Одна из характерных особенностей гражданского общества - это многочисленность и разнообразие горизонтальных связей, благодаря которым всевозможные социальные функции осуществляются самими гражданами без участия государства. Именно с этими целями граждане вступают в профессиональные и региональные ассоциации, а также в общества любителей, покровителей, почитателей, друзей музея, коллекционеров.

Почти все мои знакомые и коллеги, живущие на Западе, в каком-нибудь таком обществе непременно состоят. Так, мой приятель из Стокгольма - член шведского Общества налогоплательщиков. Меня это удивило, поскольку там все взрослые трудоспособные жители - налогоплательщики. Но система налогообложения в Швеции такова, что представителям "свободных профессий" и гражданам, называемым self-employed (это все, имеющие собственное дело, даже если "фирма" - это вы сами и ваша жена), очень выгодно вовремя получать всю нужную информацию о налогах и налоговых льготах. Да и само наличие такой организации позволяет гражданам быть реальным инструментом влияния на правительственные инстанции, занятые налогами.

Самый распространенный тип организации, в которой состоят почти все граждане обычной демократической страны - это тот или иной вид объединения по месту жительства. До недавнего времени и у нас многие были членами садовых товариществ, а до их возникновения - жилищных и дачно-строительных кооперативов. Собственно, я и сейчас состою в ДСК, который еще в 50-е гг. все-таки был общественной организацией, но уже очень давно перестал представлять интересы дачевладельцев. И "правление" наше - лишь на бумаге выборный орган, на деле же это кирпичный сарай, куда я исправно ношу денежные поборы якобы на благоустройство поселка или ремонт водонапорной башни. При этом я стараюсь не размышлять о том, на что именно эти деньги на самом деле будут потрачены: раз уж я и здесь не могу ни на что повлиять, стоит ли огорчаться...

В Москве я живу в обычном многоэтажном доме, где почти никого не знаю. Резон очевиден - у меня нет ни машины, ни собаки, ни ребенка, играющего в песочнице. Исключение составляют те, кто время от времени заливают меня (соседи сверху), и те, кого, случается, заливаю я (соседи снизу). Дом старый, со всеми буквально "вытекающими" последствиями.

Деревья во дворе тоже очень старые, но большая их часть все-таки пережила тот самый московский ураган. Вернувшись в августе с дачи, я была поражена исчезновением почти половины из них: вполне еще могучие липы спилили, а на их месте зачем-то поставили металлическую ограду и разбили нечто вроде сквера с мощеными плиткой дорожками и газоном. Говорят, что за деньги муниципалитета.

В начале сентября вечером ко мне явились две возбужденные дамы. С одной из них я была знакома - это наша соседка сверху. Дамы пришли требовать с нас деньги на охрану - но уже не подъезда (мы давно вместе оплачиваем домофон), а двора в целом. Двор теперь этого особенно заслуживал, поскольку в нем стало так красиво! Чтобы и дальше было все преотлично, чтобы к нам не ходили бомжи и прочие поганцы, предлагалось запереть на ключ наши огромные металлические въездные ворота. Около них предстояло соорудить будку, а в нее посадить круглосуточную вооруженную охрану с телефоном.

Я поинтересовалась, как в этом случае во двор въедет скорая, аварийная, пожарники, наконец? И мусоросборочная машина - а кстати, сквер - это хорошо, но почему мусорные баки переехали прямо под мои окна? А вообще-то мне казалось, что жильцы не вправе без разрешения муниципальных властей запирать двор, куда выходит 15 подъездов двух больших домов...

Развить эту мысль мне не дал муж, быстро считающий в уме и мгновенно схватывающий скрытый смысл такого рода ситуаций. Он заметил, что названная сумма никак не может покрыть расходы на охрану, которые будут расти в разы по сравнению с первым взносом, в силу чего нам это просто не по карману, увы...

Что тут началось!

- Я тоже живу на пенсию! - закричала хорошо одетая дама, живущая над нами. "Но я не живу на пенсию,- сказала я, - я работаю. Я профессор и служу в Академии Наук. Муж преподает. У нас нет таких денег". - "Вы, значит, хотите, чтобы у нас во дворе... у нас ..." - возмутилась другая .

Дамы настаивали и уговаривали. Одна из них даже сказала нечто вроде: "Как это нет денег?" - фраза, совершенно немыслимая в подобном контексте нигде в мире. (Я вспомнила, как лет тридцать назад прочла в Reader's Digest статью о пользе фразы I cannot afford this, которую надо произносить, не потупляя взоров, потому что она свидетельствует о вашем человеческом достоинстве. Ведь вещи и услуги - для вас, а не наоборот.)

Они приходили еще дважды.

Один раз - в надежде, что мы передумаем. Мы не передумали. Тем более что смысл затеи на самом деле был вовсе не в охране квартир или поддержании порядка во дворе, а в охране стоящих под нашими окнами машин.

