Недавно я получил от глубоко уважаемого мною Льва Семеновича Левинсона следующее послание.

"Дорогой Валерий Федорович! Это мой вопрос для нашего сайта (Института прав человека. Я там веду модерируемые опросы экспертов. Буду благодарен за ответ любого (подчеркнуто мною - В.А.) формата. Лев".

Послевкусие Форума

Гражданский Форум, о котором так много и незаслуженно горячо говорилось, наконец, миновал нас - как акция, но не как тема. Рабочие контакты, создание постоянно действующих переговорных площадок, польза дела - такой была наша мотивация, тех, кто участвовал в форуме. Что-то, как известно, сорвалось уже тогда, когда власть строго приказала своим чиновникам выстроиться (на два дня) перед делегированными (кем?) гражданами. В большинстве случаев обещания раздавались щедро. А в сухом остатке? Прошел месяц. Продвинулся ли постоянно действующий переговорный процесс? Не обманули ли Вас? Оказался ли форум полезным для работы Вашей организации, для Вас лично как правозащитника? Испытываете ли Вы сами потребность будоражить тех представителей власти, с кем вроде бы договорились (если, конечно, договорились) о взаимодействии?

***

Поддавшись на "любой формат", я решился сказать кое-что из того, о чем давно думал. Но говорить вслух не решался. Предупреждаю заранее, что "формат" будет чрезвычайно длинным.

Ваш Валерий Абрамкин

Грустные заметки ведущего одной из национальной дискуссии

Я приехал в МГУ часа за три до начала дискуссии. Это было не в напряг: в Кремль я не ездил, а до МГУ от меня - минут 30 ходьбы.

В фойе университетского клуба, возле аудиторий, где должны были проходить "национальные дискуссии", уже стояли "складни" нашей передвижной выставки "Человек и тюрьма". Вокруг "складней" роились стайки студентов и пожилых людей, невесть откуда взявшихся в университете. Для меня в этих стайках не было ничего неожиданного. Я знаю, почему самые чувствительные, трогательные и отзывчивые зрители нашей выставки - дети (буквально дети, начиная с детсада), подростки и старички. Знаю. Поэтому больше всего мне в эти три часа до начала скучных разговоров и хотелось с ними (детьми и старичками) поговорить.

Однако с четверть часа мне пришлось разбираться с каким-то администратором (почему-то он представлялся генерал-майором), который требовал нашу выставку спрятать в аудитории. Говорил, что в соглашении о проведении "мероприятий" было оговорено: выставка должна стоять в месте проведения дискуссий. Генерал-майор охотно соглашался с тем, что выставка интересна для студентов. Признавался, что он сам на ней "завис" на полчаса. Но договор есть договор. Уболтать генерал-майора мне не удалось. Выставку спасло совершенно неожиданное обстоятельство: складни не пролезли в двери ни одной из университетских аудиторий.

После того как я объявил оказавшимся в фойе зрителям, что они могут посмотреть и взять разложенную в аудитории 02 литературу, студенты как-то бочком стали в эту аудиторию протискиваться. Некоторые из них робко спрашивали: а нельзя ли взять два экземпляра.

С теми, кто просил по два (знаю, это, как правило, те, у кого кто-то из близких сидит) экземпляра, мы тут же сошлись. Я спросил их, где тут можно перекурить. "Курить здесь разрешено только в туалетах, - сказала девушка с томными глазами (Маша Первая), - но, если по два экземпляра можно... пойдемте в нашу курилку".

И вот сидим мы с Машей Первой, Машей Второй, Ксенией, Сашей и Васей (ничего не придумал) на ступеньках какой-то мраморной лестницы, подложив под себя брошюры нашего Центра, и ведем неспешный разговор. Девушек, как Вы поняли, - три, юношей - двое. Курим. Все с мехмата, кроме Василия - тот с юрфака. Для меня не было никакой неожиданностью, что именно Василия послали "за Клинским". По давним моим наблюдениям, на юрфак идут сплошь... ну, скажем осторожно, способные за "Клинским бегать".

