Подобие спора между Ниной Чугуновой и Наталией Серовой может быть рассмотрено с двух плохо совместимых точек зрения.

Первая - это столкновение жанров, в которых выступают авторы. Вторая - столкновение культур.

Жанры

Нина Чугунова написала типично западную статью о том, как уберечь свое "личное пространство" (privacy) от нежелательных посягательств.

В ответ (это заявлено открыто) Наталия Серова написала типично "нашу" статью о том, как в погоне за призрачными преимуществами privacy мы теряем тепло наших душ и обрекаем себя на одиночество.

Статью Чугуновой РЖ перепечатал из классического "глянцевого" журнала для женщин Elle, и статья эта вполне отвечает тому типу практических советов, которые характерны для любого глянцевого журнала. Правда, с учетом тематики, подобные тексты еще более типичны для популярных книг по практической психологии из серии "Помоги себе сам".

На Западе, особенно в США, таких книг выходит много. Среди них есть и весьма доброкачественные, а среди доброкачественных найдутся и такие, которые были бы полезны для наших соотечественников и соотечественниц, особенно же - для молодежи. И вовсе не только потому, что наша молодежь начинает жить в новых условиях: для нее эти условия отнюдь не новость, а данность, как и то, что старшие из нас жили еще при Сталине, а кто помоложе - уже при Брежневе, и никто из нас не жил при Екатерине Второй.

Важно иное: условия жизни меняются в таком темпе, что в каждый отдельный момент они не вполне определены. Культурная и этическая преемственность нарушена, аномичность общества достигла угрожающих пределов, и разрыв поколений - лишь один аспект аномии.

Быть крутым - это в одной среде значит курить марихуану и жить в "сквоте", в другой - не курить вовсе, но в родительской квартире выгрызть себе право на полную свободу в пределах своих 14 метров и включать на полную громкость все, что включается. Есть и страта, где не пьют ничего крепче кофе, но к двадцати годам там уже положено сшибать такие бабки, чтобы ни при каких обстоятельствах не жить с родителями и покупать самое "навороченное" горнолыжное снаряжение.

Статья Нины Чугуновой - достаточно бесхитростная и трезвая, ни на какие особые премудрости не претендует. Однако контекст РЖ для такой статьи оказывается далеко не нейтрален: он ей чужд. Под влиянием этого контекста модус обычной статьи из "глянца" неизбежно трансформируется, в результате чего тезисы автора приобретают презумпцию каноничности, серьезности, окончательности.

Наибольшую трансформацию претерпевают рассказанные в такой статье условные истории. По функции они напоминают средневековые exemplum'ы. Поучительность их очевидна, и без них сам жанр немыслим, как вышивание без ниток. Но Серова, выступая оппонентом Чугуновой, трактует их как реальные случаи из нашей с вами жизни и (по-своему логично!) предлагает читателю поставить себя на место героев exemplum'ов. Поэтому, пытаясь оставаться ироничной, Серова, тем не менее соскальзывает в прямое назидание. И тут ее не спасает ни цитата из книги Надежды Мандельштам, ни самоирония заглавия.

Серова огорчена, обеспокоена, взывает к ценностям, с ее точки зрения, более глубинным, нежели пресловутое privacy...

А ведь не зря сказал раввин в известном анекдоте: "И ты, женщина, права..."

Культуры

Как известно, каждый язык адекватно обслуживает свою культуру. У нас не случайно нет слова рrivacy, а в англо-американском ареале не случайно есть слово community. О том, как внешне тождественные по значению слова скрывают за собой кардинально разные культурные смыслы, замечательно писала известная австралийская лингвистка Анна Вежбицка. В частности, она показала, что англ. friend вовсе не тождественно русск. друг, а скорее значит "приятель", "знакомый"; Родина - это не Faterland, ну а австр.-английское mate - это и не друг, и не англ. friend, потому что вообще имеет совсем иные смысловые ореолы (если искать русские соответствия, то найдем что-то от русского просторечного кореш, что-то от русского ты, брат).

Вместе со свободой читать, смотреть и слушать то, что мы хотим, мы получили и мир западной массовой культуры, который, среди прочего, репрезентируют "глянцевые" журналы, дамские "розовые" романы и крутые "мужские" детективы. Тут-то среди прочего мы и стали употреблять слова, соотносимые с понятиями иных культур - пресловутая политкорректность из этого же набора.

Массовая культура обычно в упрощенном, сниженном виде транслирует ценности, уже апробированные социумом. Privacy как одна из базовых ценностей англосаксонской культуры восходит к очень давним временам. Смысловые ореолы, скрывающиеся за этим словом, много разнообразнее и богаче, чем "личное пространство", даже понимаемое сугубо символически. Неоспоримое право человека распоряжаться своим временем, запрет на вторжение в распорядок и привычки жизни другого - это совсем маленький и вовсе не определяющий аспект privacy.

А наши представления об англичанах или американцах как о людях, безразличных к тому, что кто-то неожиданно оказался, допустим, без помощи, совета и крова, это не более чем "развесистая клюква". Примеры мне представляются излишними.

Что касается отношений целей и ценностей, погони за деньгами при отсутствии культуры использования свободного времени, то прямого отношения к privacy эти коллизии не имеют. Вы найдете их везде, где оплата труда позволяет расходовать деньги не только на еду, жилье и одежду.

Privacy - привилегия высокоразвитых стран.

Летом 2000 года мы с мужем прожили месяц в Дании в квартире, расположенной в дорогом многоэтажном доме. За это время мы ни с кем не познакомились и к нам в дверь никто не позвонил. Отсутствие телефона меня все же беспокоило - в Москве мы обходились без "скорой", но возможность набрать 03 служила своего рода страховкой. Я рискнула сказать об этом незнакомому соседу при случайной встрече в лифте.

"Звоните в мою дверь в любое время", - ответил мне он. Как если бы я спросила, который час.