Второй раз - за деньгами для оплаты ключей. Деньги взяли с некоторой брезгливостью, да еще дали понять, что это большая, ну просто очень большая с их стороны любезность - "вы же отказались участвовать".

Мелочи жизни, казалось бы.

Но потенциальная возможность гражданских отношений строится на уважении права другого быть другим, оставаясь гражданином. В том числе - быть бедным или богатым. Я могу уважать или не уважать своих соседей, равно как и продавца в ближайшей булочной или директора школы, где учится мой ребенок. Я имею полное право любить или не любить хоть префекта своего округа, хоть министра. Но подобные оценки и эмоции - это факты моей личной жизни. Поэтому я не могу позволить себе публично и в лицо выражать свое неуважение к кому-то, кто в слякоть ходит в норковом манто до пят, обожает Децла или держит дома бультерьера. Или имеет много денег. Или вовсе их не имеет и роется в мусорном ящике под моим окном.

На уровне гражданских отношений никто не может требовать от меня не только платить за ненужную мне услугу, но даже являться на избирательный участок. Можно напомнить мне, что это мой гражданский долг, но не более того.

Гражданское общество не может сложиться на основе нравов подворотни.

Но эти нравы существуют везде - например, в "престижной" школе, где первоклассники строят отношения друг с другом, исходя из обладания или необладания куклой Барби и дорогими роликовыми коньками или же с учетом марки машины, на которой папа привозит ребенка в школу. "Люди подворотни" - это вовсе не клошары, которых можно видеть в Париже и Лондоне. Клошары не голосуют, но не нарушают законы, а потому не только прохожие, но и полиция считают их гражданами. Настоящие "люди подворотни" - это те, кто в любом "другом" видят либо соперника, либо хозяина, либо раба.

Макс Шелер назвал этот тип людей "подлыми", поскольку их ценностное самопределение полностью основано на сравнении с другими, в противоположность "благородным", которым дано переживание ценностей как таковых, то есть до сравнения и вне сравнения с другими. Тем самым, "благородным" чужда позиция, основанная на принципе "зелен виноград".

Разумеется, в любом обществе в той или иной мере представлены все градации "благородства" и "подлости" (в терминологическом значении этих слов). Проблема в том, какая система правил предпочтения ценностей преобладает в данном обществе в конкретный исторический период.

Вообще говоря, везде мало кто доволен всем, что его окружает, будь то достаток семьи, система образования или компетентность правительства. Но от недовольства до нетерпимости, ненависти и презрения, до господства нравов "подворотни" - весьма далеко.

Любопытно наблюдать, как это проявляется на уровне повседневности там, где гражданское общество существует века.

В Лондоне мне не раз приходилось видеть прикрепленные к оградам палисадников жилых домов куски белого картона небольшого формата, обтянутые прозрачным пластиком. Читать мелкую машинопись, да еще сквозь дождевые капли, мне было не с руки, но однажды, томясь в ожидании автобуса, я это сделала. Смысл текста я поняла, а вот о смысле ситуации пришлось расспрашивать аборигенов.

Оказывается, если в жилом квартале вы намерены (с разрешения властей, конечно) открыть лавочку или мастерскую, то обязаны публично известить об этом жителей соседних домов, указав все подробности. Ибо жители могут быть против - не желать лишнего шума, или загазованности, или просто соседства винного магазина. И если они решительно против, то они могут предъявить свои претензии в указанный орган коммунального самоуправления не позже оговоренного в объявлении срока. И будьте уверены, закон будет на их стороне.

Не менее любопытную ситуацию я наблюдала тоже в Лондоне, в Челси. Это некогда фешенебельный район плотно стоящих белых двухэтажных каменных особняков георгианского стиля, с жилыми подвалами и коваными перилами у крыльца, где рядом с входной дверью в керамическом вазоне обычно зеленеет большой декоративный куст. Однако если присмотреться, некоторые двери и палисадники выглядят довольно-таки запущенными, что не типично для английского дома.

Вроде бы, в Челси бедные не селятся. Оказывается, это верно, но лишь в среднем. Зато Англия сильна своими традициями, и вот это уже верно почти без исключений. Если вы живете в доме, где еще до Первой мировой войны жили ваши деды, но за прошедшие с тех пор годы ваша семья обеднела, то муниципиальные власти скостят вам часть жилищных расходов, дабы вы не покидали семейное гнездо.

В Лондоне встречаются любые типы обитателей современного мегаполиса. Больше всего, как и везде, ничем не примечательных граждан, но это еще и панки, клошары, наркоманы, проститутки, кришнаиты, гомосексуалисты, монахини на мотоцикле, конные гвардейцы, бродячие музыканты и даже заклинатели змей.

Но уверяю вас: никакого воображения не хватит на то, чтобы представить себе англичанок, с криком требующих у соседей деньги на благоустройство.

Может, они и не знают, что такое гражданское общество.

Зато они в нем живут.