Курить с нами, так мне показалось, Василий пошел исключительно из-за Маши Второй: за время нашего разговора он не сказал ни слова. И еще Василий мычал, выражая свое восхищение каждым словом Маши Второй.

Сразу оказалось, что "браты" (это их, а не тюремный язык) у Маши Первой и Маши Второй сидят. Срока у них немереные. У Маши Первой брат сел в тюрьму "за наркотики" (12 лет). У Маши Второй - "за оружие" - 4 года. Обе девушки, естественно, спрашивали меня о вариантах "скощухи". Надо ли удивляться, что именно это слово из тюремного языка они использовали? Вопросы для меня - дежурные. По дежурному я на них и отвечал: достал из сумки брошюры "Подросток в тюрьме" и "Надзорная жалоба". Я очень старательно писал эти брошюры. Вроде бы не зря старался: уже много писем, получено от тех, кому мои советы помогли. Совершенная фантастика: пять запросов на эти брошюры было от тюремщиков, три - от прокуроров (тех, что решают, возбуждать ли дело "в порядке надзора"), а один - от адвоката.

Ну, естественно, спрашиваю я у Маши Первой и Второй про суд. А они мне в ответ какую-то несусветную (для феминисток, и приятную - для моего сердца) чушь несут: все, мол, из-за того, что судьи у нас (в России) сплошь женщины. Понятно, надеюсь, что приговоры "братам" Маш выносили судьи-женщины.

Я прошел с десяток СИЗО, включая транзитные. В каждом ходили мифы про хороших судей. Среди них ни одной женщины не было. Потом, в 89-м, наш Центр (он назывался тогда "Тюрьма и Воля") проводил исследования тюремных субкультур. Именно - субкультур, поскольку слишком уж разные эти тюремные миры: женский, мужской и подростковый. Мы тогда пришли к таким рабочим гипотезам: у женщин нет механизмов компенсации неволи, а в чисто женском мире нет и механизмов решения конфликтов мирным путем.

Чтобы было понятнее, сойду с мраморных ступенек и приведу отрывок из своих старых записей.

Из записных книжек (1990-1993 гг.)

Попав нечаянно в 89-м году в женский лагерь под видом журналиста, первые три дня я был просто в шоке: при всех явных признаках арестантского благополучия (не рвут живую плоть овчарки, не подгоняют дубинками, деревянными молотками-киянками зековские пятерки, не морят голодом, не слышно ментовского воя-мата, вокруг клумбочки-цветочки, распахнуты двери локалок, тепло в бараках, спокойно гуляют по зоне кошечки...), я никак не мог понять - отчего охватывает меня чувство смертного ужаса, едва захлопывается за спиной железная дверь вахты КПП (контрольно-пропускного пункта). С точки зрения мужика-арестанта, у женщин было - "все ништяк"...

За свой шестилетний срок женщин я видел (сквозь зарешеченные двери) лишь в пересыльных тюрьмах и "столыпинах". Женщин бесшабашных, или - как там говорят - разбушлатившихся. Просматривая вечером третьего дня отснятые в зоне видеоматериалы, я вдруг понял, что смертный ужас идет не от заборов-решеток-бараков-бушлатов, а от самих арестанток: лубенеющие, на обрыве интервью, глаза, потухающие лица, заледеневшее, годами невыплаканное, горе...

Если попытаться изложить понятое мной тогда в виде некоей рабочей гипотезы, то выглядеть она будет примерно так. Женщины, в отличие от мужчин, не имеет психических механизмов, способных компенсировать потерю привычного вольного мира, - с настоящими мужчинами, детьми, семьей... Мужчины в тюрьме сходу включаются в борьбу: в борьбу за лидерство, за место в тюремной иерархии. Они запросто выстраивают новую жизнь, с новыми мифами, нормами, ролями, ритуалами, языком... Женщины к построению нового мира, иной жизни, требующей социо-культурного творчества, не способны (странная подробность - за исключением тех, кто попадает в "крытую" - на тюремный режим). Они просто стараются восстановить, скалькировать утраченное, даже не понимая, как жутка (и смешна - для внешнего равнодушного взгляда) эта копия... Возникают семейные пары, которые могут и ребеночка завести, - из пацанок, пришедших с малолетки ...

