа, надеяться уже нельзя. У входа радостно встречает только швейцар. И то - не всех. Оказалось, свобода - это товар. Дорогой и эксклюзивный. Анатолий Марченко, Владимир Буковский, Натан Щаранский и тысячи других покупали его в лагерях и в изгнании. Свобода любит партнеров, а не халявщиков.

Нас хватило на один раз - в девяносто первом. Дальше работать не хочется. Принято так: интеллигент подумает, народ сделает. И народ, вроде бы, сделает не так, как за него подумали. И надо будет снова искать очередную русскую идею. И искать того, кто нам ее даст. Десять заповедей - это слишком просто. Нам бы чего-нибудь помасштабнее и позагадочнее - чтоб, косясь, посторонились другие народы и государства.