Все роли отыгрываются на полном серьезе. Возвращается, скажем, "муж" с работы в барак, садится на шконку (койку), разворачивает газетку и не глядя цедит в сторону "жены": ну, что, блин, - пожрать приготовила? брюки постирала?.. На вот (из кармана бушлата - плаху чая) - забодяжь, хорошее я сегодня колесо прокрутил...

Причем, коблы так и говорят, по-мужски: заварил-закурил-вырубил. Узнаешь кобла сходу: стрижка короткая, никакого макияжа, брюки или короткая юбка (вроде пояса), а ниже спортивные рейтузы. Собственно говоря, это не лесбийская любовь. А может быть, и не гомосексуализм. Натуральный кобел не стремится получить "женское удовлеторение", он все время играет одну и ту же роль: и в жизни, и в сексе. Бывает, конечно, переспит разок-другой с мужиком, чтобы ребеночка завести. Но растить его будет один. Или с лагерной подругой...

Нельзя держать женщин в тюрьме, по крайней мере, в такой же тюрьме, как и для мужчин. Это совершенная бесчеловечность. Нельзя давать им такие огромные сроки лишения свободы.

По нашей оценке, для мужчины средний предельный срок, когда он еще боится тюрьмы, - три года. После трех лет он уже не тюрьмы, а воли боится. А для женщин предельный срок вдвое меньше - полтора года. Все наказание за границами этих временных рамок для подавляющего большинства заключенных не только совершенно бессмысленно, но и преступно. Не с точки зрения формального права, а чисто по-человечески, преступно. "Пересидевшие" выносят на волю огромную разрушительную энергию. Даже если они и становятся законопослушными, никого не убивают и не грабят, последствия от этого разрушительства не менее страшны, чем уголовные преступления.

Воспроизводимый женщинами в неволе утраченный мир богат и разнообразен, а не просто экзотичен, как это любят изображать киношники в фильмах про женскую зону (и не так карикатурен, как это выглядит в моей барачной сценке). Как и на воле, все здесь зависит от людей, от их сердца и таланта...

***

Очень надеюсь, что после этого фрагмента даже феминистки не заподозрят меня в женоненавистничестве.

Об основах тюремного "мужского порядка". Как уважительны были рецидивисты в колонии строгого режима, где я пробыл два с половиной года, друг к другу в толпе, рвущейся на кино с "сеансами" (слегка прираздетыми "бабами" - это простительно для нас, арестантов, изголодавшихся в свои немереные сроки по женскому телу). Такой уважительности во всем вольном мире (тем более - в российском) и в самом деле не встретишь. Разве что в парижском метро в часы пик.

В качестве одной из гипотез можно привести следующее объяснение. Каждый из нас, шедших в этой толпе, знал: если он толкнул соседа и не принес ему адекватных случившемуся объяснений, то может получить "перо под ребро". Но вот дело здесь вовсе не в страхе за свою шкуру. А в том запредельном чувстве собственного достоинства, которое заложено в природе мужчины. В натуре женщины этого нет. Невозможно себе представить, чтобы женщины придумали дуэль. Они скорее склонны расцапарать сопернице "морду" или сходить в партком. На что ни один настоящий мужчина не способен. Правильный арестант (тюрьма контрастнее проявляет многие вещи, на воле размытые) никогда не унизит себя до мордобоя, "царапанья" или "парткома". Опера же на женской зоне занимаются разборками, решением проблем женских треугольников. И там для женщины, даже очень высокого неформального статуса, сходить к администрации не "западло" (на мужской зоне тут же опустили бы).

Если бы провели корректный опрос мужиков, то наверняка бы выявили в сердце каждого мужчины тоску по дуэли - этому благородному институту разрешения конфликтов между нами (мужчинами). Согласитесь, что дуэль гораздо эстетичнее и правильнее мордобоя. Так же безупречна тюремная разборка. Я не один раз на таких "разборках" присутствовал. Одна деталь: смысл "разборки" - в примирении сторон. Без этого же настоящего мира - не будет. Если эта цель не достигнута, никакого решения "разборкой" не принимается. На "разборке" окончательное решение принимается только консенсусом. Если хоть один из "судей" будет против? А обязательно будет, если большинство склоняется к неточному решению, кто-то скажет: "Я - против". Тогда надо найти "авторитета", которому три стороны (в данном случае третьей стороной являются и "судьи") доверяют. Я потом уже прочел у Хомякова об этом "авторитете": "Излюбленный (не уверен, что точно цитирую) от всего схода..."

***

Возвратимся на мраморные ступеньки. С Машей Первой, Машей Второй, Ксенией и Сашей мы проговорили об этом все полтора часа. Пока за мной не пришли - уже появились первые участники "национальной дискуссии". Говорить о чем-то подобном на этой дискуссии было бы неприлично. Ну не мог же я рассказать участникам дискуссии об одной из высказанных на ступеньках мраморной лестницы гипотез (это точно была Маша Вторая) - жестокость нашего правосудия происходит от того, что оно женское: 60% наших судей - женщины. Такого нет ни в одной другой стране мира!

И я не мог с этим не согласиться, вспомнив о том, что самые жестокие приговоры женщины-судьи выносят малолеткам и женщинам. Самые мягкие: мужчинам-рецидивистам. И будь я даже поближе знаком с Дмирием Козаком, ничего такого с ним обсуждать не стал бы. Тем более, Лев, с тобой, Андреем Бабушкиным или Валентином Гефтером... Исключение сделаю для Сергея Анатольевича Пашина.

***

Так вот, Лев, я, как человек предпенсионного возраста, имею право на откровенность. Должен отметить, что уровень компетентости у моих собеседниц и собеседника с мехмата был на два порядка выше, чем у большинства участников ГФ, которые приняли участие в нашей "национальной дискуссии". Мы с ними (студентами) вполне компетентно обсудили не только проблему женского засилия и насилия в судах... Сошлись на том, что для успеха судебной реформы необходима квота на женщин-судей. По мнению моих собеседниц, к претенденткам на пост судьи (напомню, что активными участницами этой дискуссии были представительницами женской части нашего мира) должны предъявляться особые требования. Женщина-судья, по согласному мнению Маш и Ксении, не должна рассматривать, например, уголовные (и особо важные гражданские) дела во время месячных.

Интересно, что пригласить на наши "национальные дискуссии" студентов и аспирантов (хотя бы и с юридического факультета) МГУ никому из нас в голову не пришло. Хотя, не в обиду будет для всех нас повторено: уровень компетентности у моих собеседниц и собеседника с мехмата был на два порядка выше, чем у большинства участников ГФ. Я имею в виду не высказанные в ходе беседы на ступеньках мраморной лестницы гипотезы, о которых мог поведать лишь в самых общих чертах. Я имею в виду именно уровень компетентности. На "переговорной плошадке" с Калининым (других не видел) мы выглядели перед "властью" детсадовцами.

Между тем - гражданское общество в нашей стране есть. Оно не только в Машах, Ксении и Александре. Оно и в тех людях, которых по-прежнему (и даже гуще, чем в прежние времена) "посыпают дустом" и благодаря которым наша страна выжила в эти 10 лет.

Прости, Лев: на этом, пока, закончу. Боюсь, ты совсем не рассчитывал на такой "формат". Впрочем, если то, что я написал, интересно, я готов продолжить. С той же беспощадностью - готов.

***

В годы моей диссидентской юности я знавал человека, который любил бывать на демонстрациях и пресс-конференциях для западных журналистов. Тех, где участвовали Андрей Сахаров и Петр Григоренко. Называлось это для моего успевшего уже отсидеть знакомого - "светиться побитой мордой". Как-то не верилось, что морду ему "набивали" КГБ-шники.

Вот уж тут - до конца скажу. Читаю я, к примеру, "Обращение" по поводу Комиссии Приставкина. Вначале там говорится про то, что Путин обещал во время своей предвыборной кампании всех "мочить в сортире". А в конце - что нашей стране угрожает введение смертной казни. Под обращением - дата стоит. Это почти через месяц, после того как Президент твердо сказал: не будет смертной казни, не будет...